Скорбь Гвиннеда

Глава XXX Где ангел Уриил, что пришел ко мне первым?[31]

Душная тьма окутала Джавана, когда он опустился на колени перед верховным настоятелем Custodes Fidei. Это ему всего лишь натянули через голову черный монашеский наплечник, но принцу на миг показалось, будто это кто-то душит его подушкой.

— Прими сей символ нашего ордена как защиту против козней сил зла, — затянул Полин, и Джаван догадался, что он говорит о Дерини. — Будь стоек в борьбе с врагами Господа, и однажды сменишь его на небесный ореол.

Небесный ореол, скажите на милость! Секорим спустился помочь Полину расправить наплечник, и Джаван помимо воли вспомнил о Гизеле Мак-Лин. Эта невинная душа ныне и впрямь осияна ореолом, упокоенная в деснице Господней, но ее убили люди, что преследуют те же темные цели, что и Custodes. И архиепископ Хьюберт, так величественно наблюдающий сейчас за церемонией, если лично и не приложил руку к ее гибели, так повинен в смерти множества других Дерини и в создании Custodes.

Джаван сразу возненавидел этот жесткий, отороченный алым наплечник ордена; но, по крайней мере, его украшал только крест брата-мирянина на груди, а не полноценная эмблема Custodes в виде льва с нимбом. И все равно, он обрек себя на то, чтобы носить его ежедневно, неизвестно, как долго, — и это еще не все. Позже, когда он принесет обеты, ему еще должны вручить витой алый с золотом пояс-вервие, как символ связующей силы этой клятвы. Цели ордена оскверняли священные цвета дома Халдейнов, и за это Джаван ненавидел Custodes с удвоенной силой.

Однако перед этим оскорблением ему еще предстояло простереться перед алтарем для молитвы, а в какой-то момент один из монахов подал ему серебряную чашу с его собственным локоном, — и Джаван осознал, что пришло время для еще одной жертвы. Полин с Секоримом отступили, освобождая проход к алтарю, и Джаван с содроганием поднялся на ноги… чья-то рука поддержала его под локоть.

— Introibo ad altare Dei, — затянули Custodes — И взойду я к алтарю Божьему, что дарует радость душе моей.

Но никакой радости не было в сердце Джавана Халдейна, когда он поднялся по ступеням к алтарю. Нарисованные глаза Пантократора словно пронзали его насквозь, когда он преклонил перед ним колени, и Джаван задумался, далеко не в первый раз, каким образом Custodes ухитряются оправдать перед самими собой все те гнусности, что творят во имя Его. Как ему и было велено, он поднял чашу обеими руками и склонил голову перед Высшей Силой, далеко превосходящей того Бога, как его рисовали в своей узости мышления святоши Custodes. Молитва его, когда он поставил свое приношение на алтарь, была проста: «Господи, избавь меня от врагов и сделай достойным служить Тебе».

Эти слова он повторял в мыслях и в сердце, пока спускался по ступеням, припадая на хромую ногу, а затем вновь распростерся на полу, раскинув руки, в позе распятия, — принося себя самого в дар Господу. После долгого, долгого молчания хор начал петь гимн Духу Святому, и Джаван, наслаждаясь пением, погрузился в себя.

* * *

Закрыв глаза, Ивейн также уходила все глубже и глубже в транс, контролируя дыхание, концентрируя энергии, медленно начиная возводить мысленные образы внутренних слоев. Мысленным взором она видела все: крохотные кубики на месте будущих Столпов, саркофаг за ними, где в полированных черных гранях отражалось ее бледное лицо и фигура, на фоне мерцающей пурпурной дымки южной защиты. Прямая, напряженная и величественная, сейчас она напоминала какую-то богиню древних времен.

Тело отца словно парило на темных волнах; белоснежная ткань ниспадала с его чресел до самого пола. Кверон, стоявший в изголовье, казался серебристым холодным столпом силы и мощи; энергия Исцеления вихрилась вокруг его рук и головы. Позади виднелась фигура Джорема, сурового воина в михайлинском синем одеянии, — у черной стены севера. Да, там ее ждал самый главный вызов… за северными вратами. Там таился тот, кому ей придется скоро бросить вызов, ради спасения отца.

