Магия Дерини

Богоматери, где также должны были храниться Святые Дары. Именно там Джеффрай знал, что непременно отыщет Эмриса, отстаивавшего бдение в ночь на Саббат, когда ему нужно было устроить встречу с Эмрисом, Квероном, Райсом и Камбером.

Во время этой встречи, точнее, в самом ее начале, Камбер испытывает нечто странное, и это указывает нам еще на один гавриилитский обряд, у которого нет других параллелей во всем Гвиннеде. Это искусство звуков и музыкальных гармоний. В нашем мире давно было известно, что некоторые звуки, звуковые частоты и их сочетание оказывают определенное воздействие на человеческое сознание. Музыка является областью не только эстетической, но также некоторые виды мелодий и ритмов могут влиять на наши ощущения (так, музыка, играющая в лифте или в кабинете дантиста, вызывает совсем иные чувства, чем Моцарт или хард-рок).

Древние кельты очень хорошо разбирались в эффектах, которые различные звуки оказывают на слушателей. Совершенно по-разному действуют мажорный и минорный лад. Перед некоторыми гармониями просто невозможно устоять. У любого опытного арфиста в репертуаре были песни на все случаи жизни: чтобы погрузить человека в сон или ускорить выздоровление, или подтолкнуть людей к бою, или пробудить в них любовь. Арфа являлась излюбленным инструментом бардов, способным подражать даже человеческому голосу, поэтому нас не должно удивлять, что гавриилиты, ведущие свое происхождение от кельтов параллельного мира, научились использовать те же самые принципы, применяя гармонию, чтобы усилить воздействие песнопений и гимнов, и это воздействие особенно значимым было бы для слушателя- Дерини. Камберу уже доводилось слушать Adsum, Domine, когда Райс посвящал своего маленького сына Тиега в Целители. Но исполнение этого песнопения одним голосом не может сравниться с хоровым антифоном, что он услышал в тот день у алтаря в аббатстве святого Неота.

Это был древний, широко известный гимн Adsum, Domine. Он содержал основы этических правил, что определяли жизнь Целителей мирских и духовных с тех самых пор, как среди Дерини появились первые Целители. Во второй раз за всю жизнь Камбер слышал его исполнение, хотя слова читал тысячу раз и знал их наизусть…

Гармония голосов Целителей-священников проникала в самое существо Камбера. Он слушал и размышлял над тем, что одних делает Целителями, а другие, лишенные этого неведомого свойства, остаются простыми смертными.

(«Камбер-еретик»)

Это песнопение предназначено, в основном, для Целителей, хотя оказывает мощное воздействие и на других адептов. Можно сравнить его действие с не вполне настроенным телевизором, который то подстраивается, то вновь теряет картинку, улавливает время от времени какие-то образы и обрывки диалогов, но так и не дает четкого изображения. И если уж этот опыт так остро отозвался в душе Камбера, мы можем лишь попытаться представить, каково было пережить то же самое Целителю, способному уловить все нюансы. Нам неизвестно, имелись ли у гавриилитов иные подобные песнопения для других целей, но вероятнее всего, что это так и было.

Еще о двух обрядах гавриилитов мы узнаем из романа «Скорбь Гвиннеда», но их полное значение, вероятнее всего, известно лишь старейшинам Ордена. Кверон Киневан описывает часть ритуала, который проводил Мастер несколько раз в году на утренних медитациях в зале собраний (мы не знаем точно, кто был этот мастер, скорее всего, не аббат, иначе Кверон назвал бы его именно так. Аббат возглавлял Совет из двенадцати старейшин и, скорее всего, сам являлся старейшиной, но не обязательно должен был быть Мастером. Вполне возможно, что Мастер выполнял иную, более эзотерическую роль.)

«Нас всегда учили, что это символическое действо, хотя никто точно не мог сказать, в чем заключается его символика, и я никогда не задавался этим вопросом», — говорит Кверон Ивейн и Джорему, рассказывая им о кубиках защиты, выставленных в виде алтарной плиты на самом алтаре.

…обычно Мастер выстраивал эту комбинацию, затем читал определенную молитву, держа руки лодочкой над кубом, словно во время евхаристии. После чего из куба начинала проистекать энергия, наполняя алтарь до краев… Мне лично всегда казалось, что это делалось для очищения алтаря, но теперь я начал сомневаться, ведь он проделывал это лишь над кубическим алтарем в Капитуле, и никогда над другим, обычным, в святилище. А тот использовался только для медитаций.

(«Скорбь Гвиннеда»)

Разумеется, мы вскоре узнаем, что ритуал имел мало общего с очищением, точнее, не сводился исключительно к очищению, и точно также выясняем, что деревянный катафалк, который использовали на похоронах гавриилитских старейшин тайным образом соотносился с гробом Орина из четырех белых и четырех черных кубов, установленных в виде Столпов Храма таким образом, что покойный символически возлежал на них в равновесии между столпами Суровости и Милосердия, классических образов каббалистической символики.

…катафалк состоял из восьми полых деревянных кубов, соединенных между собой, в точности как этот; катафалк был разборным, тогда я думал, это чтобы удобнее было его хранить. Грани кубов были ровными, из мореного дерева — кажется, то был тис, — и украшены символами нашего ордена и веры, как и следовало ожидать. Те грани, которые соединялись между собой, были гладкими. — Он провел пальцем по соединению белого и черного куба. — Но изнутри они были выкрашены в белый и черный цвет — я обнаружил это, лишь когда уже очень долго пробыл у гавриилитов, случайно, зачем-то другим зайдя в хранилище. Мне и в голову не пришло никого расспрашивать об этом, но теперь я понимаю, что когда их скрепляли, то черные оказывались слева, а белые справа. Значение этого я осознал лишь сейчас… За приготовлениями к похоронам всегда наблюдал брат ризничий. И я даже не помню, чтобы он хоть кого-то просил помочь, хотя кубы, наверняка, весили немало, и кто-то должен был переносить их в церковь со склада. Послушники и младшие братья делали всю черную работу, но когда мы приходили, катафалк всегда уже стоял.

— И готов поручиться, что брат ризничий всегда был одним из старейшин, верно? — предположил Джорем.

— Всегда.

— Судя по вашему описанию, речь идет о некоем ордене внутри ордена, — высказала догадку Ивейн. — Похоже, значение некоторых обрядов оказалось утрачено со временем — как, к примеру, обряд очищения, — но вполне возможно, что некая тесная группа избранных старалась по-прежнему продолжать традиции Эйрсидов.

(«Скорбь Гвиннеда»)

Ранее уже отмечалось, что отец Эмрис получил образование в некоей эзотерической традиции, не являвшейся ни гаврилиитской, ни михайлинской. Вероятно, то была школа Эйрсидов. Возможно также, что гавриилитский Совет старейшин представлял собой некий орден внутри ордена, куда входили последние хранители древней мудрости предков Дерини. К счастью, со временем мы отыщем куда больше подобных свидетельств, по мере того как Дерини будут стараться в полной мере вернуть себе утраченное наследие и использовать его для мирного сосуществования с людьми.

Приложения

Епархии в Гвиннеде и окрестностях