В свое время стоявший особняком, Стендаль справедливо был признан родоначальником психологического романа в ту эпоху, когда этот литературный жанр начал возрождаться во Франции.
Шарль Нодье. Мы оставили несколько в стороне Шарля Нодье, который пользовался известностью и почетом во время Реставрации и умер в 1844 году. Обладая гибким умом и большой восприимчивостью, но несколько любивший разбрасываться, натуралист, филолог, поэт, романист и в общем обаятельный человек, наивно добрый, простой, великодушный и отличавшийся такой непритворной скромностью, что она почти переставала, казаться добродетелью, — Нодье в промежутке между 1816 и 1830 годами написал множество вещей, начиная с диссертаций об усиках насекомых и мрачных признаний, навеянных Вертером, до слишком даже веселых исповедей во вкусе Фоблаза и романтических стихотворений, навеянных Оссианом.
Этот эклектик в конце концов сделался оригинальным. Он превратился в повествователя-фантаста, умевшего в надлежащей пропорции сочетать несколько фантастичное воображение с весьма остроумным юмором. К этой счастливой полосе принадлежат Тереза Обер (1819), Трильби (1822), История о короле Богемском и его семи замках (1830), во всех отношениях прелестная Фея крошек (1832) и многие другие произведения. Занимая пост директора Арсенальной библиотеки, Нодье стал центром избранного кружка выдающихся людей, куда входили Виктор Гюго, Мюссе, Сент-Бёв, братья Дешан; а благодаря своим обширным знаниям, своему вкусу, который под конец значительно развился, что почти всегда бывает с умными людьми, и благодаря добродушно отеческому тону своих наставлений Нодье оказал значительное влияние на развитие литературы своего времени.
Такое же влияние оказал Нодье и на язык. Обладая большой эрудицией, будучи любознательным и страстным филологом и тонким знатоком стиля, он снова ввел в употребление множество превосходных слов и речений из сокровищницы старинного французского языка, которым романтики впоследствии дали право гражданства, начав пользоваться ими. Если мы вспомним, какое большое число великолепных слов выпало из употребления в XVIII столетии и снова вошло в обиход в XIX, а также примем в соображение, что романтики в большинстве своем читали очень немного, то вынуждены будем приписать это восстановление Полю-Луи Курье и Шарлю Нодье — единственным «архаистам» между 1815–1830 годами. Это обогащение языка единственно правильным способом, который состоит в сохранении уже накопленных богатств, было делом названных двух писателей, и его продолжал позднее Теофиль Готье.
Проспер Мериме. Менее глубокий, но гораздо более умный, чем Стендаль, о котором он судил как друг, т. е. очень сурово под видом похвалы, наделенный меньшей силою воображения, чем Нодье, но очень тонкий моралист и неподражаемый рассказчик при всей трезвости своей манеры изложения, высокомерный и замкнутый Мериме скрывал под напускной холодностью сердце более нежное, чем ему хотелось в том признаться, и большое благородство, которое заботливо старался не выставлять напоказ. Мериме создавал шедевры психологического анализа или бытовой живописи, — размером чаще всего в несколько страниц, написанных спокойным, чистым и отделанным языком, давая в самом разгаре романтизма пример и образец свободного от лишних украшений, точного и сильного слога.
Его небольшие романы Хроника времен Карла IX (Chro-nique du temps de Charles IX), Коломба (Colomba), Кармен (Carmen) отличаются логической последовательностью, сжатостью и силой впечатления, достойными великого художника; его повести Двойная ошибка (La Double meprise), Илльская Венера (La Venus oVllle), Этрусская ваза (Le Vase etrusque), Взятие редута (L'Enlevement de la Redoute), Локис (Lokis) представляют сжатые, насыщенные романы, написанные с самобытной мощью, уверенностью и, несмотря на полное отсутствие заботы о красочности и образности, с ослепительной иногда силой слога, обличающими большого мастера.
Мериме в такой же и, быть может, даже в большей степени, чем Стендаль, был родоначальником психологического романа, т. е. настоящего французского романа, если только верно, что французы — это, по преимуществу, «моралисты, умеющие писать». Историк и археолог, такой же добросовестный, как и в своих беллетристических произведениях, с интересом изучавший иностранные литературы, как он с интересом изучал все, Мериме оставил после себя несколько хороших исторических книг и первый ознакомил французов с русской литературой. Но его вечной славой останется то, что он был первым из французских новеллистов, а может быть — и из новеллистов вообще.
