ОТ ПЕТРА I ДО КАТАСТРОФЫ 1917

и ширился — пишут в своём исследовании вышеназванных три автора: Л-Г-М.

Далее эти три современных исследователя истории просто сами загоняют себя в постыдный тупик:

«Некоторые авторы явно демонизируют масонство Сперанского, утверждая, что все его преобразования были инспирированы зарубеж­ными масонскими кругами.

Доносы содержали и элементы правды, например, статс-секретарь (Сперанский. — Р.К.) без ведома и дозволения Государя знакомился с секретными дипломатическими и военными документами, друзья ра­ ботавшие в министерстве иностранных дел и других структурах, просто привозили бумаги ему в домашний кабинет».

Ладно, был бы какой-то один идиот или тупица, но группа авто­ров — три исследователя дружно пытаются объяснить нарушение закона и шпионаж: «просто привозили бумаги в домашний кабинет». Это кем надо быть в наше время, чтобы так упорно и отчаянно лживо «прикрывать», спасать достоинство своего кумира?

А тогда в высших слоях столичного общества все знали не только о франкофилии Сперанского, но что он часто встречается с француз­ским послом Коленкуром, что они давно являются близкими друзьями, и понятно, куда стекается секретная информация, вернее — понятно куда утекает.

Шум вокруг Сперанского и Александра Первого поднялся невероят­ный — «доносами» на Сперанского просто завалили, но российский им­ператор упорно не хотел верить в измену ближайшего советника, «друга», доверенного «мудреца», не хотел ничего видеть, терпел и не принимал против Сперанского никаких репрессивных мер. И «количество перешло в отчаянное качество» — один из самых образованных людей России того времени Ростопчин Фёдор Васильевич (1763-1826 гг.), который учился в Лейпцигском университете, много путешествовал не только по Германии, но и по Голландии, Англии, Турции, под командованием Суворова участвовал в штурме Очакова, получил от Павла Первого генеральский чин, занимал пост министра иностранных дел в первые годы правления Александра I, и по свидетельству его современников был воспитан в высочайшей степени, тактичен, обладал тонким слогом, очень обаятельный и приятный в общении, почтительный даже к врагам, «чрезмерно учтив» — не выдержал и в резкой, дерзкой форме фактиче­ски предъявил императору Александру Первому ультиматум (отрывок письма Ростопчина Александру I):

«Осыпанный милостьми Вашего Императорского Величества. сек­ретарь Сперанский и Магницкий есть первые лица, которые, обольстив и склонив к себе неистовых мошенников: Яблонский. (идет перечень), продают вас с сообщниками своими мнимому вашему союзнику, кото­рый успел в желании своём, и чрез посредство удаления войска Вами из всей Финляндии и даже самого Петербурга в известный вам Край, через то открыл себе самый благодетельный и свободный путь к Петер­бургу. Уже разбойничья его шайка собрана в Стральзунде. и Помера­нии из 120 тысяч, ожидает ежеминутно повеления двинуться на пагубу нашего Отечества.

Я знаю всё подробно, даже где хранится переписка Наполеона с об­наженными злоумышленниками.

Не он ли (Сперанский. — Р.К.) Ваше Величество был орудием в про­шедшее время, когда Ваше Величество при Тильзите быв обманутым, заключили мир и мир для России самый невыгодный, бремя коего и тя­жесть вы уже испытали, от которого финансы Ваши опустели и способы поправления исчезли. Итак, Ваше Величество, наступило время занятое поправлением Монархии и критического её положения избрать нужных людей к сему важному делу, сие есть искусство.

Письмо сие есть последнее, и если останется недействительным, то­гда сыны Отечества необходимостью себе поставят двинуться в Столицу и наступательно требовать как открытие сего злодейства, так и перемены правления. Граф Ростопчин и Москвитяне».

Согласитесь — не часто можно встретить в такой форме требо­вание сместить второго человека в государстве, «визиря», «русского Ришелье».

