наставления и не стала перечить ей, когда Ингрид сказала, что не хочет, чтобы кто-нибудь знал о том, что она жива. Старушка решила действовать с умом. У нее была сестра, служившая домоправительницей в большом господском поместье в Далекарлии. Анна Стина задумала отвести туда Ингрид и уговорить сестру Ставу, чтобы та пристроила девушку на какое-нибудь место в усадьбе. Скорее всего придется Ингрид довольствоваться обязанностями простой служанки, но иного выхода не было.
И вот теперь они были на пути в это поместье. Местность была хорошо знакома Анне Стине, а потому им не было нужды идти проезжим трактом, и они шагали безлюдными лесными тропами. Но путь этот оказался не из легких. Башмаки у них износились и развалились, юбки испачкались, подолы обтрепались. Маленькая злобная еловая ветка зацепила Ингрид за рукав кофты и прорвала на нем громадную прореху.
К вечеру четвертого дня они вышли на лесистый холм, с вершины которого им открылся вид на глубокую долину. В долине находилось озеро, а в нем, близко к берегу, высился остров, на котором раскинулось белоснежное поместье. Увидев это поместье, матушка Анна Стина сказала, что оно называется Мункхюттан и там живет в услужении ее сестра.
Тут же, на лесистом холме, они попытались привести себя в порядок. Поправили и завязали потуже платки на голове, досуха вытерли мхом башмаки и умылись в лесном ручье. Матушка Анна Стина попыталась заколоть булавкой рукав у Ингрид на кофте так, чтобы не видна была прореха.
Оглядев Ингрид, старушка безнадежно вздохнула. Дело было не только в том, что девушка выглядела странно в платье, одолженном у Анны Стины, которое было ей явно не впору. Сестра Става навряд ли захочет взять в услужение такую слабенькую былинку. Это было бы все равно, что приставить к делу дуновение ветерка. Пользы от девушки в хозяйстве будет не больше, чем от мотылька со сломанными крылышками.
Приведя себя кое-как в порядок, они стали спускаться вниз к озеру. Путь был недолгим, и вскоре они уже шли по землям, относящимся к владениям Мункхюттана.
Да, но до чего же неухоженным оказалось это имение!
Вокруг простирались обширные запущенные поля, на которые наступал лес. Мост, ведущий на остров, был настолько шатким, что когда они шли по нему, то казалось, что он вот-вот рухнет. Аллея, ведущая от моста к господскому дому, заросла травой, словно пастбище, и поперек нее лежало поваленное ветром дерево.
Сам остров был настолько красив, что на нем оказался бы к месту даже замок, но в саду не высажено было ни единого цветка, в громадном парке деревья наступали друг на друга, а по сырым от влаги зеленым тропкам, извиваясь, ползали ужи.
Увидев все это запустение, Анна Стина встревожилась. Она шла, бормоча себе под нос:
— В чем дело? Может быть, сестра Става умерла? Как могла она допустить такое? Тридцать лет назад, когда я последний раз тут была, все выглядело иначе. Господи помилуй, что же это случилось со Ставой?
Она не могла представить себе такого разорения в том месте, где служит ее сестра.
Ингрид шла за старушкой медленно и неохотно. В тот момент, когда она ступила ногой на мост, она почувствовала, что по мосту идут не двое, а трое.
Кто-то, шедший ей навстречу, затем повернул и последовал за ней. Шагов Ингрид не слышала, но вместе с тем она чувствовала, что тот, кто идет за ней по мосту, находится совсем рядом. Она видела, что тут кто-то есть.
Ее охватил жуткий страх, и она хотела уже попросить матушку Анну Стину повернуть назад, хотела сказать ей, что место это заколдовано и она не решается идти дальше. Но прежде чем она успела вымолвить хоть слово, неизвестный приблизился к ней вплотную, и она узнала его.
До этого фигура его смутно маячила поодаль, но теперь она отчетливо увидела его и поняла, что это он, студент.
И появление его больше не казалось ей неестественным, не вселяло ужаса. Это было чудесным знамением — то, что он вышел ей навстречу. Словно бы он сам привел ее сюда и теперь своим появлением хочет подтвердить это. Он шел рядом с ней через мост, по аллее до самого господского дома.
