было думать о настоящем ради будущего, а не о настоящем ради прошлого и где повседневная тяжелая практическая работа не оставляла времени для романтических страстей. Мы остановимся на двух таких участках — на прокуратуре и Совете принцепса.
1. Прокураторы. По своему происхождению прокуратура представляла собой учреждение частное, семейное, и придание ей государственных функций было связано с превращением семьи принцепса в правящую династию. Как каждый богатый и знатный римлянин, римский император обладал определенным, ему и его семье принадлежащим имением. Имением этим управляли доверенные лица, которые первоначально и назывались прокураторами: procurator — тот, кому передана забота о каком-либо деле. В большинстве семей, и в императорской в том числе, эти функции обычно выполняли вольноотпущенники, и подобные прокураторы сохранялись на протяжении всего I в. н. э. Однако после превращения принципата из магистратуры в пожизненный статус имение императора перестало исчерпываться просто принадлежащими ему лично землями, скотом, рабами и деньгами, в него вошли и средства на оплату государственных мероприятий. Императорская казна, рассчитанная на оплату таких мероприятий, имела свое название — фиск — и была тщательно отделена от подведомственной сенату государственной казны — Эрария римского народа. Фиск как бы продолжал имение цезаря и в качестве такового подлежал ведению его доверенных лиц, т. е. опять-таки прокураторов, хотя и не совсем таких же, что в первом случае, когда речь шла об имуществе принцепса как частного человека.
Насаждавшийся Августом принцип — кесарю кесарево, а «сенату сенатово» — влек за собой включение в «императорское имение» всего, что принцепс отвоевал у сената, и соответственно все большее расширение сферы компетенции прокураторов. Так, уже очень рано начал складываться особый, непохожий на другие тип провинций. Военное положение здесь не было столь напряженным, чтобы требовать присутствия легионов; в то же время умиротворение и романизация этих земель не были доведены до конца и какие-то войска здесь были необходимы. Такие провинции входили в ведение военной власти и тем самым императора как верховного главнокомандующего, были как бы «его» территорией, а раз так, то и управлялись они доверенными лицами принцепса, т. е. еще одной разновидностью тех же прокураторов.
В деятельности прокураторов всех трех типов — управлявших частным имением принцепса, ведавших сбором средств в фиск и стоявших во главе некоторых императорских провинций — было нечто общее. Дело в том, что у римлян служба государству всегда противопоставлялась службе лицу. Первая была почетной, исконно римской, достойной свободного и полноправного гражданина; вторая свидетельствовала о гражданской несамостоятельности, была лишена общественного престижа, а иногда и просто позорна, рассматривалась как правовое состояние, характерное для варварских народов. Прокуратура была службой лицу, и потому между человеком, ее исполнявшим, и человеком, служившим res publica как таковой, — сенатором, магистратом — существовала непроходимая грань. Этот контраст, однако, оставался четким и ясным, пока речь шла о службе прокуратора частному лицу; он радикально менял свой характер, если в роли такого лица выступал принцепс, т. е. постоянно находящийся при исполнении своих обязанностей носитель всех основных магистратур, средоточие и воплощение государства. Доверительное поручение принцепса всегда было поручением государственным, независимо от того, шла ли речь об управлении провинцией или о наблюдении за исправным ходом его хозяйства. Поэтому разделить прокуратора на уполномоченного главы государства и на частное лицо, представляющее интересы другого частного лица, было невозможно, но в то же время такое разделение было и необходимо до тех пор, пока сохранялась юридическая форма республиканского государства и принцепс считался одним из его граждан.
Двойственный характер прокуратуры на ранних этапах ее существования, путаница и искусственность, отсюда проистекавшие, хорошо видны на следующем примере. Прокуратор Тиберия Луцилий Капитон ведал частным имуществом императора в провинции Азия. Тиберий особо подчеркивал личный характер его миссии и заявлял, что никаких прав, выходящих за рамки такого поручения, он Капитону не предоставлял. Но, сохраняя этот свой юридический статус, прокуратор не мог справиться с возложенными на него обязанностями: сбор налогов в фиск нередко велся с применением силы и прокуратор должен был опираться на какие-то вооруженные отряды; он не мог не разбирать спорные случаи, т. е. не выступать как судья, или, иными словами, как римский магистрат. Когда же Капитон пошел на такого рода действия, провинциалы обвинили его в превышении власти и сенат с согласия Тиберия удовлетворил их жалобу: Капитон был подвергнут суду сената и осужден. Показательно здесь то, что Тиберий, осудивший своего агента за узурпацию им прав римского магистрата, сам же передал жалобу на него в сенат, т. е. отнесся к проступку домочадца, подлежавшего домашнему наказанию, как к должностному преступлению.
