Вильгельм I, обеспокоенный влиянием, которое приобрела оппозиционная или, вернее, «союзная» печать, основал для самозащиты специальный орган в Брюсселе, Насьональ, и во главе его поставил Либри- Баньяно — человека с запятнанной репутацией, родом итальянца, дважды осужденного во Франции за подлоги и побывавшего в каторжной тулонской тюрьме, циничного памфлетиста, способного написать и сделать все, что угодно. При помощи Насьоналя король рассчитывал обесчестить своих противников. Но он достиг как раз обратного. Ругань Либри-Баньяно, его бестактные заявления вроде того, что «на бельгийцев надо надеть намордники, как на собак», больше повредили, чем помогли защищаемому им делу, и когда Нидерландский курьер раздобыл и напечатал три секретных указа, которыми король жаловал своему защитнику в общей сложности 85 000 флоринов из промышленного фонда, — это вызвало всеобщее негодование. Притом выступление на арену Либри-Баньяно не устрашило публицистов Союза. В пресловутом послании к генеральным штатам король возвестил, что вскоре им будет представлен проект нового закона о печати, и без обиняков высказал все свое неудовольствие. Пользуясь случаем изложить «свое личное мнение» о деятельности правительства, он не постеснялся придать своей власти безответственный характер: «Мы никогда не желали, — говорилось здесь, — неограниченно пользоваться правами нашего дома и ограничили их по нашему собственному побуждению» (11 декабря 1829 г.). В то же время министр юстиции ван Маанен разослал своим подчиненным циркуляр, где требовал, чтобы они в 48 часов выразили согласие с принципами, изложенными в королевском послании. Этот акт произвола немедленно возымел свое действие: Маасский курьер заявил, что послание представляет собой «манифест деспотизма против свободы», а де Поттер написал Письмо Демофила к королю, где суверенитету короны противопоставил суверенитет хартии и делал еывод, что поскольку король отверг конституцию, бельгийцы, со своей стороны, имеют право снова считать себя независимыми. Вскоре затем тот же де Поттер вместе с несколькими журналистами напечатал призыв к национальной подписке для вознаграждения чиновников, потерявших свои должности за преданность общему делу. Тогда правительство решило затеять новый процесс, — и де Поттер был приговорен к изгнанию на 8 лет, его товарищи по скамье подсудимых Тилеманс и редактор Католика Бартельс — на 7 лет, владелец типографии, в которой печаталась эта газета, Неве — на б лет (апрель 1830 г.). Эта строгость бессилия, разумеется, только усилила злобу бельгийцев.
Тем временем оживилась деятельность оппозиции в генеральных штатах. Напрасно король отменил несколько особо ненавистных мер и обещал ввести в действие конкордат, — бельгийцы не желали мириться. Вскоре они одержали даже неожиданную победу. Это произошло в декабре 1829 года во время обсуждения годичного и второго десятилетнего бюджета: де Селль, де Брукер и Сюрле де Шокье произнесли ряд блестящих речей, и слова: «не будет удовлетворения жалоб, не будет и денег» — послужили лозунгом объединения. Кончилось тем, что десятилетний бюджет, устанавливавший пути и средства финансовой политики, был отвергнут во второй палате большинством бб голосов против 62. Королю пришлось удовольствоваться временным бюджетом на год, принятым единогласно, одновременно с отменой налога на помол. Это было тяжелое поражение, притом первое крупное поражение, понесенное Вильгельмом I в генеральных штатах. Он не скрывал своего гнева и сместил шесть видных чиновников, голосовавших вместе с оппозицией. Мало-помалу между голландцами и бельгийцами дело дошло до настоящих враждебных действий. Когда 18 мая 1830 года генеральным штатам были представлены два доклада на голландском языке, вопреки обычаю не переведенных на французский, один из бельгийских депутатов, Вартелеми, пригрозил северным коллегам поголовным сложением полномочий южными депутатами. О середины 1830 года стало весьма резко намечаться сепаратистское движение.
