туземный верблюжий корпус и южноафриканские мотомеханизированные части отошли в глубь страны». И здесь получалось, что англичанам пора сдаваться на милость победителей.
Но при всем при этом фронтовая полоса почему-то в пользу итальянцев не менялась. Ах, эти удивительные фронтовые сводки! Впрочем, нам еще предстоит говорить о них — о более близких нашему сердцу широтах.
Конец бывшего большевистского главаря был почтен лишь крошечной заметкой:
КОНЕЦ ЛЕЙБЫ ТРОЦКОГО
Что ж! Спорить тут не с чем.
И под этим необычным некрологом — фельетон известного в те годы советского журналиста Григория Рыклина — «О борьбе с грубостью и хамством» в СССР, перепечатанный из «Крокодила».
Внимание Бунина остановила обширная статья «В чужом пиру похмелье». Он читал, и сложные чувства волновали его:
«Русская кровь уже пролилась на полях сражения Франции, но русский эмигрант, по-прежнему урезанный в своих правах, оставался для рядового француза тем же «грязным иностранцем», «метеком», как и до войны… Русских продолжают снимать с работы, лишают законного пайка… Франция, кажется, единственная страна на земле, где положение русских ухудшалось с каждым годом. Суровые декреты и ограничительные распоряжения правительства, увольнения с работ, травля в угоду большевикам ставили русских, отдавших свои лучшие годы заводам Рено и Ситроена, в безвыходное положение… Русских стали высылать из Франции под самыми ничтожными предлогами… Франция превратилась в бессрочную каторгу. Самоубийства стали обычным явлением. Доведенные до отчаяния, русские топились, вешались, стрелялись, обливали себя керосином и сгорали живьем.
У всех еще на памяти страшная смерть казака Зозули, который перерезал себе горло бритвой, а затем, «для верности», вбил в свою голову кирпичом огромный гвоздь.
…Только в окопах, перед лицом смерти, где общая опасность сближала всех, русские встречали участливое отношение».
Бунин дал почитать газету Вере Николаевне, сказав с досадой:
— Конечно, в этой статье много справедливого. К сожалению! Оно и понятно: беженцы никогда и никому не были нужны. Пожалуй, лишь Россия всегда гостеприимно встречала и немцев, и поляков, да и тех же французов. Но это в силу природного хлебосольства россиян. Жаль, что автор, кстати, парижанин — Владимир Абданк-Коссовский, изливает душу на страницах оккупационного листка.
— Да, — согласилась Вера Николаевна, — в этом есть нечто низкое.
— Я никогда не смогу ни строки напечатать у немцев! Просто физически воротит.
…Он действительно категорически отказался на все предложения немцев. А предложения были, в том числе и от «Нового слова». (Что касается Абданк-Коссовского, то он плодотворно трудился в гитлеровской газетенке. Позже, в 50-е — начале 60-х годов, следы его творчества можно обнаружить в парижском журнале «Возрождение».)
Но главные трагические события были впереди.
6
Истории известны два перемирия, носящих одинаковое название «Компьенское». Различают их по годам подписания — в 1918-м и 1940-м.
Первое было заключено 11 ноября в Компьенском лесу в железнодорожном вагоне близ станции Ретонд. Его подписали победители— Франция, США, Англия и — повергнутая Германия.
В 40-м году фюрер ликовал — Германия взяла реванш. Гитлер захотел, чтобы представители Франции в полной мере испили чашу унижения. С варварской сентиментальностью был доставлен тот же железнодорожный вагон, и в том же Компьене правительство Петена подтвердило, что прекращает всякое сопротивление войскам рейха, — этот договор заключили 22 июня.
Демобилизации подлежали вся французская армия и флот, кроме милицейских подразделений — для поддержания внутреннего порядка. Оккупировалось 2/3 территории, включая Париж. Оставшаяся треть объявлялась «свободной зоной».
К счастью для Бунина, он как раз попал в эту зону. (Пройдет два года, и итало-германские войска займут и ее.)
Теперь вся его жизнь сосредоточилась на ограниченном пространстве— вилле «Жаннет» и окружающих ее каменистых холмах, поросших хвойными чащами, издающими под порывами теплого ветра меланхолический ропот, с плющом, стекающим со скал, с запахом горных цветов и лежалой хвои.
Невольное затворничество станет для Бунина своеобразной «болдинской осенью», полной житейских неурядиц и творческого вдохновения.
7
Соглашение Сталина с Гитлером давало плоды.
3 августа 1940 года исполняющий обязанности Президента Литовской республики Юстас Палецкис взошел на высокую трибуну 7-й сессии Верховного Совета СССР 1-го созыва. На натуральном литовском языке он сказал:
— Мне выпало великое счастье заявить Верховному Совету СССР: долголетние чаяния литовского трудового народа, тяжелая, упорная борьба лучших ее сынов увенчались триумфальной победой. Всех борцов воодушевляло в этой борьбе одно имя— символ и знамя борьбы рабочего класса, имя вождя народа великого Советского Союза…
Палецкис сделал паузу — для переводчика на русский товарища Вициса. Набрал полные легкие воздуха и, как из мортиры, выпалил:
— продолжателя дела Ленина…
И после новой паузы:
— …имя Сталина!
В стенограмме написано: «Все депутаты встают и устраивают бурную, продолжительную овацию в честь товарища Сталина. В зале раздаются возгласы «ура!».
Кто не слышал подобных народных восторгов, тот вряд ли представит этот горный обвал, это землетрясение, всеобщую
— Это имя было дорогим талисманом, который из рядовых бойцов делал великанов. С именем Сталина в сердце шла к своим славным победам рабоче-крестьянская Красная Армия в годы гражданской войны, с именем Сталина была разрушена пресловутая линия Маннергейма, линия, которая являлась последней надеждой не только финской белогвардейщины, этого последнего лакея и приспешника империалистической антисоветской политики на берегах Балтийского моря, но и всей преступной и мерзкой белогвардейщины всех Балтийских стран.
Как Палецкис сумел выговорить одним духом столь длинную тираду, представить трудно. Выпив полграфина воды, оратор бодро продолжал:
— С именем Сталина Красная Армия пришла в Литву для защиты интересов Советского Союза от предательского заговора сметоновской банды… С именем Сталина Красная Армия оказала внушительную поддержку литовскому трудовому народу.
Будущий правитель коммунистической Литвы говорил долго и убежденно. Наконец подошел к главному — просил удовлетворить чаяния всего литовского народа и Сейма, принять Литву в Союз ССР.
И в заключение, как положено по протоколу, шли здравицы, венчавшиеся самыми главными, после