— Ах, Сандра, помоги Фаону, — снова жалобно, как-то совсем по-детски попросила Сапфо. — Несчастный юноша ведь узнал еще так мало радостей в жизни…
— Не волнуйся, у него все впереди, — улыбнулась Сандра. — У твоего Фаона еще будет пятьдесят невест.
— Пятьдесят? Ты шутишь?
— Нет, сейчас словно кто-то шепнул мне на ушко эти слова.
— Так много?
— Как сказать, Псаффа! Может быть, ему в самый раз, или даже покажется маловато? — звонко рассмеялась Сандра.
И Сапфо подумала, что теперь они снова повсюду будут ходить с Сандрой вместе — гулять, разговаривать, смеяться.
— Значит, ты поможешь Фаону? — с надеждой спросила Сапфо подругу, которая сейчас показалась ей всемогущей. — И с ним не случится ничего дурного? Что же ты тогда медлишь, Сандра? Почему не идешь к нему?
— Ты, наверное, Псаффа, думаешь, что я — великий вавилонский маг, который умеет лечить одним своим взглядом, — ответила Сандра. — А я лишь немного владею мантикой — искусством гадания, и, как известно, такой дар встречается даже у маленьких детей. Мне надо собрать с собой травы и все, что может понадобиться для лечения. Но ты пока не уходи, посиди здесь со мной, Псаффа, пока я собираюсь. И расскажи по порядку, не торопясь, что у вас произошло интересного за время моего отсутствия?
— О, много чего! — задумалась Сапфо. — Сразу и не скажешь. У нас были праздники и всякие новые знакомства… Вообще, у меня такое чувство, Сандра, что за эти несколько дней без тебя промелькнула, словно комета на небе, целая яркая, отдельная жизнь. А сейчас мне почему-то кажется, что она подходит к концу. Разве так бывает, Сандра? Признаюсь, я никогда не испытывала ничего подобного, и мне почему-то даже страшно…
— Бедная, бедная Псаффа, не так-то легко нести в себе такой огромный мир, — сказала Сандра, гладя Сапфо, словно маленькую, по голове.
— И еще я поняла, Сандра, как сильно мне тебя не хватает, — сказала Сапфо, посмотрев прямо в глаза подруге. — Когда ты рядом со мной, то я могу спокойно ходить, дышать, даже если нахожусь совсем одна. Но когда ты запираешься в своей комнате и я чувствую, что твоя душа словно улетает из этого дома, то и со мной, Сандра, начинает твориться что-то странное, и я сразу же, сразу же ничего не могу понять… Но если я даже расскажу тебе все, что пережила без тебя, Сандра, то от этого мне все равно не станет понятнее происходившее. Мне, наоборот, Сандра, сделается страшно, и стыдно, и… прекрасно. Об этом можно только написать стихи, но теперь даже они у меня не складываются. Что мне делать?
— Ах, Псаффа, — улыбнулась Сандра, задумчиво вслушиваясь в сбивчивую речь Сапфо. — Все видят в тебе великую поэтессу, знаменитую, неподражаемую женщину, но я одна знаю, что в тебе живет душа маленькой, удивленной девочки. И еще — вечной девственницы, что бы ты ни говорила о любви, что бы ни испытала и сколько бы лет тебе ни исполнилось. За это я тебя и люблю, моя Псаффа. И не только я одна, но все, кто хотя бы краешком касаются твоей жизни, или даже хотя бы твоих песен — страстных, но на самом деле по-детски наивных.
— Что, теперь мы идем к Фаону? — нетерпеливо вскочила с места Сапфо.
— Нет, Псаффа, болезнь — это не праздник, и врач должен оставаться с больным один на один, чтобы по-настоящему прочувствовать и распознать все его недуги, — спокойно ответила Сандра. — Не тревожься напрасно, я постараюсь сделать все возможное, чтобы юноша уже завтра смог отплыть в свои Афины, где его ждут… пятьдесят новых невест.
На улице было уже совсем темно, но Сандра никогда не испытывала чувства страха в ночной темноте.
Прежде чем свернуть на тропинку, которая вела к дому молочницы Алфидии, скромно белеющему среди могучих, темных кипарисов, Сандра свернула на небольшую, заросшую бурьяном поляну и начала выдергивать из земли сухие кустики конопли, вдыхая знакомый, волнующий запах этой травы.