Бельгийское восстание (август — октябрь 1830 г.). Возбуждение умов было уже велико, когда в Париже вспыхнула Июльская революция. Это событие немедленно вызвало отклик в Брюсселе. Здесь в августе должны были состояться большие празднества по случаю промышленной выставки. Особенно пышное торжество готовилось на 24 августа — в 59-ю годовщину рождения короля. Заклятые враги правительства, в частности адвокат Александр Жандебьен, мечтавший в то время о присоединении Бельгии к Франции, решили воспользоваться брюссельскими празднествами, чтобы поднять восстание. Король Вильгельм, приехавший в Брюссель в половине августа, не придал никакого значения общему возбуждению и отверг просьбу генерала Биландта, губернатора южного Брабанта, о присылке подкреплений. Видя смелые афиши оппозиции, возвещавшие программу восстания: «Понедельник 23 августа — фейерверк, вторник 24-го — иллюминация, среда 25-го — революция», власти ограничились тем, что отменили иллюминацию 24 августа. Но они разрешили поставить на следующий день оперу Скриба и Обера Немая из Портичи, которая раньше была запрещена и сюжет которой (мятеж неаполитанца Мазаниелло против испанцев) неминуемо должен был дать публике повод к революционной манифестации. 25 августа после представления этой оперы вспыхнуло грозное восстание. Толпа двинулась к редакции газеты Насьональ и к дому министра ван Маанена и подожгла их. На следующий день грабежи и пожары возобновились, а 27-го взвилось трехцветное брабантское знамя (красно-желто-черное). За восстанием последовали более систематические действия дворянства и буржуазии. Шайки поджигателей исчезли, и гражданская гвардия была организована бароном Гоогворстом и Карлом Плетинксом. Однако для нидерландского короля не вез еще было потеряно. Совещание бельгийских нотаблей, состоявшееся в брюссельской ратуше, решило только отправить к нему пять делегатов (в том числе Жандебьена) с почтительнейшей просьбой выслушать жалобы бельгийского народа — отставить ван Маанена и созвать генеральные штаты. Вильгельм I, по обыкновению, выказал себя крайне нерешительным: колеблясь между желанием наказать бунтовщиков и желанием уладить дело кротостью, он уполномочил своего старшего сына, принца Оранского, отправиться в Брюссель, не дав ему, однако, никаких определенных полномочий. Естественно, что миротворческая миссия принца потерпела полную неудачу. Он был принят очень холодно и в бесплодных переговорах (1–3 сентября) только подорвал свою популярность. В то же время король отпустил бельгийских делегатов, не дав им решительного ответа. Правда, 3 сентября было объявлено об отставке ван Маанена, и вскоре генеральные штаты были созваны на экстренную сессию в Гааге. Но все эти уступки оказались запоздалыми. Партия восстания с каждым днем усиливалась в южных провинциях. Шарль Рожье привел в Брюссель набранный в Льеже отряд в 300 человек, и образовался комитет общественного спасения, куда вошли Жандебьен, ван де Вейер и Феликс де Мерод. С другой стороны, голландцы негодовали; они требовали репрессий, и Арнгеймсшя газета призывала: «К оружию! Кровь мятежников — не братская кровь!» Во время сессии генеральных штатов в Гааге бельгийские депутаты подвергались на улицах оскорблениям, и в самом собрании к ним отнеслись недоброжелательно. Тогда Герлах осмелился заявить от их лица, что если палата не обратит внимания на их ходатайства, они не останутся праздными и равнодушными зрителями гибели своей родины. Спустя несколько дней произошли непоправимые события: принцу Фридриху, второму сыну короля, приказано было вступить в Брюссель с военным отрядом в 10 ООО человек, и брюссельцы под руководством Карла Плетинкса и нескольких других энергичных вождей (Дюкпетио, Эверар, Грегуар и др.), взявших на себя обязанности комитета общественного спасения, принялись ожесточенно защищаться. С 21 по 26 сентября бой шел в предместьях и на улицах города. Дело обороны не было подорвано даже и после того, как Дюкпетио, Эверар и Плетинкс, отправляясь парламентерами, один за другим попали в плен. Сопротивление продолжалось с тем же героизмом, и в ночь с 26 на 27 сентября принц Фридрих ретировался, а в освобожденном городе власть перешла к временному правительству, состарившемуся из Эмиля Гоогворста, Рожье, Феликса де Мерод, Жандебьена и ван де Вейера; 28 сентября Луи де Поттер, вернувшийся из Франции, с триумфом вошел в состав этого правительства.
Неудача принца Фридриха имела решающее значение. Кровь павших брюссельцев. которым был воздвигнут общий мавзолей на площади Мучеников, освятила дело революции и сделала бесповоротным разрыв между бельгийцами и голландцами: Южные провинции восстали. Бельгийские солдаты, состоявшие на королевской службе, в огромном большинстве зачислялись в воинские части в пределах своей родной провинции, сообразно принятой в королевстве системе местных наборов. Они всюду начали брататься с повстанцами, расстроили полки, возбудили смуту в гарнизонах, и в несколько дней вся Бельгия, если не считать трех или четырех крепостей, была свободна. 4 октября временное правительство объявило, что бельгийские провинции, «насильственно отделившиеся от Голландии», составляют независимое государство и что будет созван национальный конгресс. Последняя попытка, сделанная в октябре принцем Оранским с целью вернуть Бельгию, — попытка, впрочем, столь же сомнительная, как и первая, — кончилась ничем, и ему лишь пришлось выслушать следующий горделивый ответ: «Революцию произвел народ; народ же прогнал голландцев с бельгийской территории; и он, лишь он, а не принц Оранский, стоит во глаье