Невольно она то и дело поворачивала голову налево. Именно там маячило его лицо, почти что рядом с ее щекой. Впрочем, она видела не столько лицо, сколько невыразимо прекрасную улыбку, ласково обращенную к ней. Но когда она начинала вглядываться, все исчезало. Нет, здесь ничто не поддавалось пристальному осмотру. Стоило ей отвернуться и поглядеть вперед, как лицо снова возникало у ее щеки.
Тот, кто шел рядом с нею, не произносил ни слова. Он только улыбался, но ей было довольно и этого. Этого было довольно, чтобы показать ей, что есть на свете кто-то, кто относится к ней с нежной любовью. Она явно ощущала его присутствие и могла убедиться в том, что он охраняет и оберегает ее. И под влиянием этого блаженного ощущения исчезло отчаянье, терзавшее ее душу после жестоких слов приемной матери.
Ингрид чувствовала, как снова возвращается к жизни. Она вправе жить, раз кто-то любит ее.
Так вот и случилось, что она вошла в кухню господского дома с ярким румянцем на щеках и сияющим блеском в глазах. Конечно, она была бледна и слаба, как былинка, но вместе с тем прекрасна, как только что распустившийся бутон.
Она все еще была как во сне и с трудом воспринимала окружающее, но было нечто, изумившее ее до такой степени, что почти пробудило от грез. У очага она увидела еще одну Анну Стину. Она стояла там, низенькая и коренастая, с большим квадратным лицом, точно такая же, как и та, первая Анна Стина. Вот только почему она такая нарядная, в белом чепце, завязанном лентами у подбородка, и в черном шелковом платье? В голове Ингрид все еще мутилось, и прошла целая вечность, прежде чем она сообразила, что это, должно быть, юнгфру[4] Става.
Она почувствовала на себе беспокойный взгляд Анны Стины и сделала над собой усилие, чтобы прийти в себя и поздороваться. Впрочем, теперь она больше не придавала значения ничему. Главное было то, что он явился к ней.
Рядом с кухней находилась крошечная комнатушка, занавешенная шторой с синими полосами. Их ввели в эту комнатку, и юнгфру Става подала им еду и кофе.
Матушка Стина не мешкая заговорила о цели их прихода. Она говорила долго, упомянула о том, каким доверием пользуется сестра у ее милости, госпожи советницы, которая даже позволяет ей по собственному выбору нанимать слуг в усадьбу. Юнгфру Става ничего не отвечала, но Ингрид перехватила ее красноречивый взгляд, который как бы говорил о том, что, по мнению домоправительницы, она навряд ли пользовалась бы у госпожи таким доверием, если бы нанимала прислугу вроде этой девушки.
Матушка Анна Стина принялась расхваливать Ингрид, уверяла, что она очень славная девушка. Прежде она служила в усадьбе пастора, но теперь, когда она повзрослела, ей захотелось поучиться чему- нибудь дельному, и Анна Стина решила отвести ее к той, от которой она сможет узнать больше, чем от кого бы то ни было.
Юнгфру Става и на это ничего не ответила. Но взгляд ее не мог скрыть удивления тем, что девушка, находившаяся в услужении в пасторской усадьбе, не нажила себе даже собственного платья и вынуждена была одолжить одежду у старой Анны Стины.
Старушка стала жаловаться на свою обездоленность. Она, мол, живет одиноко, в глухом лесу, заброшенная близкими, а вот эта девушка не раз прибегала и утром, и вечером проведать ее. И потому ей теперь хотелось бы отплатить девушке добром и устроить ее судьбу так, чтобы она осталась довольна.
Юнгфру Става выразила сожаление, что им пришлось ходить так далеко, чтобы пристроить девушку на место. Уж коли она так хороша, то почему не смогла наняться в прислуги в какой-нибудь усадьбе в родных краях?
Матушка Анна Стина поняла, что дело может сорваться, и возвысила голос:
— Ты, Става, весь твой век просидела тут в тепле и довольстве, а я между тем жила в большой нужде. Вспомни, что я до сего дня ни разу тебя ни о чем не просила. И вот теперь ты собираешься выставить меня отсюда, как попрошайку, от которой хотят отделаться куском хлеба!
Юнгфру Става слегка улыбнулась и сказала:
— Сестра Анна Стина, ты скрываешь от меня правду. Я сама родом из Рогланды и хотела бы знать, в какой крестьянской избе в этом приходе можно было отыскать такие глаза и такое личико.
