Фрол опустил флягу в море и вытянул воду из глубины. Жажда уже не мучила их, но голод терзал все сильнее и сильнее. Организм терял последние запасы жизненных сил. Моряки высохли, словно мумии. Только глубоко запавшие глаза еще горели страшным, голодным блеском.
Утром Фрол Каблуков неожиданно закричал;
— Земля! Я вижу землю…
Все вскочили на ноги и, приложив ладони к глазам, затаив дыхание, всматривались в слепящий горизонт.
Над гладкой поверхностью моря, за горизонтом действительно была земля. Она проступала в синеватой дымке, кудрявая от удивительных садов или леса, который стлался по крутой горе. Ясно, зримо, отчетливо.
— Там сад растет, — с облегчением вздохнул Званцев и обрадовался, как ребенок.
— Нет, это лес шумит, — возразил матрос Журба.
— Земля! Вы слышите? Земля! — кричал Фрол Каблуков, размахивая обеими руками.
— Но чья? — устало заметил капитан Заброда. — А что, если нас несет назад, в Севастополь?
И все сразу нахмурились, помрачнели. Только Фрол бешено блеснул глазами, выругался:
— А чтоб тебе!.. Земля ведь! Земля!..
— Не горячись, Фрол Акимович, — предостерег Павло. — Еще неизвестно, какая это земля. И вообще, земля ли это?
Горизонт чернел, земля приближалась, и они уже ясно различали на ней пологие горные балки, кудрявые деревья, густые и уютные рощи над водой, даже дорогу видели, что сбегала с гор к морю.
Вот оно, желанное счастье! Земля! Там живут люди. Там есть хлеб и вода. На берегу что-то замигало, задвигалось. Наверное, их уже заметили и готовятся встречать. Может, и в море выйдут навстречу шлюпке? Вот если бы вышли! Должны бы. Иначе и быть не может.
Но что это? Неужели в глазах стало двоиться?
Черная полоса земли, и высокие горы на ней, и кудрявые сады вдруг закачались и сами поплыли навстречу шлюпке. Поплыли прямо в море, каким-то большим островом, неожиданно отколовшимся от материка. Чудо какое-то, да и только!
И вот этот остров уже не плывет по морю, а оторвался от воды и ушел на небо, закрыв тяжелой тучей чуть не полмира. Туча бурлит и переливается синеватым темным блеском, затопив все море. Что же это такое? Куда же девалась земля? Где же берег?
— Нет никакой земли. Это туча! — с досадой крикнул Павло и ударил кулаком по колену.
— Туча? — испуганно переспросил Фрол и опустился на банку.
Званцев прикрыл ладонями глаза, склонился на борт шлюпки. Матрос Журба заскрежетал зубами, обхватил руками голову, его острые локти словно прикипели к коленям.
Сомнений не было. Это не берег, а обманчивый мираж — черная грозовая туча. Она выросла над морем, зловещая и густая, опушенная по краям белесыми барашками. Вмиг пропали рощи и горы, исчезла дорога, которая сбегала к морю, и последняя надежда растаяла во мгле. Линия горизонта опять отчетливо проступила, словно выложенная из черного гранита. Значит, там нет и не было никакой земли. Не могло быть. А они, идиоты, легкомысленно поверили…
Туча скоро заслонила полнеба и словно клокотала растопленной смолой. Кажется, она навсегда закрыла собой тот родной край, где всходит солнце, лежит благодатная земля, а на ней — люди и спасительный хлеб. И вода. Теперь все исчезло, потонуло, и, наверное, четверо обездоленных моряков, томящихся в утлой шлюпке, никогда этого не увидят. Они, наверное, никогда не пробьются сквозь железную тучу, на которой уже скрещиваются огненные молнии. Эти молнии словно добивают увиденный берег, все глубже и глубже загоняя его под воду. Вот и пришел всему конец.
Море сразу насупилось и заревело, ударило резвой волной, и шлюпка закачалась на этой волне, как скорлупа. Везде закипели белые барашки, словно море оскалило страшные зубы.
