стороны предвидел, что Англия не преминет уклониться от испанских дел, а с другой стороны опасался экспедиции в Испанию как с точки зрения финансов, так и с точки зрения духа французской армии. К несчастью, его коллега Матьё де Монморанси, министр иностранных дел и представитель Франции на конгрессе, разделял чувства царя, а другой французский уполномоченный, Шатобриан, посол в Лондоне, склонялся к войне, способной, по его мнению, доставить Бурбонам некоторый военный престиж, которого им не хватало. В первом же заседании Монморанси, вместо того чтобы держаться, как предписал ему Виллель, «выжидательной политики», заявил, что господствующая в Испании анархия представляет опасность для Франции и что война весьма вероятна. На какую моральную и материальную поддержку со стороны держав, спрашивал он, может рассчитывать в таком случае правительство Людовика XVIII? Впрочем, Франция намерена действовать самостоятельно и тогда, когда найдет это нужным.
Это последнее притязание не могло понравиться ни царю, ни Меттерниху. Они полагали, что в отношении Испании следует держаться той же политики, что и в отношении Неаполя, и что монархический порядок будет там восстановлен от имени Священного союза, причем французская армия явится лишь исполнительницей постановления европейской директории. Поэтому, вместо того чтобы предоставить Людовику XVIII выбор времени и подходящих условий, монархи сами выработали в Вероне как бы процедуру разрыва и объявления войны. Выло принято следующее решение: правительства России, Австрии, Франции и Пруссии одновременно пошлют своим посланникам в Мадриде ноты, требующие от испанского правительства немедленного возвращения Фердинанду всей полноты его суверенных прав. В случае отрицательного ответа посланники должны оставить Мадрид, после чего Испании будет объявлена война.
Представитель Англии Веллингтон с первого же дня отказался дать свое одобрение проектировавшемуся вмешательству. Когда речь зашла об отправке ноты в Мадрид, он еще решительнее заявил, что английское правительство находит вмешательство лишенным всякого основания и чреватым опасностями, что оно отказывается послать ноту и что его представитель в Мадриде останется на своем посту с миссией «приложить все свои старания к успокоению того брожения, которое несомненно будет вызвано вручением нот со стороны остальных держав». Во Франции Виллель находил, что Монморанси своими заявлениями слишком сильно связал правительство французского короля; он предписал даже настойчиво просить монархов, чтобы они согласились временно отсрочить отправку нот. Вместо всякого ответа монархи заявили, что Франция вольна выбирать подходящий с ее точки зрения момент, но что они со своей стороны намерены приступить к немедленным действиям. Шатобриан имел слабость уступить, довольствуясь следующей смешной оговоркой: «французское правительство оставляет за собой право отозвать своего посла несколько позже союзников». 13 декабря отправлены были ноты трех неограниченных монархов, а 14-го конгресс был распущен.
Еьропа и на сей раз была оповещена о принятых европейской директорией решениях посредством циркулярного послания, в котором снова изложены были ее руководящие принципы. Монархи не заботились ни о чем, кроме мира и счастья народов: для обеспечения этих благ они боролись и будут впредь бороться, не покладая оружия, против силы мрака и лжи. Испания — «этот печальный пример тех последствий, к которым неизбежно приводит всякое покушение против вечных законов нравственного порядка», должна быть возвращена к сознанию долга.
Что касается Греции, представителей которой конгресс отказался принять, то хотя и желательно улучшить участь греков-христиан, но их восстание против законной власти султана заслуживает решительного осуждения. Соглашение между монархами является тем более необходимым, так как «проявление зла в столь различных пунктах и тот факт, что всюду оно принимает одинаковые формы, слишком ясно доказывает общее его происхождение». «Поэтому монархи льстят себя уверенностью, что в тех, кто признан осуществлять верховную власть, они повсюду встретят истинных союзников, уважающих одинаково дух и букву тех актов, которые составляют основу европейской системы и находят свое выражение в положительных постановлениях».
