— Я знаю, что война, но на чьей стороне?
— Кто сильнее.
— А разве не на той, на чьей правда?
— Не знаю. Пока что сила побеждает правду.
— И долго так будет?
— Наверное, долго…
— Сколько?
— Пока правда силу не одолеет, — выпалил Павло, и сам удивился собственной решительности и той быстроте, с которой он так удачно отыскал ответ. — Я возьму эту сводку. Пока газета выйдет…
— Берите, прошу вас. Берите.
Сквозь приоткрытую дверь послышалось звяканье линотипов, и Павло быстро пошел ему навстречу, почувствовав, как в груди сразу потеплело и сильнее застучало сердце. Где-то там была его Оксана. Далеко же ей бежать по тревоге. Через все цеха. Так может и внезапная смерть настигнуть. Смерть? Оксану? Да, да. Надо что-то сделать? Но что?
Сразу же от порога метнулся в угол, к крайнему окну, выходившему на море, к Артиллерийской бухте. Там, склонившись над горячим линотипом, работала Оксана. Павло узнал ее сразу. Ровный четкий профиль задумчивого лица на черном фоне рубероида, которым было заколочено окно. Упрямая морщинка легла между бровями. Тяжелую косу, что лежала венком на голове, прикрывает красный платок. Тонкие, бронзовые от солнца и моря пальцы ловко бегают по блестящей клавиатуре линотипа. Пальцы хирурга. На подоконнике стоит цветок в обливном горшочке, обвязанном белой бумагой с вырезанными зубчиками. Герань. Она цветет розовым цветом. Буйно, весело, словно дома на окне.
Павло подошел тихо и незаметно, словно подкрался, и тронул Оксану за плечо. Она вздрогнула, увидела Павла и в растерянности ойкнула, вспыхнув густым румянцем, тут же затопившим все лицо и даже тонкую, словно точеную шею.
— Ох, как ты меня напугал, Павлик… Даже сердце зашлось.
— Так было задумано. Контроль по тревоге, — лукаво усмехнулся Павло.
— Какой контроль? — насупила брови Оксана. — Ты мне не веришь?
— Верю, любимая, верю, но не могу так больше. Ты тут, я там. Бродил по городу и вот решился зайти, — тихо сказал Павло.
— И хорошо сделал, — похвалила Оксана. — Я так боялась за тебя. Уже началось и там, на Перекопе. Слыхал?
— Да, — показал сводку Павло.
— Что же теперь будет?
Павло не ответил и вдруг спросил:
— А кто тебя заменяет, если заболеешь или что-нибудь случится дома?
— Ученица есть. Сама выучила. Уже хорошо набирает.
— Умница ты моя.
— Я тебе платочек вышила. И не один. Утром хотела передать через матросов, — забеспокоилась Оксана и взяла с подоконника белый сверточек. — Носи на здоровье. Помни Оксану.
Павло взял надушенный пакетик, церемонно поклонился, замечая, что за ним уже следят десятки любопытных девичьих глаз. Тихо сказал:
— Я бы тебя зацеловал, Оксана.
— Ой, что ты! Разве можно? Не шути. — И сразу нагнулась над машиной, будто поправляла там что-то возле бачков, где клокотал расплавленный металл.
К ним подошел седой начальник цеха, в потертом флотском кителе, на котором сияли до блеска начищенные пуговицы с якорями. Застегнул верхнюю, откашлялся.
— В чем дело?
Оксана бросила на него умоляющий взгляд и опустила глаза в землю. Что ты ему скажешь? Как объяснишь, кем он приходится ей, этот капитан медицинской службы? Родственником назвать? Не поверит. Знакомым? Как бы не так.
Павло заметил смущение Оксаны и обратился к старику с неожиданным вопросом:
— А вы знаете, что товарищ Горностай учится в медицинском институте и могла бы работать в госпитале?
— Знаю. То есть осведомлен немного, — замялся старик.