В шлюпке наступила гнетущая тишина. Немой испуг прижал людей к деревянному ребристому дну. Так и замерли, с тревогой и ужасом глядя на разгневанное море, на высокую тучу, которой, казалось, конца- края не будет. А что будет? Налетит бортовая волна, ударит изо всех сил по шлюпке, затопит водой, и она пойдет на дно. Ничто не поможет. Не спасешься. О, не спасешься… Теперь они одни. Фрол Каблуков имел целый батальон техников и механиков, а остался один. Прокоп Журба на Крымских горах был в роте бесстрашных разведчиков, которые ничего не боялись, а теперь он окаменел на корме, как подбитый орел, что упал в море. Алексей Званцев, который держал в руках все телефонные провода и радиоаппараты и мог передавать обнадеживающие вести в самые отдаленные окопы и блиндажи, сейчас лежал в шлюпке обессиленный, безмолвный, утратив всякую надежду на спасение в этом страшном вихре бури, воды, слепящих молний…
Павло сразу понял настроение и думы своих побратимов. Понял и, вскочив на среднюю банку, закричал:
— Полундра! Шторм идет!
И они услышали его голос, хотя он был теперь очень слабым. А Павлу показалось, что он закричал громко и сильно.
Услышали и подняли к нему черные, обожженные и худые лица, на которых блестели только глаза.
«Значит, и я таким же стал?» — подумал было Павло, но тут же спохватился — товарищи могли заметить его растерянность. Спохватился и опять закричал:
— Слушай мою команду! Вязать канат и счаливать через всю шлюпку, от носа до кормы! Поясами и обмотками. Слышите, орлы? Да быстро!
И первый рванул с себя ремень, стал наставлять его поясом Алексея. Крепко связали свои пояса с обмотками и Прокоп с Фролом, и скоро вдоль шлюпки протянулся туго натянутый канат — линь, за который они должны были держаться в шторм.
— Каски и кастрюлю приготовь! Воду вычерпывать! Всем лежать на своих местах! По шлюпке не бегать. Не двигаться! Воду выливать лежа. Держаться за линь…
Павло лег возле Алексея Званцева, а Прокоп — возле Фрола Каблукова. На них упали первые капли дождя. Свежие, сладкие, совсем не соленые. И моряки слизали их языком. Павло вскочил и опять скомандовал:
— Развернуть плащ-палатку! Воду дождевую собрать! Выполняй!
Он швырнул им на корму один конец развернутой плащ-палатки, и они расстелили ее над шлюпкой, бросив в середину обе каски, чтобы плащ-палатка прогнулась и ветер не сорвал ее.
Первые огромные капли весело забарабанили по палатке, дружно покатились в середину, и скоро там собралась добрая пригоршня воды. Настоящей, пресной, дождевой воды. И они потянулись к ней пересохшими от жажды губами, глотая соленую кровь, которая опять выступила на деснах.
— Стойте! Пусть побольше наберется, — приказал Павло, и все жадно стали смотреть на долгожданную воду, что сама пришла к ним.
Подставляли под дождь лица, слизывали с губ холодные капли, тихо радовались, как дети. Расстегнули воротники, чтобы дождь падал на грудь, лился на шею. А раненый Званцев даже повернулся к дождю спиной в надежде, что он упадет целительной влагой и на его незаживающую рану.
— Вода! Настоящая вода! — смеялся Прокоп.
— Уже с полкаски набралось! — радовался Фрол Каблуков. — Давайте пить!
Мокрая плащ-палатка прогнулась, в ней плескалась вода, и моряки ощущали ее вес на своих слабых руках. Все с нетерпением посматривали на Павла, ожидали, когда он прикажет пить воду.
Врач взял запасную каску и, наполнив дождевой водой, подал Алексею Званцеву. Тот жадно прижался к ней пересохшими губами, блаженно зажмурив глаза. Но глотнул один раз — и, сморщившись, ухватился за горло, его вырвало. Что случилось? Павло выхватил у него каску, отхлебнул и выплюнул воду.
— Соль! — с досадой бросил он. — Палатка же просолилась… Пейте, если кто не верит…
Фрол выхватил у него каску, жадно прижался к ней губами, но, набрав полный рот, так и застыл в отчаянии. Потом повел испуганными глазами вокруг и, выплюнув все за борт, выругался;
— Твою дивизию…
Плащ-палатка впитала в себя столько соли, что дождевая вода, растворив ее, сделалась еще
