ухищрениями он добился права носить мундир «желтых кирасир», в котором умел молодцевато держаться, и носил соответствующую фуражку. Наш автор повторяет ошибку едва ли не всех иностранных патриотов. Немцы все-таки реже впадают в это заблуждение. — Прим. ред.
179
Эта хвалебная характеристика неверна ни относительно Бисмарка, ни относительно монархии Гогенцоллернов. Бисмарк всегда был и остался в душе прусским юнкером и монархистом по убеждениям. У него всегда был налицо и играл руководящую роль политический расчет, и самое объединение Германии он вел и провел так, чтобы больше всего выиграла Пруссия, а в Пруссии — чтобы больше всех выиграла монархия и чтобы насколько возможно меньше проиграло бы хозяйство прусских помещиков. Он был очень умен и очень циничен и, сам называя неоднократно прусскую трехклассную систему выборов «насмешкой над здравым смыслом», не позволял, однако, и пальцем коснуться до этой системы, исключительно потому, что она была выгодна прусским юнкерам и крупной консервативной буржуазии. Демократию он и презирал и ненавидел. Что касается прусской монархии, то она тем крепче сплачивала вокруг себя силы собственнических классов, чем сильнее буржуазию разбирал страх перед ростом социал-демократии и перед грозящей пролетарской революцией. Монархия в Германии именно до своей гибели была неизменно реакционной силой. — Прим. ред.
180
Бисмарк вполне сознательно принципиально противился приобретению колоний, так как, вопреки мнению подавляющего большинства своих соотечественников, он с большой тревогой относился к будущему Германской империи. Имея соседями «заклятого врага» Францию и всегда готовую стать врагом Россию, Германия, по мнению Бисмарка, не должна была еще навязывать себе вражду Англии, неизбежную при мало-мальски широкой колониальной экспансии Германии. Если он все-таки пошел на захват некоторых территорий в Африке, то исключительно потому, что в течение всего десятилетия (1881–1891) у Англии были связаны руки: во-первых, завоеваниями России в Средней Азии, во-вторых, страшным восстанием махдистов в Судане, в-третьих, ирландскими волнениями. — Прим. ред.
181
Французский таможенный чиновник, беззаконно задержанный германскими пограничными властями. Пока он не был отпущен, можно было ждать разрыва дипломатических сношений между обеими странами. — Прим. ред.
182
Эта речь — лживая от начала до конца — была так построена, чтобы замаскировать очевиднейший факт, что германская армия готовилась и совершенствовалась именно в качестве орудия чисто наступательной войны. Бисмарк произнес эту речь после бесчисленных своих провокаций по адресу Франции. Конец его фразы был рассчитан на то, чтобы приободрить несколько приунывшего среднего обывателя. На его слова, что «мы, кроме бога, никого не боимся», одна французская иллюстрированная газета ответила: «Бы всех боитесь, только бога вы не боитесь». — Прим. ред.
183
Затея Вильгельма с созывом европейской конференции для «разрешения» рабочего вопроса провалилась самым позорным образом. Что касается его наглых выпадов против социал-демократов, то они были обусловлены ростом влияния социал-демократии в рабочих массах. — Прим. ред.
184
Раздражение против наглого, бездарного, неумного, патологически-импульсивного Вильгельма росло и накоплялось не только в рабочем классе, но и в мелкой, средней, крупной буржуазии и в самых верноподданнических кругах дворянства уже с первых лет его царствования. Это раздражение бурно прорвалось в 1908 году по поводу нелепого, страшно повредившего интересам Германии собеседования болтливого Вильгельма с корреспондентом английской газеты Дейли Телеграф. Вильгельм тогда (в ноябре 1908 года) так испугался, что сделал попытку отречься от престола. Уже в первые годы его правления хорошо его впавший граф Вальдерзее говорил: «Все в императоре гниль», и прибавлял, что Вильгельм II «трус и лжец по натуре». — Прим. ред.
185
Борьба аграриев против торгового договора, который дозволил бы ввоз больших количеств русских сельскохозяйственных продуктов, натолкнулась па могущественный отпор со стороны промышленной буржуазии, заинтересованной, во-первых, в дешевом хлебе, а во-вторых, в допущении германских фабрикатов на русский рынок, богатейший из всех рынков сбыта, которыми располагала Германия. Вильгельм сначала попробовал припугнуть Россию таможенной войной. Но русский министр финансов С. Ю. Витте не испугался и ответил крутым повышением ставок на главные предметы германского ввоза. Тогда Вильгельм II уступил и, изменив на этот раз аграриям, перешел на сторону промышленников. Договор с Россией был подписан в 1894 году, — Прим. ред.
186
Рейхстаг в своем большинстве был на стороне косвенных налогов, а не прямых, но он боялся при Вильгельме II сделать правительство слишком уж независимым, если правительство главные свои средства будет в состоянии получать автоматическим путем, через косвенное обложение. Эти опасения появились вследствие совсем неумеренной и беспрестанной болтовни Вильгельма II о своей полной независимости, о божественном происхождении монархической власти и т. д. «Я так хочу и так приказываю, да будет вместо рассуждения моя воля!» — записал Вильгельм по-латыни в книге городской ратуши в Мюнхене. Перед решением тех или иных вопросов он иногда оповещал публику через печать, что выехал на своей яхте в море и будет там вопрошать господа бога о том, как ему надлежит поступить. Все эти юродства заставляли
