вот придет на Готланд Тарковский, корову он уже сжег в «Андрее Рублеве», а теперь всех наших птиц истребит. Из-за таких статей даже были отложены съемки, но потом все восстановилось.
Сосну перед домом поставили искусственную. Чтобы никто не мог сказать, что Андрей уничтожает природу, поскольку эта сосна горит во время пожара. Однажды, увидев цветущую черемуху – был июнь, – Андрей загорелся идеей поставить и снять белый цветущий куст в комнате Марии. С огромным трудом – ведь чтобы в Швеции срубить дерево, надо письмо писать чуть ли не премьер-министру – куст привезли, но не учли, что черемуха вянет практически мгновенно, как только ее удаляют от корней. Андрей тоже этого не знал и ужасно расстроился, что зря уничтожили дерево…
Да, с коровой была имитация. Однако петуху в «Зеркале» голову все-таки рубили, хотя и не показали самого процесса рубки. Конечно, масштабы разные – корова и петух. Но все равно жалко. Тем более, если вспомнить образ, возникающий в сознании героини, которую заставляют опускать топор на петушиную шею. Она-то видит вместо петуха человека, своего бывшего мужа! То есть – Арсения Тарковского.
Если ставить проблему шире, как ставил ее Пушкин в «Моцарте и Сальери», то нужно честно признать, что гении – такие люди, как все, и ничто человеческое им не чуждо, включая зависть, безнравственность, разврат и т. д., и т. п. Правда, тот же Пушкин замечательно выразился по поводу «черни», смакующей проступки великих: «Толпа… в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врете, подлецы: он и мал, и мерзок – не так, как вы – иначе!»
Но – прав ли Пушкин? Неужели гениальность – это индульгенция на безнравственные поступки, пусть даже совершенные не прихоти ради, а с великой целью?
Увы, правда искусства жестока, как и сама жизнь. Чтобы поверить произведению, созданному художником, мы должны пережить катарсис, получить эмоциональное потрясение. Логикой этого не добьешься. Сентиментальными пейзажами можно, но не всегда – порой нужен молниеподобный удар, чтобы через броню сознания пробиться к подсознанию, через разум – к сердцу. Отсюда – горящая корова, горящий Доменико, горящий дом Александра…
Пунктир
Москва – Голицыно – Переделкино 1978-1989
Годы дружбы с Арсением Тарковским были удивительны. Первое время я приезжал к Тарковским, как на праздник – Арсений Александрович был щедр на общение, остроумен и бодр, Татьяна Алексеевна поражала красотой и элегантностью. Даже когда обострялись какие-то болячки, Тарковский не показывал этого при посторонних. Потом он стал напоминать старого льва – почти как в стихотворении любимого им великого грузинского поэта Важи Пшавелы.
Думаю, переводя эти строки, Тарковский в какой-то мере чувствовал и себя этим львом, который некогда
Приведу некоторые выдержки из моих дневников тех лет, связанные с Арсением Александровичем и Татьяной Алексеевной. Некоторый романтизм ранних записей объясняется тем, что был я тогда еще в юношеском возрасте.
Итак! Вчерашний день вошел в историю.
Я был у Арсения Ал. Тарковского! «Последний из могикан». Рассказ об этом дне я наговорил на магнитофон. Мы говорили о многом и очень отрывочно. Некоторые высказывания Тарковского: «Пушкин как-то вне русской литературы. Это скорее итальянский Ренессанс».
Стихотворение «Первые свидания» назвал слишком роскошным.
Тарковский на мой вопрос, кто из современных пишущих стихи, может считаться поэтом, ответил:
– Давид Самойлов, да еще, пожалуй, Владимир Соколов, но последние его стихи не очень.
15-го возил в Переделкино Марка [Рихтермана]. Он сидел на стуле прямой, высокий, длинные волнистые волосы зачесаны назад. Тарковский сказал, что он сейчас очень похож на Шуберта.
18-го числа в 5 часов вечера ко мне приехал Радковский и мы помчались в Переделкино. Тарковского и Т. А. нашли в баре. Они сидели за столиком с двумя гостями – народным поэтом Дагестана Аткаем (Тарковский когда-то переводил его стихи) и молодым поэтом, протеже Аткая, Задруддином Магомедовым.
Задруддину лет 30. Лицо римлянина, по замечанию Тарковского.
Был два раза у Тарковских, отвез им книгу о Николае II и Александре, березовый сок и шиповник.
А. А. прочитал мне поэму «Чудо со щеглом». Читал замечательно, получая от чтения огромное удовольствие. Рассказал, что каким-то чудом «Чудо со щеглом» удалось напечатать в «Крокодиле» – это была идея Алексея Пьянова, который, кажется, работал ответственным секретарем журнала.
Тарковский очень любит этот день, день своего рождения. «Настал июнь, мой лучший месяц». Пробыл у него почти весь день – и весь день кто-то приезжал из Москвы, приходили другие обитатели Дома творчества и переделкинских дач. Кто-то подарил игрушечную обезьянку – Арсений очень их любит; у него в Москве целая «семейка» таких игрушек, и он заботливо, как в детстве, сажает их в изголовье своего дивана.
Возил Тарковских в Москву и обратно. К Арсению Александровичу приезжал юрист – Марк Келлерман (если не путаю фамилию). Он, как выражались в старину, ведет дела Тарковского, т. е. следит за тем, чтобы в издательствах вовремя и правильно выплачивали гонорары А. А. Это особенно касается публикаций переводов в республиканских издательствах. За это юрист берет 10 % от всех гонораров за книжные публикации Тарковского, включая даже собственные книги А. А. <.>
– Пруст скучен, – сказал сегодня Тарковский. В четверг у него вечер в институте информатики.
За ужином Тарковский рассказывал:
– Чуковский (Корней Иванович) был большой штукарь. Встретились мы с ним один раз на Ново- Басманной около Гослитиздата. Он по одну сторону ворот, я – по другую. Я ему поклонился по-восточному, чуть не в пояс, он мне тоже – еще ниже, я – еще ниже, и он не отстает. В конце концов, мы стояли на коленях на асфальте и кланялись друг другу до земли.
Вчера Тарковский дал мне письмо к директору издательства «Худ. литература» Вал. Осип. Осипову с просьбой о включении в план 2-томника его стихов, поэм и переводов. 3-го числа надо заехать к Т. А. Кудрявцевой, взять рукописи для Татьяны Алексеевны.
<.> Арсений Александрович подарил мне трость с вырезанной змеей и инкрустированными чешуйками. Рассказывал, что когда-то тросточку своей матери подарил Анне Ахматовой. А та, будучи в Англии, передарила ее Саломее Николаевне Андрониковой (той самой, которой посвящено стихотворение Мандельштама «Когда, соломинка, не спишь в огромной спальне…»).
В пятницу с Володей Волковым ездили на могилу Пастернака. Познакомился с удивительным человеком по имени Эммануил Ефимович, который уже 10 лет совершенно бескорыстно ухаживает за могилой. Ежедневно ездит из Москвы (а живет он рядом с «Войковской»), носит воду из ручья (это очень далеко.), чтобы поливать цветы на могиле. <.>
В субботу был у Тарковских. О Пастернаке Арсений Александрович рассказывает две примечательные истории.
Однажды Тарковский, Пастернак, Ираклий Абашидзе, Симон Чиковани и кто-то еще из грузинских
