— Тогда вам лучше отправлять их через новый Портал Грегори в Тревалге, — откликнулся Джорем. — Я скажу ему, чтобы на той неделе он передал вам координаты. Оттуда людям будет проще рассеяться в Коннаите; в тех краях народ куда лучше относится к Дерини, чем у нас.
— То есть пока, ты считаешь, в обители святой Марии слишком опасно? — спросил рыцарь- михайлинец.
Джорем вздохнул.
— Если бы Элистер с Джебедией не погибли в двух шагах от монастыря, все было бы куда проще. Не помню, говорил ли я вам, что одному из убийц удалось ускользнуть? Насколько мне известно, люди Манфреда Мак-Инниса сейчас прочесывают окрестности в поисках трупов — а значит, для Дерини в тех местах появляться слишком опасно. По правде сказать, я очень тревожусь, что Кверон отправился туда.
— А когда, ты думаешь, он должен приехать? — спросил Рикарт.
— Со дня на день, — отозвался Джорем. — Братья ожидают его, но они никому, кроме нас, не скажут ни слова. Мы с Ивейн, перед тем как уйти оттуда, сделали все необходимое. Конечно, это заклинание слабенькое и долго не продержится, но мы поставили на то, что пока в распоряжении Манфреда нет ни одного Дерини, который бы помог ему… и у него нет никаких поводов подозревать монахов в том, что они что-то скрывают.
Ниеллан хмыкнул.
— Бедняга Кверон отправился прямо в пасть ко льву. Думаешь, он знает?
Ансель невесело усмехнулся.
— Если и нет — то узнает. И очень скоро.
Действительно, Кверон Киневан уже знал, что солдаты разыскивают Дерини, хотя и не знал о причинах этих поисков. Вот уже несколько дней он избегал конных патрулей. В ночь накануне того дня, когда Джорем отчитывался перед собратьями в Дхассе, Кверон нашел убежище от солдат и надвигающейся снежной бури в хлипком дощатом овине, зарывшись поглубже в стог сена. Там его, свернувшегося в жалкий, дрожащий клубок, и застал рассвет, чуть тронувший свинцово-серое небо.
Он знал, что спит и видит сон, но не мог заставить себя пробудиться. Ни разу за последние две недели, с тех пор как начались эти кошмары, ему это не удавалось. Сновидения, подпитываясь воспоминаниями, от разу к разу становились все сильнее и ярче. И даже когда он пытался дремать днем, сны все равно приходили, душераздирающе реальные, как и ночью.
В видениях всегда были сумерки — сумерки того самого дня, две недели назад, когда во дворе Долбана наконец погасли костры. Отсюда, с вершины холма над аббатством, где наблюдал за происходящим застывший от ужаса Кверон, теперь можно было бы вообразить, будто ничего особенного и не случилось вовсе — ибо солдаты не тронули ни здания, ни постройки.
Но они не пощадили братию. И именно в этом была причина ссоры между Квероном и его юным спутником. Первые языки пламени уже взметнулись к небесам, когда они с Реваном взобрались на вершину холма, преследуя распаленных виллимитов.
Спускаясь по склону, те вразнобой затянули какой-то воинственный гимн, на все лады проклиная магию и призывая гнев Господень на нечестивцев-Дерини. Тогда как во дворе…
— Господи Иисусе, что они делают? — задохнулся Кверон, падая в снег на колени — по крайней мере, у него хватило здравого смысла не закричать в полный голос.
Ибо солдаты там, внизу, похоже, приняли песнопения виллимитов как руководство к действию. Во дворе в землю вбили несколько дюжин кольев, к которым теперь привязывали мужчин и женщин в окровавленных серых рясах, — и солдаты принялись избивать их бичами, с легкостью вспарывавшими одежду… и человеческую плоть. Кверон не верил собственным глазам, ведь он был аббатом у этих несчастных — в Ордене, который сам и создал, дабы почтить память святого Камбера. И лишь благодаря случайной удаче он сам не оказался там, среди этих людей, на третий день после Рождества 917 года, в праздник, так подходяще именуемый Днем Святых Невинных. Но он понял это лишь много позже…
Тем временем, солдаты пустили в ход ножи и щипцы, проливая реки крови; по счастью, Кверон был слишком далеко, чтобы видеть все подробности.
