дождь, зачем богам, словно котятам, во время праздников на камешки льют молоко, и заранее соглашаясь с любым ответом.
А потом к тому же смешным, детским голоском пересказывала все полученные новости своей тряпичной кукле, строго шлепая ее в том случае, если та недостаточно внимательно ее слушала и «вертела головой».
От тех времен осталось лишь несколько стихотворений, и одно из них сейчас пришло Сапфо на память.
Сапфо написала его после того, как Клеида несколько дней подряд упрашивала мать, а потом и бабушку купить ей точь-в-точь такую же шапочку, которую она увидела на одной девочке, недавно приехавшей из далекой Лидии:
задумчиво прочитала вслух Сапфо, с нежностью глядя на свою выросшую Клеиду — цветущую, взрослую девушку, черные волосы которой сейчас были повязаны ярко-красной, искусно скрученной лентой.
Именно такую прическу всю жизнь неизменно носила и мать Сапфо, Клеида-старшая, до сих пор продолжая по-особому скрученными, красными лентами убирать свои густые, но совсем уже белые волосы.
А может быть, нужно было лучше все-таки купить тогда Клеиде необычную, броскую шапочку, а не отделываться забавными стишками?
— Нет, я не ношу никаких шапочек, мне они не идут, — с серьезным видом качнула гордой головкой Клеида, и Сапфо поняла, что дочка успела забыть давнее стихотворение.
Да, что и говорить — то время, когда они с дочкой сидели в обнимку возле очага, шепотом рассказывая друг другу сочиненные на ходу сказки, и словно составляли одно нерушимое целое, вернуть при всем желании уже невозможно.
И Сапфо вдруг на доли секунд почувствовала себя совсем старой, древней старухой, у которой все лучшее в жизни уже позади, и от этого лучшего остались теперь только одни воспоминания.
Да и весь вчерашний праздник, не говоря уже о сцене с Фаоном, показался Сапфо невыразимо далеким, забытым прошлым, хотя на самом деле с этого времени солнце еще не успело сделать на небе один полный круг.
Сапфо вздохнула и снова провела ладонью по своему лицу, удивляясь, что не чувствует под рукой сетки глубоких морщин, а лишь тепло гладкой, совсем еще молодой на ощупь щеки.
Мало того, ей даже почудилось, что после вчерашней ночи у нее никак до сих пор не сойдет с лица подозрительный румянец.
— А ты сегодня очень хорошо выглядишь, Сапфо, — сказала Клеида. — И даже чем-то напоминаешь сегодня невесту. Многие говорят, что внешне ты похожа не на мою мать, а скорее на сестру или подружку, и даже пытаются вызнать у меня секрет твоей долгой молодости. Может быть, ты делаешь протирания лица какими-нибудь специальными мазями или отварами? А еще я слышала, что одна из твоих подруг — настоящая колдунья, и это она специальными наговорами не дает тебе стареть.
— Но… кто-то просто шутит, дочка.
— Не знаю, так говорят многие люди. И все же как-то странно, — пожала плечами Клеида. — У всех моих подруг матери солидные, степенные женщины, занимаются домашним хозяйством, следят за слугами и рабами. А у тебя, мама, даже конюх еще спит после вчерашнего праздника, хотя его не должны касаться дела и развлечения знатных людей. У тебя здесь вечно какая-то путаница и беспорядок — наверное, потому что в доме нет мужчины, который все бы расставил по своим местам.
Глядя на помрачневшую мать, Клеида не стала сейчас говорить, что вообще-то ей постоянно задают множество и других вопросов относительно личной жизни и даже самых мелких привычек Сапфо, вплоть до того, какие запахи та любит, какой цвет туники считает для себя наилучшим, и сколько вина предпочитает пить за завтраком, а сколько — вечером, и в каких пропорциях его при этом разбавляет.
Мало того, как только кто-либо из новых знакомых Клеиды узнавал, что перед ними — дочь той самой, легендарной Сапфо, они тут же теряли всякий первоначальный интерес к девушке и начинали засыпать ее вопросами о матери.
Что и говорить — это с каждым годом взрослеющую Клеиду раздражало все больше и больше и порядком задевало молодое самолюбие.
И Клеида выработала для себя способ защиты, встав на позицию родителей Сапфо, — относиться к матери несколько покровительственно, как к неразумному ребенку, все время подчеркивая ее провинности.
Вообще-то Сапфо не терпелось узнать, что привело сегодня дочь в здешние края, но она боялась помешать Клеиде неосторожным вопросом.
И, самое главное, в душе у Сапфо теплилась слабая надежда: а вдруг Клеида наконец-то приехала просто так, без какого-либо дела или серьезного повода?
Потому, что просто соскучилась и захотела повидать маму: разделить вместе трапезу, посидеть вдвоем в беседке, погулять по лесу…
Именно так запросто могла бы поступить любая из подруг Сапфо, кто давно привык чутко прислушиваться к себе и жить исключительно собственными чувствами, не находя в этом ничего позорного и необычного.
Сапфо надеялась, что когда-нибудь и Клеида поймет, какое это счастье — поступать по подсказке сердца, а не только следуя законам здравого смысла и житейской целесообразности.
Сапфо казалось, что любая из ее подруг, которая открывала в себе такую способность, сразу же словно делала долгожданный глубокий вздох и покидала тесную и темную комнату, наконец-то выходя на свет.
Ведь она видела, как у женщин сразу же начинали пробуждаться самые невероятные таланты, о которых они раньше вовсе не подозревали, и при этом подруги даже внешне на глазах хорошели и наполнялись цветущей радостью жизни.
Но Клеида своим упрямством и твердостью характера была слишком сильно похожа на Керикла.
Вот и теперь она моментально охладила пыл Сапфо, спокойно проговорив:
— Я приехала к тебе сегодня по важному семейному делу, мама. Дедушка сказал, что я непременно должна с тобой поговорить.
— Я слушаю, — вздохнула Сапфо.
Нет, все же не зря Надежда считается хоть и крылатой богиней, но вместе с тем совершенно слепой, и слишком часто тычется туда, куда ее никто не зовет!
— Это очень важное дело, Сапфо, и даже сразу два дела… — начала было Клеида, но тут в доме послышался страшный шум и в комнату в совершенно неприглядном виде вбежал Эпифокл, громко выкрикивая на ходу неприличные ругательства.
Туника философа была надета задом наперед и к тому же плохо завязана, так что вот-вот грозила свалиться на пол, и старик поддерживал ее по бокам двумя руками.
— Воры! В доме воры! Меня обокрали! — вопил Эпифокл дурным голосом. — Гнусные воры! Пока я спал, кто-то украл мой мешок с золотом! И я догадываюсь, кто этот негодяй!
Сапфо не успела ничего сообразить, как Эпифокл быстро пронесся мимо нее, распространяя на своем пути едкий запах чеснока, который философ обычно употреблял перед сном с целью поддержания здоровья и заботы о долголетии.
