гадала мне на кофейной гуще.
12 сентября. Был у Джуны пятый раз. Она вывела из обморока одного человека за одну минуту. Она, конечно, феномен. Я дома проделал то же (с Андрюшкой), что и она со мной, и Тяпа почувствовал и усталость, и тяжесть в ногах, и головную боль, которую мне удалось снять. Я ужасно удивился и позвонил Джуне. Она сказала, что в идеале все должны лечить друг друга дома таким же образом. Но продолжать мне не следует до тех пор, пока она не научит меня правильной методике.
27 сентября. Немножко полечил Ларе руку и ногу (она дважды упала). Если верить Ларе и Ольге, я обладаю какими-то свойствами вроде тех, что у Джуны. Но поле ощущаю слабо, как слабое сопротивление воздуха, но с другой плотностью.
9 октября. Был у Джуны. Она хочет заниматься со мной. С понедельника она не будет никого принимать, станет отдыхать и заниматься моим полем.
14 октября. Был у Джуны, полечил ее, как ни смешно говорить об этом. Она, конечно, необразованна и капризна. Дитя гор.
Анжела Флорес была верным другом Андрея все время его жизни в Италии. Увидеться с ней нам удалось не сразу. Она не любит давать интервью из-за опасения, что это будет использовано во вред Андрею. Для нас было сделано исключение, потому что, как пояснила Анжела, Андрей «дал ей знак». Она верит в свое общение с Тарковским и после его смерти; чувствует его постоянное присутствие в своей жизни.
Итак, вопросы Анжеле Флорес.
– Он обратился в наш лечебный центр после инфаркта. Не скажу, что мы его лечили, – мы помогали ему в самолечении, и, в итоге, последствия инфаркта удалось преодолеть. Во время лечения он продолжал работать – писал сценарий «Ностальгии». Андрей очень доверял нашей работе; он знал о существовании экстрасенсорики и знал, кто занимается этим в Советском Союзе, в стороне от официальной науки.
Был он человек очень чистый, мы это явно ощущали. Его беспокоило то, что люди теряют время, не стремятся к взаимопониманию, не движутся к добру, к постижению самих себя, чтобы мир пошел по новому пути, на котором не будет разницы между нуждающимися и святыми… Отец у него дагестанский князь, и Андрей во многом вел себя по-княжески, хотя и не любил, чтобы говорили о его происхождении.
– Он был терпелив, особенно с детьми и животными, но не терпел праздных вопросов, не любил лакейства и высокомерия, посредственности и глупости. Еще он не терпел невежества (конечно, не в смысле необразованности, которая встречается среди простых людей). Он остро чувствовал, когда его спрашивали о чем-то без любви, лицемерили. Нередко он отказывался встречаться с людьми, которые приходили к нему только для того, чтобы потом об этом рассказывать. Бывало, он обращал мое внимание: «Видишь, какая у этого человека нехорошая аура». Он соблюдал дистанцию в отношениях со многими людьми, но без всякой натяжки или фальши. «Я проявляю себя только с теми, кто живет на одной волне со мной; для других я останусь незнакомцем», – говорил он. Андрей очень любил простых людей, чувствуя в них детские души. Он и сам был большим ребенком. Сильный и нежный одновременно. Андрей старался научиться итальянскому и часто понимал людей, благодаря своему «шестому чувству».
– Да, случилось так, что Андрей потерял все свои документы (паспорт и вид на жительство). Он приехал ко мне в испуге, боясь, что нашедший документы отнесет их в советское посольство, а ему их не отдадут, чтобы заставить вернуться в СССР. Итак, он приехал ко мне, и я проделала свою работу. Я «увидела», как один человек находит документы и посредством направленной мысленной посылки внушила ему адрес Франко Терилли. Человек этот оставил себе деньги из бумажника, но документы подбросил Терилли.[78]
– Я этот фильм знаю наизусть. Но не могу о нем говорить; может быть, это должно остаться тайной.
