— Немецкий разведчик, — решили твердо.
— Да почему же? — запротестовал Морис. Под русского парня замаскировал машину, а под кабиной — кресты.
— Какие кресты?
— Он еще спрашивает! Черные! Все усложнилось мизерными познаниями Гидо в русском языке.
— «Нормандия — Неман», Франция, смерть фашистам, — лепетал он, показывая на свою форму одежды, знаки отличия.
Но что непосвященные могли определить по ним?
Сделаем разъяснение. Морису достался самолет Жака Казанова, погибшего в октябре на другой машине — в то время его «як» ремонтировался. У Казанова было на личном счету несколько сбитых гитлеровцев, по числу их пилот велел механику нарисовать кресты. Но кресты были своеобразной формы — лотарингские!
А самое большое подозрение у старшины вызвало отсутствие у Мориса какого-либо удостоверения личности — его просто не успели выдать.
— Ишь, пращой размахивает! Знает, куда метать и в кого. Руки назад! Шагом марш впереди меня!
Гидо передавали по инстанциям, все больше и больше раздувая легенду о нем, как о пойманном немецком разведчике. А кончилось все тем, что Захаров связался с Дельфино.
— У кого из ваших на капоте самолета был нарисован пращеметатель?
— У Мориса Гидо, а что, он живой?
— Жив, бес ему в ребро, все штабы переполошил.
Мориса привезли на белом трофейном «мерседесе».
— Ну, Бидо! — снова взъярился Дельфино. — Вы меня доведете! Отправлю вас в Африку. Тут Кенигсберг штурмуем, ни сна, ни отдыха не знаем, а он… Смыть эту дребедень! Немедленно!
Прозвище «пращеметатель» будто прилипло к Морису. И он стремился хоть как-то оправдать себя в настоящем деле. Наконец, это стало ему удаваться. Сначала «фоккер», потом «месс» рухнули от его очередей.
Сегодня дежурит эскадрилья Рене Шалля.
Чуть свет от Мишеля поступил сигнал: у Гумбинена появились «фокке-вульфы». Рене решает взлетать только двумя парами. Но у его ведомого забарахлил мотор. К командиру присоединились только Марки и Ирибарн. Это великолепная пара, отличные, безупречные, скромные парни, на которых можно было всегда положиться. Именно они преподнесли полку прекрасный новогодний подарок — 30 декабря «распечатали» третью сотню вражеских самолетов, сбитых полком. Тогда они ходили именинниками. Да и потом удача не обходила их: Марки вогнал в землю десять фашистов, Ирибарн — семь.
Эйхенбаум не ошибся: действительно к северо-востоку от Гумбинена сквозь завесу зенитного огня к нашим передовым частям пробивались 15 «фоккеров».
— Атакуем! — командует Рене.
С малой дистанции, почти в упор, он расстреливает «фоккера». В прицел «просится» еще один. Но надо выручать Марки — по нему открыл огонь фашист. Рене довернул, дал длинную отсекающую трассу, враг, спасаясь, поспешно вошел в крутой вираж.
«Нет, не уйдешь», — решает Шалль. Но, крутнув головой, увидел сзади, метрах в шестистах, еще самолет противника. Его пилот был в неудобном положении для ведения огня. Это успокоило комэска, продолжавшего преследование. Палец его лег на кнопку огня, когда в кабине ярко вспыхнул огонь и раздался взрыв, от которого вдребезги разлетелся фонарь. Левая рука летчика бессильно повисла на секторе «газа». Машина сама по себе, выписывая полубочку, идет на снижение. Вот она уже почти над черепичными крышами домов. Но в последнюю секунду перед катастрофой «як» выравнивается — Шалль пришел в сознание.
Трассы «фоккера» беспрерывно сопровождают его. По личному опыту Рене знает: главное сейчас — идти над самой землей, постоянно меняя курс.
Настырный ФВ-190 не отстает. Жаждет крови. И достиг бы своего, да только верные друзья Марки и Ирибарн, разделавшись со своими противниками, ринулись на помощь. Они расстреляли гитлеровца, помогли командиру прийти на аэродром. Но после посадки Шалль сам выйти из кабины был уже не в состоянии. Механики, удивленные тем, что из самолета никто не выходит, помчались к нему. Прибежал и Агавельян.
Не приходящего в чувство командира эскадрильи бережно перенесли на командный пункт. Поблизости не оказалось ни одного санитара. Сергей Давидович быстро разыскал медицинскую сумку, сделал Шаллю укол камфоры, перевязал ему раны.
— Как там наши? — был первый вопрос Рене, наконец открывшего глаза.
— Марки, Ирибарн, Соваж и Шаррас сбили по немецкому самолету. Не вернулся Жан Пикено.
— Что теперь будет со мной?
— Срочно отправим вас в полевой госпиталь. Через неделю-две вернетесь.
Рене Шалль заскрежетал зубами.
Он еще не так бы отреагировал, знай, что в полку его больше не дождутся.
Ранения оказались очень сложными, лечение — затяжным. Шалль нервничал, рвался в полк, но его, теперь уже вместе с Шарлем Ревершоном, доставленным в полевой госпиталь забинтованным с головы до ног, отправили в Москву.
Ревершон, лежа на носилках, крепко держал в торчащем из-под покрывала кулаке игрушечного медвежонка.
— Не выпускает с аэродрома, — сказала сопровождавшая медсестра.
— Это мой амулет, подарок Люси, — прошептал запекшимися губами Шарль.
А потом, помолчав, безо всякой видимой связи, продолжил:
— Командир, а Ирибарн погиб. Вчера.
Рене как током ударила эта весть. Талант молодого летчика-истребителя только начал раскрываться. Комэск возлагал на него большие надежды. Изменчивы бойцовское счастье, удача. Рене взглянул на Ревершона, на его амулет. И вспомнил, как неделю назад Ирибарн в поисках какой-то потерянной вещи перевернул вверх дном все в комнате, где жил с летчиками.
— Шарль, ты не знаешь, что пропало тогда у Робера?
— Такой же мишка от Люси…
«Теперь понятно, почему Ревершон вспомнил о Ирибарне, — подумал Шалль. — Он уверен, что именно этот медвежонок спас ему жизнь».
Из госпиталя лишившийся ноги Шарль Ревершон отправился в Лондон, Рене Шалль — во Францию. Последний увез что ни есть горчайшую весть для матери; 27 марта в неравном бою погиб младший брат Морис. После того как им был подбит русский самолет, Морис все время жаждал собственной кровью смыть вину. Он смыл ее вражьей, сразив десять пиратов-гитлеровцев.
Через Шталупинен и Гумбинен пролегали шоссейные и железнодорожные магистрали, ведущие к Кенигсбергу и его порту. По ним днем и ночью двигались автоколонны и эшелоны противника в обоих направлениях. Две недели шли бои за эти жизненно важные для врага коммуникационные узлы. И конечно же здесь хватало работы авиации.
Мартен во главе четверки вылетел сюда с заданием «очистить небо от фашистских самолетов».
Когда вошли в нужный сектор, Игорь-Мишель запросил по радио:
— Сообщите ваше местонахождение?
— Три километра к югу от Шталупинена.
— Отлично. Шесть «фоккеров» идут от Гумбинена.
— Понял. Движемся навстречу.
Через секунду:
— Восемь «фокке-вульфов» идут от Гумбинена.
«Так сколько же их — шесть или восемь? — спросил себя Рене Мартен. — Собственно, какое это имеет значение! Захаров говорит, повторяя Суворова: врагов не считают — их бьют».
Все же их оказалось восемь. Они перестраивались выше «нормандцев», готовясь ринуться в пике на
