рассказывать обо всем, что есть прекрасного в лесу, стало быть, нужны сотрудники. Давайте поразмыслим об этом и поищем каждый среди своей родни.
Тут раздалась вольная и чудесная песенка жаворонка:
— Не бывать лягушке хозяйкой в «Листке», нет, я — за соловья.
— Прекратить щебетанье, — ухнула сова, — я призываю к порядку! Знаю я соловья, мы с ним — ночные птицы; всяк поет как умеет. Но выбирать в критики не следует ни его, ни меня, не то листок станет аристократическим или философским, оперно-бравурным листком, где тон будут задавать высокопоставленные лица, а наш орган должен еще защищать интересы простонародья…
Птицам никак было не спеться: будет ли «Листок» называться «Утреннее лягушачье кваканье», или «Вечернее лягушачье кваканье», или просто «Лягушачье кваканье». За последнее и проголосовали.
Теперь оставалось лишь найти дельных, или хотя бы слывущих дельными, сотрудников.
Пчела, муравей и крот обещали писать о промышленности и инженерном деле, они были доки по этой части.
Кукушку взяли в поэты-натуралисты, воспевать природу; как певчая птица она не котируется, но тем не менее в жизни простонародья играет огромную роль.
— Кукушка всегда превозносит только самое себя, она самая тщеславная из всех птиц, а так невзрачна с виду, — заметил павлин.
Тут к редактору лесного «Листка» прилетели навозные мухи.
— Предлагаем свои услуги, — зажужжали они, — мы хорошо знаем людей, человеческих редакторов, да и человеческих критиков тоже; садишься на свежее мясо, откладываешь яички, а завтра, глядишь, оно уже и протухло. Пусть только понадобится редакции, и мы, по долгу службы, изничтожим любой настоящий талант! Если же представлять какую-нибудь партию, то «Листок» обретет такую большую силу, что можно будет позволить себе и наглость. А потеряем подписчика — не беда: взамен найдется десять новых. Будьте бесцеремонны, поносите всех бранными словами, выставляйте к позорному столбу, свистите, сунув пальцы в рот, как члены Союза молодежи, и вы станете силой в государстве.
— Ах ты, птица перелетная! — ругнула лягушка аиста. — Лягушонком я, правда, смотрела на него снизу вверх в почтительном трепете, а когда он разгуливал по болоту и рассказывал про Египет, мой кругозор расширялся — я узнавала о чужих диковинных странах. Теперь он меня больше не вдохновляет, все в прошлом, я поумнела, стала мыслящей, приобрела влияние, я печатаю критические статьи в «Лягушачьем кваканье». Недаром одну из букв датского алфавита называют, как и меня, «лягушка» или «квакушка». Среди людей тоже попадаются такие. Я написала об этом целый подвал в нашей газете.
ПРИМЕЧАНИЯ
«Нет на свете такого человека, которому бы хоть раз в жизни не улыбнулось счастье, — утверждал великий датский писатель, оптимист Ханс Кристиан Андерсен. — Только до поры до времени счастье это скрывается там, где его меньше всего ожидают найти». Так и счастье самого Андерсена притаилось, по его словам, в обыкновенном гусином пере, с помощью которого ему хотелось вначале создавать пьесы, романы, стихотворения, путевые очерки, а уже потом — сказки. Долгие годы писатель заблуждался, считая свои сказки чем-то вроде побочного занятия, а себя — драматургом, романистом, поэтом, но отнюдь не сказочником. И страдал, когда его романы (если не считать «Импровизатора», 1835) и, в особенности, пьесы (за исключением пьес-сказок «Грезы короля», 1846; «Дороже жемчуга и злата», 1849; «Оле-Лукойе», 1851) не приносили успеха. Только в конце жизни Андерсен, окончательно разочаровавшись в себе, как в драматурге и романисте, писал: «…драматические работы редко приносят мне радость… Для романов у меня нет достаточных знаний…» Трезво оценив наконец свое истинное дарование, он тогда же признался, что счастье пришло к нему в образе Музы, одарившей его «богатством сказок». Он понял, что сказки его «блестящее, лучшее в мире золото, то золото, что блестит огоньком в детских глазках, звенит смехом из детских уст и из уст их родителей». И когда Андерсен видел, что дети и взрослые довольны сказками, которые лились из-под его пера, он повторял: «Да, и в щепке порою скрывается счастье!»