– Он ее не боялся. В большей степени он был обеспокоен тем, что люди тратят время по пустякам, уродуют нашу планету… Он улавливал само страдание земли; говорил, что в будущем она отвергнет своих сыновей, которые так неблагожелательно к ней относятся. Цветок – это не только растение; от цветка идет к нам особый вид энергии… Да, Андрей не боялся войны как таковой – он боялся людей, алчущих власти ради самой власти. Он очень надеялся на молодое поколение и обращался прежде всего к нему.
Часто он рассказывал мне о своих пророческих снах. Это были исповеди, поэтому я не записывала их, а теперь жалею.
Надо быть внимательным ко всему, что нас окружает, – вот его лозунг. Например, шкаф или диван – это атомы, организованные для определенной функции; но они могли бы стать телом, водой, деревом – в них есть космическая энергия, которую не надо тратить понапрасну. В этом смысле он осуждал философию слепого потребительства.
Человек может смотреть на мрак или на свет, ибо у него есть свобода выбора. «Повернись, посмотри на свет. Это просто, – говорил Андрей. – Человек забыл о своем божественном наследии, а это наследие принадлежит нам. Мы все – наследники короля в одежде нищих, больных, одиноких, замкнутых, отчаявшихся людей. Человек растрачивает себя по пустякам, забыв, зачем пришел в этот мир».
Что бы он ни делал, он никогда не вел себя поверхностно. Например, когда Андрей ел, было впечатление, что он переходит в еду, оживляет ее; он называл еду «пищей творчества». Он сильно чувствовал очистительное действие дождя; дождь убирает отрицательную энергию. Помню, однажды в мае мы гостили у него в Сан-Грегорио. Наступило ненастье, потемнело небо, хлынул невероятный ливень. Он стоял у окна, и мне казалось, что он и есть сама вода. После грозы небо стало удивительно синим. Он предложил подняться на холм. Мы шли больше часа, а, поднявшись, уселись на камне, и он взял наши руки – мои и Ларисы – и сказал: «Давайте почувствуем этот момент». Домой мы вернулись, полные энергии.
Я русского языка не знала. Его помощник назвал мне несколько слов во время первых лечебных сеансов, потом мы уже с грехом пополам объяснялись по-итальянски. Но, несмотря на языковой барьер, мы полностью понимали друг друга. По этому поводу он потом говорил: «Видишь, для человека нет барьеров. Мы не знаем языков, но все друг другу говорим и без ошибок, потому что мысли не деформируются фильтром языка».
Мы занимались с ним подготовкой экспериментов по измерению человеческой энергии с помощью специальной съемочной аппаратуры. К сожалению, идеи эти не были реализованы, а один из созданных нами приборов попал сейчас в крупную римскую больницу, где идут исследования СПИДа.
Он торопился. Порой, когда мы выполняли упражнения релаксации, он говорил: «Нет времени, я очень тороплюсь», на что я отвечала: «Успокойся немного. Может быть, тебе и не надо много времени. Может быть, ты за 24 часа сможешь сделать работу 24-х лет, успокойся. Он смотрел на меня, говорил «правильно» и приступал к занятиям».
И однажды он мне сказал: «Я все успею сделать».
– Это называется биотрансформацией. Андрей просил меня помочь его маме, друзьям и нередко говорил мне: «Давай пошлем энергию этому человеку». Они и не подозревают, что Андрей посылал им свою энергию. Такой он был щедрый. Настоящий дар – тот, о котором не говорят вслух. Поэтому я его очень любила.
– Он стремился к тому, чтобы всем было хорошо. Он весь был – понимание. Он искал в людях лучшее и был убежден, что это лучшее – есть. «Все в нас заложено. Нужно только найти это в себе, а не искать снаружи». Говорил, что не надо никому подражать – каждый из нас единственный и неповторимый. Он не любил сравнений – не потому, что был горделив, а потому, что сравнения убивают: когда я сравниваюсь с другим, я не смотрю на себя, не открываю себя, не созреваю как личность.
– Он тосковал по родине, и в минуты особого напряжения я говорила ему: «Ну, ладно, если хочешь, возвращайся к своему народу». «Не в этом дело, – отвечал он. – Мой народ будет страдать, пока не пройдет