Петербургская конференция. Распад Священного союза. Циркуляр 14 декабря 1822 года был последним манифестом Священного союза, подобно тому как испанская экспедиция была последним актом вмешательства во внутренние дела какой-либо страны от имени Европы. Надо еще заметить, что правительство Людовика XVIII далеко не так торопилось привести в исполнение вынесенный в Вероне приговор, как того желал царь. Французский посланник оставил Мадрид только 18 января 1823 года, т. е. почти на месяц позже своих коллег — представителей Австрии, России и Пруссии, а экспедиция началась только в мае. В английском парламенте Брум воскликнул, что «история не знает министров более коварных, более лживых и более чуждых всем понятиям добросовестности и чести, чем министры французского короля», а премьер-министр Каннинг заявил, что если Англия не противодействует силой «противозаконному нападению» Франции, то лишь потому, что она чувствует себя совершенно изолированной. Командующий экспедицией герцог Ангулемский возвратился из похода, страдая душой за свое отечество, которое послужило орудием в руках жесточайшей реакции.
События, происходившие в Греции, должны были повести к окончательному распаду Священного союза, так как они содействовали отдалению России от Пруссии и Австрии и сближению ее с Францией и Англией. Между тем царь намерен был поручить европейской конференции уладить балканский вопрос, подобно тому как это имело место по отношению к итальянскому и испанскому вопросам, и с октября 1823 года он занялся организацией нового конгресса, который должен был состояться в С.-Петербурге. Проволочки со стороны Меттерниха, надеявшегося, что египтянам удастся раздавить греков в несколько месяцев, и со стороны Англии, желавшей сохранить полную свободу действий, повели к тому, что совещания могли открыться лишь в феврале 1825 года. Заседания не отличались особой торжественностью, и, за исключением царя, на конференции не присутствовал ни один монарх. Заключительный протокол 7 апреля просто гласил, что к Порте будет обращена просьба добровольно дать своим подданным надлежащее удовлетворение, а в случае ее отказа это сделать, державы предложат свое посредничество. Но не было и речи ни о коллективном выступлении, ни о принудительных мерах для того, чтобы побудить греков и турок подчиниться решениям Европы. Англия, с целью обрести себе сторонников среди греков, вошла в сношения с их временным правительством, что было равносильно его фактическому при-' знанию, и задержала Ибрагим-пашу у порта Навплии. Между тем царь, собиравшийся повести непосредственные переговоры с Каннингом об устройстве греческих дел, 1 декабря (19 ноября ст. стиля) 1825 года скончался в Таганроге.
Преемник его, Николай I, по своим абсолютистским инстинктам должен был, казалось бы, больше склоняться к солидарным действиям с Меттернихом. Но Николай считал, что будучи одним из членов монархического «франкмасонского ордена», он прежде всего русский государь и что частные интересы России должны стоять для него выше общих интересов всех монархов. Он был бессознательным носителем национальной политики, — той самой, которая отдалила Англию от Священного союза и которая оттолкнула от него и Россию. До тех пор пока монархи полагали, что борьба с либеральными идеями и либеральным движением представляет для них главный интерес, соглашение оставалось в полной силе. Священный союз давал осязательные результаты лишь в качестве общества взаимного страхования от революции. Но в конце концов монархи были вынуждены прислушиваться к интересам своих народов и своих стран.
Экономические интересы англичан заставили их первыми покинуть концерт европейских держав (Священный союз); интерес, который представляло для России ослабление Турецкой империи, оторвал от него в свою очередь и ее, и с этого момента от александровского Священного союза и от меттерниховской моральной пентархии[24] осталось одно лишь воспоминание.
ГЛАВА III. ФРАНЦИЯ. ВТОРАЯ РЕСТАВРАЦИЯ 1815—1828
Министерство Талейрана — Фуше. 6 июля 1815 года в Сен-Дени Людовик XVIII, по совету Веллингтона и Талейрана, сформировал свое новое министерство в следующем составе: Талейран
