бетонными плитами, добрел до местного отделения Лафайетт Хауз Банка, где меня встретил пожилой охранник.
— Откуда так рано, сынок? И в таком виде?
— Я только что из леса. Иду из Мэйфайра.
— Из Мэйфайра?! Ты один прошел через Черный лес? Этой ночью? — Старик окинул меня взглядом, в котором попеременно вспыхивали ужас и недоверие.
— Что в этом странного? — парировал я при виде столь откровенного изумления. — Я не мог идти через Питевиссет, потому что сегодня в полдень у меня встреча в вашем городке.
— Но сегодня ночью было полнолуние! О Боже! — Он с любопытством покосился на меня: — Кого- нибудь видел: Василия Украйникова или, быть может, графа?
— Я что, похож на идиота? Что за дурацкие вопросы? Его голос был серьезен, как у священника на похоронах, когда он ответил:
— Ты, вероятно, новичок в этих местах, сынок, если ты ничего не слышал о Черном лесе, о полнолунии, Василии и об остальных.
По-видимому, мои легкомысленные ответы пришлись не по душе собеседнику, но было поздно исправлять сделанное, и я попросил:
— Продолжайте. Я весь внимание и слух и умираю от нетерпения услышать вашу историю.
Старик довольно суховато пересказал мне это предание, много потерявшее в живости и убедительности из-за отсутствия красочных подробностей. Однако едва ли бы нашелся поэт, который сумел бы расцветить более яркими тонами те приключения, что пришлось пережить мне. Совершенно особое дело — слушать историю после того, как она произошла с тобой, и снова переживать ужас, которого удалось избегнуть.
— Когда-то между Глендалем и Мэйфайром поселились несколько русских: они появились в этих местах после какой-то из своих революций. Василий Украйников был один из них: высокий, статный малый с очень светлыми волосами и блестящими манерами. Хотя и поговаривали, что он продал душу дьяволу и стал вервольфом, который пожирает людей.
Примерно в трети пути к Мэйфайру, в лесу, он построил себе дом и поселился там один. С тех пор многие стали встречать в лесу огромного волка с горящими человеческими глазами — такими же, как у Украйникова. Однажды ночью один из охотников выстрелил в этого волка, и через неделю Украйников пришел в Глендаль, прихрамывая. Все стало ясно.
Как-то раз он послал в Мэйфайр за графом — его звали Федор Черневский; старый коттедж на Стэйт- стрит когда-то принадлежал ему — с просьбой навестить его. Все отговаривали графа: это был прекрасный человек и отличный сосед, но он не послушал никого, сказав, что сумеет постоять за себя. В ту же ночь взошла полная луна. Граф был отважен, как и все они, однако приказал своим людям, если он не вернется, идти следом за ним к Украйникову. Прошел день, и они отправились искать его… Ты в самом деле был этой ночью в лесу, сынок?
— Разумеется, — я попытался скрыть внезапно охватившее меня смущение. — Но я не граф, поэтому со мной обошлось без приключений. И что же они нашли у Украйникова?
— Истерзанное тело графа, сынок, а рядом — огромного волка с окровавленной пастью. Можно догадаться, кто был этот волк. И говорят, что теперь в каждое полнолуние… Ты в самом деле ничего не видел, сынок?
— Ни зги, отец! Но что стало с этим волком… вернее, с Василием Украйниковым?
— Само собой, они застрелили его. Нашпиговали полное брюхо свинцовых пуль и закопали под домом, а само местечко сожгли дотла. Все это случилось лет шестьдесят назад, когда я был совсем сорванцом, но я помню это, словно все случилось вчера.
Пожав плечами, я отвернулся от него. При ярком свете дня все выглядело зыбко и неправдоподобно. Но порой, когда одиночество настигает меня среди пустынных равнин и до моего слуха доносится демоническое эхо тех воплей, зловещее рычание и отвратительный хруст костей, я снова вздрагиваю при воспоминании о той жуткой ночи.
