Мендельн пришёл на торговую станцию как раз вовремя, чтобы застать там Ахилия с кипой зайцев, которых ему позволило изловить его исключительное умение. Охотник начал ему улыбаться, но улыбка замерла на устах, когда он обратил внимание на лошадь, на которой ехал его друг, и навьюченного мула позади.
— Ты сказал, что собираешься сделать это… И, видимо, не шутил.
— Да. Ферма распродана, и всё, что имею, я взял с собой, — Мендельн взглянул за плечо собеседника — туда, где Серентия отчитывала крепкого мальчугана. Хотя и не уступала в проворстве братьям, ей всё же непросто было держать их в узде.
Она перестала выговаривать брату и повернулась к двум мужчинам. Когда она подбежала к ним, лицо черноволосой женщины приняло такое же выражение, как у её новоиспечённого мужа.
— Ты уезжаешь! Ох, Мендельн, как же так!
Он собрался с духом.
— После того, как Ульдиссиан умер от эпидемии, у меня нет желания оставаться на ферме… И оставаться в Сераме я не могу — воспоминания слишком свежи.
Со щеки Серентии покатилась слеза, но она кивнула. Ахилий опустил на землю свою добычу и положил руку ей на плечо.
— Пошли нам весточку, как сможешь, — пробормотал Ахилий, прекрасно зная, что, вероятно, они никогда не услышал о нём снова. Мир огромен; два дня пути — и связаться с Серамом будет практически невозможно.
— Постараюсь, — с кивком ответил Мендельн. Он даже спешиваться не стал — хотел покончить со всем, прежде чем сдадут его нервы.
Серентия подошла сбоку и взяла его за руку, Ахилий присоединился к ней.
— Пусть ваша жизнь будут простой и счастливой, — добавил брат Ульдиссиана.
— Здесь, в Сераме, с простотой проблем не будет, — усмехнулся Ахилий. Он снова обнял новоиспечённую жену. — А в моём случае — и со счастьем!
Она слегка поцеловала лучника, и они в последний раз пожали руку Мендельну. Сын Диомеда развернул лошадь к лесу.
— Собираешься ехать старым охотничьим путём? — спросил Ахилий.
— Да… Парта так пострадала, что я намерен держаться подальше, хоть они и говорят, что угрозы эпидемии больше нет.
— Ну и правильно. Ну что ж, прощай!
— И вы прощайте.
Пара махала ему вслед. Мендельн удерживал на них взгляд, сколько мог… А когда это стало невозможно, подстегнул лошадь и мула, добившись быстрейшего хода, на какой они были способны.
Охотничий путь был старым маршрутом, который в полумиле от Серама превращался в густой лес. Ахилий предположил, что Мендельн последует логике и свернёт к югу, когда это случится, ибо на востоке и севере его животным будет трудно пройти. Тем не менее, когда достиг конца пути, Мендельн остановился и пристально взглянул на деревья прямо по курсу.
По коротком размышлении он достал из-под полы своего дорожного плаща костяной кинжал.
— Я уже здесь.
Оглянувшись, брат Ульдиссиана увидел Ратму стоящим на стволе поваленного дерева. У закутанной фигуры всё ещё имелись проседи в волосах и морщины на лице, заработанные в битве, но в целом он остался таким, каким Мендельн помнил его.
— Спасибо за то, что сохранил мою память, — сказал он Древнему.
— Мне это было не под силу. Траг сделал это.
Мендельн кивнул.
— Он в порядке?
— Он всё ещё в раздражении оттого, что ему пришлось укрывать себя, пока ангелы и демоны обсуждали конец Санктуария, но в остальном — в порядке. Да, он восстановил силы, что бросил на попытку удержать войско в стороне от мира. Ещё он сожалеет о твоей потере, но воздаёт хвалу решению Ульдиссиана… Как и я.
Крепко стиснув кинжал, Мендельн пробормотал:
— Я видел это, Ратма. Он позволил мне. Я видел, как он вложил всё, что и имел, и всё, чем был, в то, что за пределами Санктуария! Я видел, что в конце он был счастлив, потому что знал, что становится частью чего-то… Чего-то прекрасного. Прости, что не могу объяснить лучше, но мне самому до конца не понять!
Ратма спустился со ствола.
— Не беспокойся. Я знаю не больше твоего. Траг понимает гораздо больше, но, очевидно, даже я не подготовлен, чтобы услышать. Будем учиться вместе, а?
Мендельн покачал головой:
— Я устал от себя. Я умер, когда умер последний член моей семьи. Я умер, когда умер Ульдиссиан. Зовите меня как угодно, но только не так.
— Мендельн… — Ратма выглядел негодующим.
Мендельн не мог не быть заинтригован. В конце концов, дракон переименовал сына Инария и Лилит из Линариана в Ратму.
— Какое?
Мендельн не знал, что сказать. Он чувствовал, что во многом это был путь, каким можно было воздать честь Ульдиссиану и защитить мир от предательства демонов… И ангелов.
— За поддержание Баланса должно сражаться больше людей, — сказал ему Ратма. — В Балансе — вся надежда Санктуария. Когда настанет день возвращения эдиремов, они не должны встать ни на одну сторону, ибо в этом случае человечество станет всего лишь её придатком и умрёт во имя её целей. Сохраним человечество в равновесии между двумя сторонами, и оно станет хозяином своей судьбы.
Оба мужчины взглянули на небо.
— Что ты подразумеваешь под этим, Траг? — спросил Ратма, который казался таким же сбитым с толку, как и Мендельн.
Но дракон не ответил. В конце концов Ратма снова повернулся к брату Ульдиссиана:
— Нужно тебе ещё кое-что показать. Джунгли Кеджана богаты магическими силами, которые послужат лучшим побуждением для учения тебе и твоим ученикам. Траг перенесёт нас туда.
— А потом?
— А потом я подготовлю тебя к своему уходу. Время нефалемов, как
Ратма слегка поморщился.
— В таком случае, раз ты так нетерпелив, извечный, было бы лучше, если бы ты перенёс нас туда как можно быстрее, — сказал Древний и добавил, обращаясь к сыну Диомеда. — Твои пожитки тоже переместятся. Животные вернутся в стойла твоих друзей, никто не заметит перемены.
— Им не привыкать не замечать.