Сандра остановилась, лишь когда набрала большой пучок, еле-еле помещавшийся в ее руках.
На дереве тонко свистнула летучая мышь, и послышался неприятный шелест ее перепончатых крыльев — почему-то это животное у всех женщин вызывало сильнейшую неприязнь, и Сандра тоже непроизвольно вздрогнула.
Что и говорить, но ведь Сандра действительно вовсе не была ни настоящей колдуньей, ни знахаркой, или даже лекарем. Просто с тех пор, как ей удалось помочь кому-то из подруг своей Псаффы выздороветь, она никому не могла отказать в помощи, а тем более если ее об этом просила сама Сапфо, — и у нее врачевание удавалось все лучше и лучше.
Из трубы дома Алфидии в ночное небо слабо вздымался дымок, а это значило, что Фаон по крайней мере сейчас был не один — кто-то следил за очагом и наверняка приглядывал за больным, что само по себе уже было неплохим началом.
Сандра зашла в дом, непривычно пригнувшись на пороге — жилище Алфидии явно не отличалось простором и роскошью, — и увидела, что в комнате находилась Филистина и незнакомый рыжебородый мужчина, которые смотрели на больного, молитвенно сложив руки на груди, словно это был их общий умирающий ребенок.
Фаон лежал в забытьи, с красными, словно два спелых яблока, щеками, не открывая глаз и поминутно облизывая пересохшие губы.
— Ах, Сандра, — прошептала Филистина, — Какое счастье, что ты пришла. Леонид пытается как-то лечить Фаона, но он все равно не приходит в сознание, а если открывает глаза, то отворачивается и не желает с нами разговаривать. Я так боюсь за него. Боги, сколько вечно переживаний с этими детьми! Одна сплошная мука!
— Я влил в него все снадобья, которые только знал, — смущенно проговорил бородач. — Но пока что ему не лучше. Давно я не видел таких упрямых в своей болезни больных. Впрочем, тогда, когда была чума…
— Ах, брось ты, что ты говоришь! — замахала на него руками Филистина. — Я и так сейчас упаду в обморок и от усталости, и от страха!
— Нет, но я же не говорю, что у Фаона чума, — поправился Леонид. — Там совсем другие признаки. Да и на лихорадку это не похоже, и даже на обыкновенную простуду.
— Говорят, глупыш накупался в том самом ручье, где из земли бьет родник с ледяной водой — его там видела наша кухарка Вифиния, — шепотом прибавила Филистина. — Как будто бы ему мало было теплого моря.
— Да, кончился совсем мальчишка, похоже, он не выживет, — подала голос Диодора, которая возилась возле очага, кипятя молоко, но Сандра не заметила ее сначала в темном углу. — Белая горячка у него, или вроде того. Болтает что ни попадя про каких-то химер, богинь, а то про обезьян с кабанами. Все знают, что если белая горячка человека пробрала, то ему нужно обязательно что-то белое давать, а Фаон отказывается даже молоко пить. А уж Алфидия говорила, что он так любил, чтобы было тепленькое, прямо из-под козочек, так любил!
И старушка тихо запричитала, словно и впрямь находилась уже возле умирающего.
— Мне нужно на время остаться с больным наедине, вы пока тут не нужны, — строго сказала Сандра, и все с пониманием закивали головами и на цыпочках друг за другом вышли за дверь.
Диодора, что-то тихо ворча под нос, пошла домой взять у Вифинии немного ароматного кедрового масла, которым положено смазывать покойникам веки и губы, а Леонид с Филистиной, взявшись в горе за руки, отправились к дому, хотя и знали, что все равно пока не смогут ни на минуту сомкнуть глаз.
Сандра присела на ложе рядом с Фаоном и первым делом положила ему руку на лоб, чувствуя, как в нее тут же начал проникать воспаленный жар.
Чем дольше она держала таким образом руку, тем нестерпимее, горячее становилась ладонь, и у нее самой жарче становилось дыхание и начала огнем гореть голова.
Но как бы ни было трудно, Сандра все равно не убирала своей руки с горячечного лба Фаона, и лишь сама теперь часто и трудно дышала, словно за ней гнался кто-то страшный, опаляя жаром затылок.
Зато Фаон сразу несколько побледнел и начал дышать немного спокойнее, чем прежде.