— Слышали и ничего не делаете, чтобы кем-то заменить ее здесь. Такие, как она, должны сейчас быть возле раненых.
— Позвольте, но она мне ничего не говорила, — оправдывался начальник цеха.
— Не говорила. А сами не могли догадаться? — наступал Павло.
— Да. Но ведь для этого есть военкомат, — не сдавался начальник.
— Военкомату и без этого хватает хлопот. Сами знаете, что происходит сейчас на Перекопе. Так что готовьте ей на завтра замену, — показал на Оксану врач.
— Хорошо. Замена будет. Мы все сделаем, раз так нужно. Будьте здоровы, — заспешил старичок и направился к своей конторке.
— Ох как ты меня напугал! И его, — с облегчением вздохнула Оксана.
— Нет, я серьезно. Тебе тут делать нечего. Пойдешь в госпиталь. Там, где новая школа, у Карантинной бухты. Полковник медицинской службы Карташов. Передашь ему эту записку.
Павло написал в блокноте несколько слов и, вырвав страничку, подал Оксане.
— Павлик, да как же это? — растерянно заморгала длинными пушистыми ресницами Оксана. — Когда ты все это придумал?
— Да только что. Посмотрел на тебя и придумал.
— А меня не спросил, согласна ли я? — делая вид, что рассердилась, спросила Оксана.
— Я был уверен, что ты согласишься. Жди меня в госпитале. Я приду вечером. А если будешь свободна — жди дома. Идет?
— Хорошо. Я буду ждать, Павлик, — вскочила Оксана, протягивая ему теплые, шершавые от металла ладони.
Павло схватил их и потянул Оксану к себе, но она заупрямилась и рванулась назад, тихо сказав:
— Не надо тут. Не надо. Пусть они ничего не знают. Нам больше счастья будет…
Павло пожал плечами и быстро вышел из цеха.
Но ни вечером, ни на следующий день Павло не пришел к Оксане в госпиталь, где она теперь работала медсестрой. Вернувшись ночью в школу, он увидел во дворе толпу возбужденных матросов, которые выкатывали из складов пулеметы, минометы и легкие орудия. Грузили на автомашины гранаты, патроны, противотанковые пехотные мины, а сами побатальонно строились возле машин. Фельдшер суетился возле санитарной машины, шепотом поругивая санитаров.
— Вас полковник ждет, — сказал фельдшер. — Я уже все погрузил. Сейчас двинемся…
Павло вбежал к Горпищенко, тот быстро ходил по пустому кабинету.
— Ну вот и все, — глухо сказал полковник. — Прощайся, доктор, с обжитым гнездом. Надолго прощайся. Идем под землю, в горы. Пан или пропал. Нет, верно, все-таки пан! Черта лысого — пропал. Моряк не пропадет и на суше.
— Так скоро? — спросил Павло.
— Как бы не было поздно, — бросил Горпищенко и подошел к карте Крыма, до сих пор висевшей на стене. — Они прорвали Турецкий вал. Ишуньские позиции. Смотри на карту. Мы ждали их вот здесь, на стыке двух армий. Этот стык был усилен железным кулаком матросов. Они всегда били в стык, а на этот раз схитрили. Образовав видимость наступления на стыках, немцы рванули танками через наш голый левый фланг на Саки и Евпаторию. Приморская армия осталась у них в тылу. Теперь она отступает, если это можно назвать отступлением, а не бегом по голой степи… В Севастополе пусто. Все регулярные войска там, под Перекопом. И немцы рванули сюда. Джанкой горит. Они прорвались до Бахчисарая.
— Позор! — неизвестно кому крикнул Павло, стискивая кулаки.
— Молчи! — приказал полковник. — Еще накричишься в атаках. Молчи и слушай дальше. Тут стоит тридцать пятая батарея. Перед ней залегли подразделения учебного отряда, а дальше Училище береговой
