простые, но искренние верования.
Ульдиссиан не вписывался в образ пророка-завоевателя, какими их обычно рисуют сказки. Не был он ни ангельским, не имеющим возраста юношей, как тот, кто управлял Собором Света, — соперничающей с храмом сектой, — ни сребровласым, почтенным старцем, таким как Примас, чьи прислужники теперь ожидали гнева Ульдиссиана. Призванием Ульдиссиана уль-Диомеда было землепашество. С квадратными скулами и грубо вытесанными чертами, наполовину прикрытыми короткой бородой, он был крепко сложен вследствие тяжёлой жизни, но в остальном ничем не примечателен. Песочного цвета растрёпанные волосы спускались до шеи: в этот вечер было не до опрятности. Ульдиссиан был одет в простые коричневые рубашку и штаны и в поношенные сапоги. У него не было оружия кроме ножа, прикреплённого к поясу. Действительно, он не нуждался в оружии, он сам был смертоноснее самого острого клинка или самой быстрой и точной стрелы.
Или даже отряда надзирателей мира, которые в этот самый момент устремились на него вниз по ступеням. Позади них жрец Диалона повелительно выкрикивал приказы. Ульдиссиан не питал особой ненависти к глупцу, ибо знал, что священник просто озвучивает слова своего начальника, скрывающегося где-то в глубине храмового комплекса. Но всё равно как воины, так и жрец понесут наказание за свою рьяную преданность нечестивой секте.
Ульдиссиан подпустил стражей почти на расстояние досягаемости оружия, а затем, в какое-нибудь мгновение ока, отправил их всех в полёт по различным направлениям. Некоторые натолкнулись на колонны наверху ступеней, и было слышно, как хрустят их кости; другие пролетели аж до бронзовых дверей, где свалились нескладными кипами. Несколько улетело в стороны, с неприятным грохотом приземлившись к ногам ожидающей толпы, которая шумом приветствовала такую демонстрацию силы их лидера.
Лучник, стоявший рядом со жрецом, выстрелил. Он не мог принять худшего решения. Ульдиссиан нахмурился, и это было единственным внешним намёком на ужасные воспоминания, которые пронеслись в его голове. Он вновь пережил минуту, когда его друг Ахилий стоял перед демоном Люционом, который под маской Примаса создал Триединое, чтобы очернять и управлять человечеством. Так же отчётливо, будто это происходило сейчас, выпущенная охотником стрела по повелению демона развернулась и
Теперь Ульдиссиан проделал то же со стрелой, которая была пущена в него. Без промедлений она развернулась и устремилась назад. Лучник замер в ужасе… Но не он был целью.
Стрела словно беспрепятственно пронзила грудь жреца и полетела дальше, всё ещё с ускорением, пока не достигла двери с круглым символом Мефиса. Там, ведомая волей Ульдиссиана, стрела попала прямо в центр круга — прямо в яблочко, зарывшись глубоко в металл.
Это произошло так быстро, что только тогда тело жреца всколыхнулось. Он испустил булькающий звук, и кровь хлынула не только из раны, но и изо рта. Выражение его лица приняло безразличный вид… А затем облачённая в мантию фигура повалилась вперёд, скатываясь по ступеням в страшном беспорядке свободно висящих конечностей.
Лучник уронил оружие и упал на колени в малодушном ошеломлении. Он уставился на Ульдиссиана, ожидая своей участи.
Смертельное спокойствие заполнило округу. Ульдиссиан ринулся к страже. Позади одного поражённого воина остальные защитники храма мрачно пытались перегруппироваться. Кровь ещё нескольких наиболее пылких последователей Ульдиссиана окропляла зону, подтверждая намерение надзирателей мира не оставлять живых.
Стиснув зубы, Ульдиссиан положил руку на плечо преклонённого стражника. Голосом, похожим на раскаты грома, сын Диомеда сказал: «Этого оставим… В качестве назидания, — он посмотрел на других надзирателей мира. — Остальные могут присоединиться к Примасу в Аду».
