Майорша приподнялась в постели.
— Все счастье вы требуете для себя! — закричала она, потрясая кулаками. — Все счастье и благословение Божие! Нет, пусть Экебю достанется кавалерам им на погибель! Пусть муж и жена разлучатся, пусть они погибнут! Ведь я ведьма, мерзкая чертовка, я совращала вас на путь зла. Какова обо мне слава, такой мне и должно быть.
Она схватила письмо и бросила его Йёсте в лицо. Черная бумага затрепыхала и упала на пол. Йёсте она была хорошо знакома.
— Ты виноват передо мной, Йёста. Ты обидел ту, кто была тебе второй матерью. Неужто ты теперь посмеешь перечить мне, не смиришься с наказанием, какое я тебе избрала? Ты примешь от меня Экебю, и это погубит тебя, потому что ты слабоволен. Ты отошлешь домой свою жену, чтобы уже никто не смог бы спасти тебя. Ты умрешь столь же сильно ненавидим всеми, как я. О Маргарете Сельсинг будут вспоминать как о ведьме. Ты же останешься в памяти людей расточителем и кровопийцей.
Она снова откинулась на подушки, и наступило молчание. И в этой тишине вдруг послышался глухой удар, потом еще один и еще. Это запел свою мощную песню кузнечный молот.
— Слушайте! — сказал тогда Йёста Берлинг. — То поют славу Маргарете Сельсинг! Это не сумасбродные проделки пьяных кавалеров! Это победный гимн труда в честь доброй старой труженицы. Вы слышите, госпожа майорша, о чем поет молот? «Благодарю, — говорит он, — благодарю за честный труд, что ты дала беднякам, благодарю за дороги, что ты проложила, за селения, что ты построила! Благодарю за радость и веселье, царившие в твоем доме! Благодарю! — поет он. — Спи же с миром! Дело твоих рук не умрет. Твой дом будет всегда пристанищем тех, кто трудится на благо людям. Спасибо тебе, — поет он, — и не суди нас, наши заблудшие души! Отправляясь в царство покоя, не суди строго нас, оставшихся на бренной земле!»
Йёста умолк, а молот продолжал петь. Все голоса, желавшие выразить майорше свою любовь и уважение, слились в этой песне. Постепенно напряжение исчезло с ее лица, черты его разгладились, казалось, тень смерти уже опустилась на нее.
В комнату вошла дочь пастора из Брубю и сказала, что прибыли господа из Хёгфорса. Майорша велела им удалиться. Она раздумала писать завещание.
— О Йёста Берлинг, герой, совершивший столько подвигов! Ты победил и на этот раз. Наклонись ко мне, дай мне благословить тебя!
Ее снова стало лихорадить. В горле послышались предсмертные хрипы. Тело корчилось в тяжких страданиях, но душа уже ничего не знала об этом. Она уже лицезрела небеса, открывающиеся умирающим.
Час спустя схватки жизни со смертью прекратились. Она лежала столь умиротворенная и прекрасная, что стоявшие возле нее люди были глубоко взволнованы.
— Дорогая старая майорша, — сказал Йёста, — такой я уже видел тебя однажды! Маргарета Сельсинг вновь ожила. Теперь она никогда не уступит место майорше из Экебю.
Вернувшись из кузницы, кавалеры узнали, что майорша умерла.
— А слышала она удары молота?
— Да, слышала.
И кавалеры были рады тому, что старались не напрасно. Они узнали также, что майорша хотела оставить им Экебю, но завещание не было составлено. Они сочли это большой честью для себя и похвалялись этим до конца своих дней. Но никто не слыхал, чтобы они когда-нибудь жалели о потерянном богатстве.
Рассказывают, что в эту рождественскую ночь Йёста Берлинг, стоя рядом со своей молодой женой, держал перед кавалерами свою последнюю речь. Он тревожился за их судьбу, ведь им придется убираться из Экебю. Впереди у них лишь старческие недуги. Холодный прием ожидает старого и угрюмого человека в чужом доме. Бедного кавалера, вынужденного из милости жить у крестьянина, ожидают невеселые дни. Ему предстоит прозябать в одиночестве, разлученному с друзьями.
Обращаясь к своим друзьям, беспечным, привыкшим ко всем превратностям судьбы, он назвал их древними богами, рыцарями, появившимися в стране железа в железный век, чтобы принести сюда радость и веселье. Он скорбел о том, что в райском саду, где порхали крылатые бабочки радости, появились прожорливые гусеницы, пожирающие плоды.
Разумеется, он знал, что радость и веселье нужны детям земли, что без них нет жизни. Но он знал также, сколь трудна стоящая перед миром загадка — как соединить радость и веселье с добротой. Казалось бы, это самое простое, но в то же время и самое трудное дело. До этих пор им не удавалось отгадать эту загадку. Но теперь ему представлялось, что за этот год, год радости, горькой нужды и счастья, они многое постигли.
Ах, добрые господа кавалеры, мне тоже горек миг расставаний. Это последняя ночь, которую я с вами провела без сна. Я не услышу больше ни радостного смеха, ни веселых песен. Пришло время расставаться мне с вами и со всеми веселыми обитателями берегов Лёвена.
Дорогие мои старые друзья! В давние дни вы одарили меня богатыми дарами. Вы поведали мне, живущей в глубоком уединении, о полноте и богатстве изменчивой жизни. На берегах озера моих детских мечтаний вы сражались, подобно героям Рагнарёка.[54] Но что я сумела дать вам?
Быть может, вас порадует то, что ваши имена вновь зазвучат рядом с названиями дорогих вам усадеб? Пусть блеск и великолепие вашей жизни вновь засияет над этим краем! Еще стоит Борг, еще стоит Бьёрне, стоит и Экебю на берегу Лёвена, окруженное водопадами и озерами, парками и улыбающимися лесными полянками. Стоит выйти на широкий балкон, как старые предания начинают роиться в воздухе, как пчелы в летнюю пору.
Да, кстати о пчелах, позвольте мне рассказать вам еще одну старую историю! Коротышка Рустер, тот самый, что шел с барабаном впереди шведской армии, когда она в 1813 году вступила в Германию,[55] позднее не уставая рассказывал истории об удивительных странах. Люди, по его словам, там ростом с колокольню, ласточки не меньше орла, а пчелы величиной с гуся.
— Ну а какие же там тогда ульи?
— Обыкновенные, такие же, как у нас.
— А как же туда залетают пчелы?
— Это уж их забота, — отвечал коротышка Рустер.
Дорогой читатель, не должна ли я сказать тебе то же самое? Ведь гигантские пчелы фантазии целый год летали над нами, но как им попасть в улей действительности, это уж, верно, их забота.
Notes
1
2
