После октября семнадцатого «карающий меч революции» (выражение Л.Д. Троцкого), уже окрещенный Железным Феликсом, возглавил Всероссийский чрезвычайный комитет.
Летом 1918 года Феликс снизошел к просьбам беспартийных журналистов и встретился с ними.
Десятки вопросов сводились к одному:
— Не допускает ли глава ЧК мысли, что его организация уничтожает невиновных?
Дзержинский недоуменно развел руки:
— Уважаемые журналисты забывают, что чека — не суд присяжных. Она — защита революции, как, скажем, Красная Армия. И как Красная Армия не может считаться с тем, что в гражданской войне принесет ущерб частным лицам, так и чека должна бороться и побеждать врага, даже если ее меч падает на невинных граждан. Это беда, но беда неизбежная!
И все же многое говорит, что Дзержинский тяготился своим положением, хотел переменить его. Насмешил кремлевских воротил, когда заявил: «Хочу стать наркомом образования».
И все же через три года — в двадцать первом — он покинет «органы» и станет наркомом путей сообщения.
20 июня 1926 года он умрет от припадка грудной жабы. Из большевистской мясорубки выпал важный винт. О чем Железный Феликс думал в свой смертный час? О преданности делу Ленина— Маркса? Или пожалел о тысячах людей, которых лишил жизни? И еще — о своей бессмертной душе?..
6
…Ленин, успевший свести вничью партию с Каменевым, обратился к Дзержинскому:
— Это очень правильно — знать историю города, где нам предстоит жить, нравы обитателей. Ведь привычки меняются так медленно! Надо знать психологию этих обывателей, чтобы заставить их сотрудничать с нами!
— И следует помнить, что русский народ очень религиозен! — сказал Сталин.
Ленин возразил:
— Я вижу в будущем одну форму государственности — во всем мире! — советскую. И одну религию — католическую.
— Конечно, — живо согласился Дзержинский, — западная культура органически вышла из католического просвещения. И эта религия выше по своему духовному уровню, чем православная, как западная культура выше славянской.
Дзержинский был крещен в католической вере.
— Это так! — согласился Ленин. — Но сущность проблемы лежит в иной плоскости. Ведь еще Энгельс указывал, что римско- католическая церковь является интернациональным центром всей Западной Европы. Несмотря на ее изъяны, эта религия объединяет все католические страны в одно большое политическое целое. Вот в чем сила!
Луначарский, не участвовавший до этого в разговоре, с любопытством глядел в рот вождю:
— Стало быть, если в России будет повсеместно введено католичество, уменьшится вероятность войн, но увеличится наша возможность влиять на политические процессы Европы?
— Конечно! И если даже произойдет мировая революция…
— Она произойдет! — неуместно вмешалась Крупская. — В два счета!
Ленин, недовольно взглянув на нее, закончил:
— …то религия останется важным фактором воздействия на народы! Но, повторю, прежде католическую религию следует повсеместно внедрить в России.
Разгорелся жаркий спор — быть католичеству или атеизму.
— Товарищи, — приказным тоном вдруг распорядился Ленин, — всем — спать.
Он направился в свой отсек вагона, за ним — в затылок — Крупская.
Сталин сладко потянулся:
— Приказ начальника не обсуждают! — и отправился в купе.
Вскоре в салон-вагоне свет потух. Поезд давно еле-еле тащился, то и дело (к негодованию бодрствовавшего Бонч-Бруевича) останавливался у светофоров.
— В чем дело? Кто нас не пропускает? — возмущался он. — Ведь мы едем значительно медленней, чем полагается по расписанию!
Его денщик и рассыльный Цветков беспомощно разводил руки:
— Не могим знать!
— «Не могим, не могим»! — передразнил его начальник. — Сбегай к машинисту, выясни.
Вскоре Цветков вернулся:
— Впереди нас поезд с матросами. Они нарочно не пущают.
— Черт их возьми, этих матросов! Сволочня проклятая! Неспроста их Ильич не любит. Откуда они взялись здесь?
— Машинист докладывают, что оне вперед нашего с Николаевского вокзалу с товарных путей выскочили. Дезельтиры.
— Задержать! Во что бы то ни стало! С ближайшей станции дать телеграмму.
* * *
Ранним утром, вместо того, чтобы быть в Твери, правительственный поезд прибыл лишь в Малые Вишеры. Самый Главный пассажир мирно вкушал сон. Солнце сквозь легкое молочное марево осветило привокзальные постройки, паровозные дымки, громадный товарный состав, битком набитый вооруженными матросами.
Это и были те самые «дезельтиры», своей волей утекшие из революционного Петрограда. Несколькими днями раньше Дзержинскому пришлось руководить боевой операцией по разоружению этих матросов, количеством более шести тысяч.
Операция завершилась победоносно: матросы ни с кем не хотели воевать, в том числе и с чекистами. Они хотели одного — добраться до своих домов. Большой отряд чекистов без хлопот и выстрелов отобрал у матросов оружие. Репрессивных мер (по распоряжению Дзержинского) принимать не стали — чтоб не вызвать всеобщего бунта.
На сей раз решительно действовал Бонч-Бруевич.
— Пулеметы — на тормозные площадки и на платформы! — скомандовал он.
Гулко застучали «максимы» по каменной платформе, громыхая, выкатывались на железо тормозных площадок.
Тем временем большой отряд, сопровождавший поезд и состоявший из сотрудников ЧК и латышских стрелков, предъявил ультиматум:
— Сдать оружие, из вагона не выходить! Через час двинетесь дальше! Иначе ваш товарняк разнесем в щепки вместе с вами.
Матросы ультиматум приняли. Сдали кой-какое оружие, вошли в вагоны и не выходили до отправки правительственного состава.
Бонч-Бруевич, смахивая рукавом пот со лба, торопливо приказал:
— Товарняк загнать в самый глухой тупик! Пути забить пустыми вагонами!
Распоряжение было выполнено. Только после этого Бонч-Бруевич облегченно вздохнул и потеплевшим взглядом посмотрел на ожившего начальника станции:
— Товарищ, сообщу вам секретные сведения: за нами следуют еще два спецпоезда — с сотрудниками и документами. Оставляю вам в помощь двух бойцов: товарняк ни под каким видом не выпускать двадцать четыре часа! Задание выполните — получите приличное вознаграждение, — Бонч- Бруевич испытующе посмотрел на бедного железнодорожника. — Если же нет…
Тот перепугался, мял трясущимися руками форменную фуражку:
— Они же меня замордуют! По вашему телеграфному приказу я грузовой держу более трех часов! Они ведь били меня, грозили жену изнасиловать…
— А мы грозить не будем, мы — если не выполните приказ, расстреляем! И тебя, и жену. И не вздумай сбежать. Из-под земли вынем. И семью твою!
Понуро опустив голову, болтая по воздуху фуражкой с красной тульей, спотыкась о шпалы, начальник станции побрел в сторону от вокзала. «Как бы, дурак, не повесился! — подумал Бонч-Бруевич. — Кто тогда мой приказ выполнит? Да, насчет матросов дам телеграфный приказ, пусть эту шпану в Москве обезвредят!