Недооценивая свой талант сказочника, Андерсен тем не менее создал более ста семидесяти сказок и историй, ставших любимым чтением детей и взрослых. А его пять романов, более двадцати пьес, восемь путевых очерков и бесчисленное множество стихотворений остались лишь значительными вехами на творческом пути сказочника, потому что работа над ними помогала оттачивать его главное дарование. «Проба пера» в этих жанрах способствовала созданию оригинальной литературной сказки Андерсена, о которой выдающийся норвежский писатель Бьёрнстьерне Бьёрнсон справедливо заметил, что в ней «есть и драма, и роман, и философия» датского сказочника. Именно сказки и истории принесли Андерсену большое признание, намного пережившее их автора. Сказочник умер почти сто лет тому назад, в 1875 году, а сказки его и ныне считаются эталоном величайшего мастерства. Они — своего рода лакмусовая бумажка, на которой испытывается талант того или другого современного сказочника. «Новая литературная сказка, — пишет австрийский литературовед Рихард Бамбергер, — основана не на опыте немецких романтиков, а на опыте датчанина Ханса Кристиана Андерсена, короля сказочников. Кто соразмеряет с искусством Андерсена каждую новую сказку, которую он со всей ответственностью хочет предложить юношеству, тот никогда не ошибется. Сказки Андерсена могут служить мерилом не только благодаря их литературной ценности, но и благодаря многообразию их форм». Не случайно высшая международная награда за лучшие детские книги, за лучшие сказки носит имя Андерсена. Золотой медали Ханса Кристиана Андерсена, присуждаемой с 1956 года (раз в два года) Международным Советом по книгам для детей и юношества во Флоренции, удостоены такие прекрасные сказочники наших дней, как Астрид Линдгрен и Туве Янссон, Джанни Родари и Джеймс Крюс. Они продолжают традиции своего датского предшественника, заложившего основы западноевропейской литературной сказки.
«Для нас, датчан, — сказал современный датский писатель Ханс Шерфиг, — Ханс Кристиан Андерсен является подлинно национальным, самобытным писателем, неотделимым от наших родных цветущих островов. В нашем сознании он неразрывно связан с историей Дании, ее традициями, природой, характером народа, с его своеобразной склонностью к юмору». Ханс Кристиан Андерсен, почти ровесник XIX века, свидетель его крупнейших событий, сумевший выразить чувства и мысли своих европейских и, особенно, датских современников, родился 2 апреля 1805 года в провинциальном датском городе Оденсе на острове Фюн. Сын сапожника и прачки, житель городской окраины, он рано потерял отца (1816) и с детских лет испытал горечь и унижение бедности. Мальчику пришлось трудиться в мастерской и на фабрике, учиться в школе для бедняков, бывать в больнице и в богадельне. Тогда же, вместе с симпатией к труженикам, к слабым и угнетенным, в нем пробудился интерес к фольклору. В старинном городе Оденсе, славившемся народными обычаями и празднествами, Ханс Кристиан слышал от старух-прядильщиц и знакомой служанки множество народных сказок, песен и поверий. Среди детских впечатлений Андерсена большое место занимают национальные предания и легенды, связанные с оденсенскими достопримечательностями — собором Святого Кнуда, церковью Серых Братьев, Холмом Монахинь, Колокольным омутом на озере. Еще в Оденсе мальчик пристрастился к театру, к чтению и к детски- неосознанному сочинительству, благодаря которому многие из земляков называли его «маленький Вильям Шекспир». В Копенгагене, куда четырнадцатилетний Андерсен приехал совершенно один и всего лишь с несколькими далерами в кармане, он познакомился с жизнью низов датской столицы. Для него самого это были годы голода и холода, неудачных, но настойчивых попыток стать певцом или балетным актером. Вместе с тем этот оборванный, почти всегда голодный подросток, живший милостями расположенных к нему людей, не оставлял мечты стать поэтом. В 1822 году ему посчастливилось опубликовать сборник «Юношеские опыты», куда вошли некоторые из его ранних незрелых и подражательных пьес, новелл и стихотворений. В том же году семнадцатилетний Андерсен, не получивший до тех пор самого элементарного образования, сел на школьную скамью рядом с малышами. Пять лет, сначала в Слагельсе,