Его слова вызвали лёгкое замешательство в рядах вооружённых стражников, которые не знали, что Ульдиссиан убил Люциона. Ульдиссиан уже не в первый раз замечал такую реакцию, и мог только предполагать, что весть о необъяснимом исчезновении Примаса ещё не долетела до внешних храмов. Старший жрец, очевидно, утаивал признаки бедствия от своего собственного стада, но Ульдиссиан позаботится о том, чтобы мир как можно скорее узнал правду.
Не то чтобы это значило что-нибудь для тех, кто в Торадже. После этой ночи Триединое превратится лишь в бранное слово для местных… Как, очень может быть, и его собственное имя.
Он оглядел стражников и жрецов. «Довольно чужой крови вы пролили. Теперь пришло время заплатить своей собственной».
Один из надзирателей мира вдруг поперхнулся. На его горле открылся рубец… Из которого хлынула кровь. Он попытался закрыть его рукой, но рука тоже стала обильно кровоточить. Новые порезы распространялись по всему его телу, словно невидимые мечи резали его по всем направлениям. Из каждого пореза лилась новая кровь.
Люди стали отступать от него, но сначала у одного, а затем и у остальных стали появляться похожие, но не точно такие же, раны и порезы на телах. Кровь даже просачивалась из-под нагрудников, шлемов и капюшонов.
Первый человек наконец упал, алая лужа размером с его голову уже разлилась по некогда чистому мрамору под ним. За его падением быстро последовало ещё одно… А затем стражники храма и жрецы стали падать в большом количестве. Они получали в сотню раз более ужасные раны, чем те, которые они сами наносили не только людям Ульдиссиана, но и тайным жертвам на протяжении многих лет до них. Никто не уцелел в группе, которую Ульдиссиан обозрел своим губительным взглядом.
И повсюду в рядах обороняющихся у жестокосердых надзирателей мира сдавали нервы. Они стали покидать строй, и жрецы не делали ничего, чтобы остановить их, ибо они тоже тряслись от непередаваемой силы одинокой, незначительной на вид фигуры.
Толпа взревела с новой силой при признаках безоговорочной победы и снова ринулась вперёд. Оставшиеся надзиратели мира были окружены и, как и провозгласил Ульдиссиан, не получили пощады. Ульдиссиан прошёл дальше мимо жуткого сражения, больше озабоченный тем, что лежало за стенами. Надзиратели мира и младшие жрецы ничего не значили; истинная угроза ожидала его глубоко в святилище главного священника, который держал ответ непосредственно перед Примасом, и потому знал нечестивую правду, касающуюся происхождения Триединого и его цели.
Три двери встали теперь перед Ульдиссианом: баран Диалона, круг Мефиса и листок Балы — все на уровне глаз. Стрела, пронзившая насквозь жреца, всё ещё колыхалась в средней двери, через которую он решил теперь войти, несмотря на то, что заметил, что она забаррикадирована изнутри.
Звук ломания раздался от двери. Вся она затряслась, словно готовая взорваться. Вместо этого она, однако,
Ульдиссиан ощущал, что сразу за ним идут несколько его сторонников. С этого момента он мог остановить их не лучше, чем могли бы надзиратели мира. Они были слишком поглощены жаждой возмездия.
Внезапно это взволновало его. Ульдиссиан понимал причину их гнева. Когда он, его брат Мендельн, их подруга Серентия и партанцы вступили в Тораджу больше двух недель назад, можно было подумать, будто усталые путники восхищены зрелищем вокруг них. Ульдиссиан пришёл с намерением
Два дня спустя, когда толпы стали собираться вокруг него на базаре — просто для того, чтобы услышать его историю, — тораджийская стража пришла, чтобы силой выгнать его сторонников из города, а самого бывшего фермера отвести в неизвестное место заключения. Никаких объяснений не было дано, но быстро стало ясно, что приказы исходили непосредственно из храма.
До этого момента Ульдиссиан начинал верить, что Тораджа может обернуться тем, чем стала Парта. Опять же, быть может, два города были даже больше похожи, чем он подумал изначально, ведь разве не ударило Триединое по нему также и там? Под командованием высшего жреца Мефиса — садиста Малика — друзья были зверски убиты, а сам Ульдиссиан чуть не стал беспомощным заключённым.
Позади него раздался крик, резко оборвавший его размышления. Ульдиссиан обернулся.
Два человека растянулись мёртвыми на покрытом плитками полу, ещё трое были тяжело ранены.