Глубоко вздохнув и целиком уходя в Инаковость, потребную для подобной работы, Ивейн вернулась мыслями к Столпам, заставляя их расти, наливаться силой, до самых границ защитного круга. В мире теней, где Ивейн пребывала сейчас, эти колонны были столь же реальны, как пол под ногами, — созданные силой, превосходящей пространство и время физического мира. Чем прочнее они становились, тем сильнее сгущался туман между Столпами, и наконец она в астральном теле покинула свою телесную оболочку и приблизилась.

Кверон, очевидно, ощутил это, ибо тут же подошел к Ивейн и положил руки ей на плечи. Целитель должен был убедиться, что плоть ее, даже оставленная духом, не перестанет дышать, а сердце — биться. Несколько мгновений она с любопытством наблюдала за тем, как он делает это, ибо внезапно осознала, что на такую глубину не уходила никогда прежде, даже когда работала вместе с Райсом.

А когда повернулась, то прямо между Столпами она узрела Его. Легкий ветерок, казалось, развевал тончайшие одежды, желтые, зеленоватые, красные и черные, и едва заметные полупрозрачные крылья, трепал рыжеватые кудри, обрамляющие до боли прекрасный лик. Ей показалось, то был ангел из ее видения о кольцах, но Ивейн не была в этом уверена. Глаза тогда, во сне, не показались ей столь жгучими желтовато-зеленые, цвета травы, они проницали ее до самых потаенных глубин души.

— Мое почтение Тебе, о Сияющий, и Тому, кому ты служишь, — выдохнула Ивейн, осмелившись наконец приветствовать это существо, прижав к сердцу правую руку, как она приветствовала владык Сторон Света.

Небесное создание склонило голову в знак того, что принимает ее слова, однако никак не отозвалось на них. Вместо колец, на сей раз в руках его внезапно оказались две серебряные чаши. Одну он поднял над другой и чуть наклонил, так что содержимое, сверкая и переливаясь всеми цветами радуги, хлынуло вниз, разливаясь у ног существа.

— Ты, явил мне радугу, — молвила Ивейн. — Символ Божьего обещания, что Он никогда больше не уничтожит мир водой.

— Верно, — прозвучал голос в ее сознании. — Водой дарует Он миру спасение, и святым крещением, и тем обрядом, что может спасти твой народ. Крещение дано всем, и людям всякой веры, в различной форме; второй же обряд пребудет недолго, но спасет многих.

— Так значит, Ревану осталось мало времени? — Боль и отчаяние затуманили надежду в душе Ивейн. — И невинные будут и дальше гибнуть от рук Слепцов?

— Слепцы также прозреют… однажды, — отозвалось существо. — Содеянное вами не пропадет втуне, и жертвы ваши не будут напрасны. Дух супруга твоего будет ждать тебя, когда ты окончишь свои земные труды. Твое служение исполнено на славу. Ничего более не просят от тебя.

На миг ей почудилось, будто рядом оказался Райс, совершенно реальный, как и все в этой комнате, точь-в-точь такой, каким он был в молодости — в зеленых одеждах Целителя, он смеялся и протягивал к ней руки с любовью и гордостью. Она потянулась коснуться его, но он растаял прямо перед глазами. И лишь теперь смысл других слов ангела дошел до нее, и Ивейн едва удержалась от крика.

— Нет! Осталось еще кое-что! Зачем искушаешь ты меня отказаться от цели, что я поставила перед собой? — Она указала на тело отца, зримое даже сквозь небесное существо. — Мой труд не будет закончен, пока он не обретет свободу!

Существо словно удивилось, услышав такое, и, задумчиво склонив голову набок, поднесло серебряные чаши к груди; радужное облако по-прежнему мерцало у его ног.

— О твоих поисках мне известно, Дитя Земли, — промолвил наконец