Тексты обращений двух французских генералов легли рядом в толстом бумажнике Пуликена.
— Вот вам и судьба! — попытался сострить Дюран. — Снова оказались вместе.
Шутка была явно неудачной.
Все сделали вид, что не расслышали ее.
Прием подходил к концу. Опустошив бутылки, прокрутив все пластинки, французские летчики поочередно танцевали с дамами под аккомпанемент любимой песни:
Всем хотелось, чтобы вечер этот никогда не кончался. Но перевалило за полночь. А ранним утром — вылет в Иваново. Не представилось возможности «нормандцам» побродить по Москве. Только сверху, в иллюминаторы, видели они Красную площадь, Кремль, Мавзолей Ленина, Сожаление о столь кратком пребывании в столице СССР выразил Пуликен, когда благодарил генерала за чудесный прием.
— Надеемся, — сказал он, — что еще не раз побываем у вас на Кропоткинской, и вы покажете нам Москву.
Генерал Эрнест Пети заверил майора Пуликена, что так и будет, пожелал всем успешно подготовиться к боевым действиям, проявить на русском фронте все величие французского духа.
— Не забудьте оставить адреса для наших милых дам, — добавил он, — Они многое могут сделать для вас. Для начала хотя бы вышить золотом нарукавные нашивки «Нормандия». Чтобы при вынужденной посадке русские люди могли определить вашу принадлежность к эскадрилье «Нормандия».
Раздались одобрительные возгласы. Все снова сгрудились вокруг Люсетт, Жинетт и мадам Мисраки.
— Не волнуйтесь, — успокоила летчиков Люси, — все получите золотые нашивки. Пишите нам, делайте заказы, мы с Жижи всю Москву обегаем, но достанем все, что потребуется.
Бизьен одиноко стоял в сторонке. Люси подошла к нему, ласково посмотрела в глаза:
— Вам, милый Ив, я вышлю нашивку первому.
Бизьен зарделся от нахлынувшей волны благодарности.
Утром грузились в те же неотапливаемые тихоходы Ли-2. На аэродром подъехал Мирле. Был он не в лучшем расположении духа. В Лондоне, из которого майор только что вернулся, дали согласие на вооружение «Нормандии» советскими истребителями. А представитель американского посольства в Москве адмирал Стенли недвусмысленно дал понять, что это решение является большой ошибкой. Мол, Британия поставляет в СССР «харрикейны», а Соединенные Штаты — Белл Р-38. Стенли и его сторонники из английского посольства были взбешены, когда Мирле открыто заявил, что в настоящий момент лучших истребителей, чем «яки», нет ни у американцев, ни у англичан, ни у немцев, а французы должны воевать именно на лучших самолетах.
Обо всем этом Мирле доложил генералу Пети, рассказал майору Пуликену, который, как и все летчики «Нормандии», жаждал получить русские боевые машины.
— Как теперь все обернется? — беспокоился Мирле.
— Конечно, союзные посольства будут гнуть свою линию — престижа авиации их государств. Однако последнее слово за нами, французами. Думаю, все будет по-нашему, — сказал Пети.
— Я тоже уверен в этом, — поддержал генерала Мирле, — Придется побороться. Хорошо, что в советских ВВС мы имеем надежного друга полковника Левандовича. Он и другие поддержат нас.
На том и расстались. Ли-2 взял курс на Иваново. Полет в неизвестность продолжался. Но он уже не холодил, как прежде, французские сердца. Потому что позади были гостеприимный Баку с первым русским тостом, приветливая Москва с военной миссией, генералом Пети, майором Мирле, очаровательными Люсетт, Жинетт и мадам Мисраки. Постепенно неизвестность становилась все менее загадочной и тревожной.
Ли-2 ушли, а генерал Пети и майор Мирле еще долго вдыхали бодрящий морозный воздух подмосковного аэродрома, обсуждая далеко не простую проблему: как помочь «нормандцам» утвердиться на советской земле, создать вокруг них атмосферу симпатии и доброжелательства, дать почувствовать им внимание и заботу со стороны русских.
— Мой генерал, — обратился после долгого раздумье Мирле, — Я вспомнил сейчас один очень важный для нас момент из своей жизни: задолго до войны в эльзасской школе мне довелось некоторое время учиться вместе с дочерью советского писателя Ильи Эренбурга, жившего тогда в Париже. Разрешите воспользоваться этим обстоятельством, обратиться к Эренбургу.
— И что будет?
— Он — человек высочайшей культуры — до тончайших нюансов владеет нашим языком. Надо организовать его встречу с летчиками «Нормандии», а остальное сделает его золотое перо.
Генерал Пети знал об исключительной популярности писателя Эренбурга. Знал, что к нему питал ненависть Гитлер за его публицистические разоблачительные статьи в печати. Но он помнил указание де Голля: избегать идеологического подчинения. И это были не просто слова. Ведь приставка «де» — свидетельство дворянского происхождения. А всем известно, что под ледяной маской невозмутимости Шарля де Голля скрывается характер крайней полюсности — от стоической уравновешенности до нервозной несдержанности. Можно предположить его примерную реакцию в зависимости от того, что напишет Эренбург. А что он напишет — не предугадаешь.
Мирле понял колебания генерала.
— В Лондоне в наших кругах высоко ценят Эренбурга, — принялся рассеивать сомнения генерала. — Он искренне любит Францию и кроме пользы ничего иного нам не принесет.
— Ну, хорошо, — согласился генерал, — нащупывайте дорожку к писателю, а там видно будет…
Пока Ли-2 находились в полете, пока Пети и Мирле вели разговоры, Люсетт и Жинетт объезжали московские магазины в поисках парчовых ниток для нарукавных нашивок «Нормандия»,
Большое русское приключение
— Всякому путешествию приходит конец. Наше тоже завершилось. Вива! — провозгласил лейтенант де Панж, начальник штаба эскадрильи. Он тут же энергично открыл бортовую дверцу, решительно спрыгнул на аэродром, но испуганно забарахтался, оказавшись по пояс в снегу.
— Путешествие закончилось, а большое русское приключение начинается! — закричал Ролан де ля Пуап. Подобрав ноги, он «бомбочкой» выбросился из самолета — и «утонул» в сугробе с головой.
Вслед за ним посыпались остальные добровольцы. В один миг у самолета с прорытой узкой полоской для рулежки снежный покров превратился в сплошное бело-синее месиво, из которого во все стороны разлетались многочисленные снежки.
Французы еще были под впечатлением вчерашнего приема и не замечали того, что по логике вещей должно было привести в уныние: мороз — под сорок, сугробы — почти в человеческий рост. Ничего подобного прибывшие не знали и не видели, а ведь всякому известно: чего не испытал, то не обязательно настораживает, бывает наоборот — успокаивает, притупляет внимание.
Заморские гости лишь тогда опомнились, когда перед ними возник рослый, широкоплечий, стройный, подтянутый советский офицер. Он был весь в меху: унты, летная куртка, утепленные шлемофон и