Такое положение долго сохраняться не могло. В 53 г. Клавдий упорядочивает и официализирует положение прокураторов — устанавливается особый cursus, т. е. последовательность служебных должностей, ведший к занятию прокураторских мест. Прокураторы императора должны были отныне принадлежать к всадническому сословию и обязательно пройти до назначения длительную службу в легионах или в преторианской гвардии; прокураторы фиска были разделены на категории в зависимости от важности провинций, и в соответствии с категорией прокураторам выплачивалось ежегодное содержание; они получали право суда и следствия и право военного командования.
«Отношения личной зависимости, столь явственно ощущаемые в начале Империи, становятся все свободнее, и прокуратор теперь служит государству, верховным представителем которого является принцепс».[46] Вокруг императора складывается новый государственный аппарат. Но, все отчетливее превращаясь в абстрактное средоточие мировой власти, принцепс до конца I в. лично для себя, для окружающих, для всех, кто был идейно связан с исконно римской традицией, оставался гражданином, выполняющим особо ответственное поручение сената и римского народа, и поэтому его прокураторы, несмотря на законный, официальный характер, который приобретала теперь их деятельность, продолжали оставаться и в собственных глазах, и в общественном мнении должностными лицами особого сорта — находящимися в услужении.
Когда в 15 г. до н. э. галлы, доведенные до отчаяния вымогательствами прокуратора Лицина, обратились с жалобой к императору Августу, тот уладил дело вполне патриархально, внутри фамилии: вызвал Лицина к себе, выбранил его, исключил из числа прокураторов и пригрозил худшим наказанием. Лицин покаялся, поделился награбленным с императором и остался жить в столице на положении независимого человека, чье богатство вошло в Риме в поговорку. Лицин был отпущенником, его прокураторство — поручением патрона, и решение всего вопроса домашним порядком — единственно естественным. Но уже Тиберий, как мы видели, передавал подобные дела в сенат, Клавдий превратил прокураторов в магистратов, и, тем не менее, положение прокураторов продолжало оставаться двойственным. Прокураторов перестали назначать из отпущенников, т. е. из фамилии принцепса, подавляющее большинство их теперь были всадники, но фактически отчитывались они перед отпущенником, ведавшим фиском, были подчинены ему, а подчас и получали должности по его протекции. В общественном мнении, да и в обычной практике, это по-прежнему были две разновидности одного состояния. Еще при Флавиях, т. е. после превращения прокуратуры в особый, официальный и иерархически упорядоченный сектор государственного управления, конфликтные дела прокураторов все еще зачастую разбирались наряду с делами отпущенников не официальным порядком, а, как и раньше, в семье принцепса. Императорскими гладиаторскими школами управляли прокуратор и субпрокуратор, оба всадники, но их коллегой, ведавшим хранением оружия, т. е. участком, связанным с особым доверием и ответственностью, оставался отпущенник.
В условиях I в. роль внесенатской прокураторской администрации, как видим, была двойственной и соответственно двойственным был социально-психологический тип тех людей, которых императоры отбирали на руководящие должности, к ней относившиеся. Ориентированный на выполнение общеимперских задач, призванный обеспечить империи единую систему управления, складывавшийся аппарат и люди, в него входившие, действительно знаменовали упразднение исторической противоположности «полис- провинции», а потому и социально-психологической противоположности «ревнителей старины» и «наглецов». Прокураторы выступали по отношению к ней как «третья сила», и во многих случаях это определяло их общественное поведение, их жизненную позицию, их общий облик. Чтобы убедиться в этом, познакомимся с некоторыми из них поближе. Такую возможность нам дают их сохранившиеся надписи.
«Гаю Велию, сыну Сальвия, Руфу, примипилярию (так назывался первый центурион первой когорты