Историки. Царствование Луи-Филиппа было знаменательной эпохой французских историков.
В 1824 году Минье опубликовал свое четкое и мастерски написанное резюме Истории французской революции. Затем, почти одновременно, Тьер выпустил свою пространную Историю революции, за которой последовала медленно подготовлявшаяся и писавшаяся в продолжение двух десятков лет замечательная История Консульства и Империи — образец повествования ясного и легкого (несмотря на подавляющее обилие документов), и вместе с тем образец «правительственной истории», т. е. истории, которая написана государственным человеком, знакомым со всеми деталями, ресурсами и слабостями военной державы в каждый данный момент и при всех обстоятельствах. Она может быть названа «требником государственных людей», как книга Коммина[157] — «требником королей».
Гизо, бывший со времен Империи профессором Сорбонны, выпускал в свет, особенно начиная с 1820 года, целый ряд серьезных исторических трудов, пожалуй, излишне систематичных, импонирующих своей размеренностью и строгим стилем: Курс новейшей истории, Общая история цивилизации в Европе, История цивилизации во Франции; а после своего удаления от власти составил Мемуары для истории моего времени, являющиеся полной парламентской историей Франции от 1830 до 1848 года.
Мишле начал писать свою обширную Историю Франции от древнейших времен вплоть до 1815 года. В этом сочинении он обнаружил дарование историка, поэта, художника, пылкого оратора, способного с поразительной силой воскрешать исчезнувшие народы и исторические личности, окутанные дымкой седой старины. Сочинение это написано неравномерно, но некоторые отдельные части, например вторая половина средних веков, главы о Жанне д'Арк, Людовике XI, Ренессансе, могут быть признаны шедеврами в научном и в литературном отношениях. Отрываясь по временам от своей огромной исторической работы, Мишле иногда совершал экскурсы в другие области и здесь давал полный простор своим поэтическим склонностям. Он выказал себя настоящим поэтом в прозе в своих восхитительных книжках Птица, Насекомое, Море, Гора — каникулярных работах, которые одни могли бы прославить кого угодно.
Товарищ Мишле по Коллеж де Франс, туманный Кине, настолько же пасмурный, насколько Мишле ослепителен и блестящ, также был поэтом, для которого история служила поводом измышлять и сооружать системы. Эти системы были отчасти поэмами и отчасти грезами. Стилист он был хороший, хотя и многословный, гармонический и плавный в той же мере, в какой Мишле был нервным, изломанным и как бы трескучим; он эффектно развертывал легко раздувавшуюся и ритмическую ткань своей фразы и заставлял читателя попеременно то желать несколько большей простоты, то мириться с торжественностью. Позднее, в двух прекрасных книгах, по своему характеру совершенно различных, Кине сделался более ясным, более простым и, не переставая быть оратором, начал писать более по-французски. Революция — книга, богатая новыми идеями, заставляющая мыслить и показывающая историка-философа, — философа, который в значительно большей мере сделался историком, и историка, который создал для себя гораздо более четкую философию. Сотворение мира — красиво написанный этюд о переворотах, которые, по всем вероятиям, пережила наша планета, и вместе с тем опыт нравственной философии, почерпнутой из зрелища вселенной и размышлений об ее истории.
Мысль Кине освобождалась постепенно и никогда не была более светлой, а следовательно, и слог его никогда не был более прекрасен, чем в те годы, когда автор уже приближался к своему концу. Такая медленность развития сообщает иногда литературным судьбам в некотором роде драматический интерес.
Изучение Востока за 1830–1848 годы не только не прекратилось, но даже было в чести больше, чем когда-либо. Египтология имела своими представителями по прежнему Шамнольона-Фижака[158], а кроме того Летронна, издавшего в 1833 году свою диссертацию Звучащая статуя Мемнона с точки зрения ее отношений к Египту и Греции, Сборник греческих и латинских надписей в Египте, рассмотренных в связи с политической историей и т. д., и Прис д'Авена, обнародовавшего в 1836 году собрание важнейших египетских памятников.
Ассирология сделала значительные успехи благодаря трудам французского консула в Моссуле Ботта, открывшего развалины Ниневии и дворец в Хорсабаде. Именно в это время в Луврском музее появились