Мудрый Сперанский под предлогом защиты России на её западных рубежах убедил стянуть войска из Прибалтики и столицы в Польшу, и на входе дать сражение Наполеону. Наполеон мог разгромить русскую армию и в Польше, и двигаться свободно на Петербург и Москву(!), тем более, что в Польше для русской армии была ловушка: во-первых, была уже договорённость Наполеона с польской элитой, по которой Наполеон гарантировал полякам возвращение суверенитета и воссоз­дание свободной Польши, а поляки, понятно, ради этой святой для них цели были готовы сражаться в рядах наполеоновских войск неистово, и было совершенно понятно, что польские войска, в том числе и в составе русской армии, обязательно перейдут на сторону Наполеона, притом, возможно, в самый неподходящий, критический момент.

Во-вторых, сама по себе Польша в случае военных действий на её территории была большой ловушкой, потому что было совершенно по­нятно, что как только начнутся боевые действия, то начнется тотальное восстание поляков за независимость — и польская земля будет гореть под ногами русской армии, а с каждого куста будут палить партизаны.

И в-третьих, Наполеон мог начать отвлекающие сражения в Польше, где русская армия увязла бы, неся огромные потери по перечисленным выше причинам, а сам высадиться в Прибалтике и прямым ходом идти по свободной от войск территории к двум российским столицам — это как раз и пытался объяснит в своём категоричном письме императору Ростопчин, тем более, что Наполеон и в самом деле стал строить в По­мерании в спешном порядке суда для переброски своих войск на при­балтийское побережье, минуя Польшу.

Таким образом второй человек в Российской империи, находясь в столице рядом с императором, помогал как мог своему кумиру Напо­леону и своей любимой Французской республике.

Но и это ещё не все «гениальные» реформы «гениального» рефор­матора. Сперанский предложил Александру Первому в связи с войной резко увеличить налоги с населения и ввести новые, и появившиеся дополнительные средства переправить в Польшу для усиления польской армии, и, возможно, чтобы она не перешла на сторону французов. Мало того, что по вышеуказанной причине собранные огромные деньги про­сто пропали бы и более того — достались бы врагу, но главное — резко увеличенный налоговый гнет вызвал бы сильное недовольство народа и создал бы революционные настроения и революционную ситуацию. — что и требовалось по технологическому замыслу, и благодарный народ с ликованием встречал бы освободителя Наполеона, как встречали его евреи в захваченной Наполеоном Пруссии.

Вот это Александр Первый смог понять отчетливо и, отвергая очеред­ной раз предложение Сперанского, ответил: «. ежели ещё сие выпустить (увеличение налогов. — Р.К.), то неминуемо должно ожидать народного противу себе озлобления».

Теперь, вероятно, плюс к резким и даже неуважительным возму­щенным протестам Карамзина, Ростопчина и многих других патриотов Отечества российский император сам стал смутно о чём-то неприятном и даже страшном догадываться.

«Увы, Александр I дрогнул и для сохранения спокойствия общества решил принести в жертву своего верного сподвижника, которого враги в довершении ко всему беспочвенно обвинили во взяточничестве (мол, только в Петербурге у него 11 домов и т. д.)», — сокрушаются совре­менные поклонники «гения» Сперанского Л-Г-М, по мнению которых, как мы видим, российский император оказался слабовольным, коварно предал верного друга и цинично принес его в жертву разбушевавшемуся обществу негодяев.

Как видим, судьба знаменитой Отечественной войны и России во многом определялась ещё до начала военных действий — в идеоло­гическом противостоянии патриотов России и масонов.

Но не сразу «сказка» про Сперанского сказывалась. Российский им­ператор ничего пока репрессивного против Сперанского не предпринял, а только учредил тайный следственный комитет для исследования дея­ тельности Сперанского и вообще масонов, о чём Сперанский, благодаря своим «братским» связям, скоро узнал, что видно из его письма масону А. Н. Оленину 11 сентября 1821 года, (как раз после законодательного запрещения существования масонских организаций в России Алексан­дром Первым 21 августа 1821 года): «В 1810 или в1811 году повелено было дела масонские подвергнуть рассмотрению особого секретного комитета».

Следственный комитет вдруг выяснил, что Сперанский вместе со своими единомышленниками с октября 1811 года готовился уже к приходу Наполеона и серьёзно прорабатывал проект управления Рос­ сией без монарха или «помимо монарха», а только с помощью Государст­венного совета, Сената и Министерств, а во главе этого исполнительного аппарата был создан идейный мозговой центр —