Но достаточно близко, чтобы понять, что происходит, когда к подножьям столбов стали сваливать вязанки хвороста. Часть из них тут же подпалили, и отчаянные крики наполнили округу, далеко разносясь в холодном зимнем воздухе.
— Боже, это невозможно, — всхлипывал Кверон. — Реван, мы должны остановить этот кошмар!
Но молодой человек, не Дерини, необученный, и даже не благородного происхождения, лишь покачал головой в ответ, ибо здравый смысл, который часто утрачивают люди более образованные, говорил, что вдвоем они здесь совершенно бессильны.
— Мы ничем не сможем им помочь, сударь, — прошептал Реван. — Если мы пойдем туда, то только зря жизни положим. Вы, может, и хотите умереть, но на мне долг перед лордом Райсом и леди Ивейн. Ради них я готов всю кровь отдать, но не думаю, что они бы велели мне сделать это здесь, в Долбане.
Кверон, однако, не желал его слушать, ибо нечто сродни безумию охватило его при виде бесчинств, творящихся внизу.
— Я могу помочь! — шептал он. — Я испепелю их магией! Я дам им отведать гнева святого Камбера, из рук его слуги. Магия способна…
— Ну примените вы магию против них, и что тогда? — возразил Реван, хватая аббата за рукав и притягивая к себе. — Разве вы не понимаете, что тогда вы сделаете именно то, о чем твердят регенты? В чем они обвиняют Дерини?.. Вы этого хотите?
— Да как ты смеешь указывать мне? — рявкнул Кверон ледяным голосом. — Руки прочь от меня, Реван, и отойди с дороги. Ну же!
Молодой человек без лишних слов повиновался, словно испугавшись. Но когда Кверон взмахнул руками, готовясь сотворить магическое заклятье, Реван поднял деревянный посох, который до сих пор держал под мышкой, и ловко огрел им Кверона, словно дубинкой, как раз за левым ухом. В глазах у аббата помутилось, и он беззвучно рухнул в снег, так что голос Ревана донесся до него словно из невообразимой дали.
— Простите, сударь, но это глупо — так жертвовать своей жизнью! — прошептал юноша, роясь в вещах Кверона в поисках целительских снадобий. — Гавриилит вы или нет, но я вам этого не позволю.
На этом спор и завершился. Благодаря успокоительному средству, что Реван дал ему с талым снегом, Кверон хоть и оставался в сознании, но был не в силах оказывать сопротивление. Тогда-то впервые к нему и пришли видения он видел, как мучают и убивают его собратьев; красок и жизни этому кошмару добавляли крики, доносившиеся из аббатства.
Постепенно удлинялись зимние тени… Через какое-то время душераздирающие вопли затихли, и слышалось лишь потрескивание сучьев в кострах, потом смолкло и оно, сменившись шелестом ветра и шепотом падающего снега, милосердно прикрывшего ужасное зрелище.
Сейчас ветер тоже завывал где-то снаружи, и Кверон, ворочаясь в стогу, едва слышно застонал. Он вновь попытался вырваться из цепких когтей кошмара, но тот крепко держал свою жертву. Он даже захныкал, словно ребенок, когда ужасный сон вновь увлек его в свои глубины, заставляя вспоминать то, что он узнал от Ревана, когда очнулся под вечер, на холме у аббатства.
— Все кончено, — произнес Реван негромко, тяжело опираясь на свой посох и озирая мир вокруг, подобно новоявленному Иоанну Крестителю. Кверон неожиданно поймал себя на мысли, что ничего не понимает в происходящем.
— Верно, это кажется нелепым, — согласился Реван, так, словно читал мысли аббата — хотя Целитель был уверен, что это невозможно. — Какой смысл, какой хотя бы намек на правосудие может быть в том, чтобы замучить до смерти шестьдесят мужчин и женщин, лишь за то, что они поклонялись памяти человека, которого считали святым?
— И все же они сделали это, и именно по этой причине, — прошептал Кверон, и в глазах его вновь помутилось при виде почерневших столбов во дворе и солдат, что невозмутимо расхаживали между ними.
— Именно так. — Реван обернулся и в упор взглянул на аббата. — Пока вы спали, я говорил кое с кем
