Будущий жених поспешил к Марианне и сразу же одним духом выпалил:
— О Марианна, милая Марианна! Я уже говорил с дядюшкой Мельхиором. Мне бы очень хотелось, чтобы ты стала моей женой. Скажи, согласна ли ты, Марианна?
Она тут же выведала у него всю правду. Старого барона, отца Адриана, снова одурачили, он опять купил несколько пустых рудников. Он всю жизнь покупал рудники, и каждый раз руды в них не было. Мать Адриана была этим очень озабочена, сам же он наделал долгов и теперь сватался к ней, чтобы спасти отчий дом и гусарский мундир.
Его имение Хедебю было расположено на противоположном берегу озера, почти напротив Бьёрне. Марианна его хорошо знала, они с Адрианом были сверстниками и друзьями детства.
— Выходи за меня, Марианна, прошу тебя. Я влачу жалкую жизнь. Езжу на чужих лошадях, не могу даже расплатиться с портным. Долго так продолжаться не может. Мне придется уйти в отставку, а тогда я застрелюсь.
— Но что из нас выйдет за пара? Ведь мы ни капельки не влюблены друг в друга.
— Что до любви, так меня эта чепуха ни капельки не интересует, — заявил он. — Я люблю верховую езду, охоту, но кавалер из меня не получится: да, я люблю трудиться. Если бы только у меня были деньги, я бы освободил имение от долгов, дал бы матушке спокойную старость и тем был бы доволен. Я бы пахал и сеял, работу я люблю.
Он посмотрел на нее честными, открытыми глазами, и она поняла, что он говорил правду, что этому человеку можно верить. Она обручилась с ним главным образом для того, чтобы уйти из дома, к тому же он всегда нравился ей.
Но никогда ей не забыть ужасный месяц, последовавший за этим августовским днем, днем их помолвки.
Барон Адриан с каждым днем становился все печальнее и молчаливее. Хотя он часто приезжал в Бьёрне, иногда даже по нескольку раз в день, она не могла не заметить, что он был чем-то угнетен. В обществе других он еще мог шутить, но стоило им остаться наедине, как он становился невыносимо молчаливым и скучным. Не так-то легко, как он думал вначале, жениться на уродливой женщине. Теперь же он испытывал к ней отвращение. Никто лучше нее не знал, как она безобразна. Разумеется, она дала ему понять, что вовсе не ждет от него ласки или любовных признаний, и все же он мучился, представляя себе ее своей женой, и с каждым днем становился все мрачнее. Зачем же он мучился напрасно? Почему не расторгал помолвку? Она давала ему достаточно ясные намеки. Сама же Марианна не могла ничего поделать. Отец сказал ей напрямик, что при ее пострадавшей репутации расторжение помолвки было бы настоящим скандалом. И потому она глубоко презирала их обоих и жаждала любой ценой избавиться от своих повелителей.
И вот всего лишь через несколько дней после торжества по случаю помолвки произошло событие, резко изменившее всю их жизнь.
На песчаной дорожке напротив главного входа в особняк усадьбы Бьёрне лежал большой камень, доставлявший всем немало хлопот и неприятностей. На него наезжали коляски, об него спотыкались лошади и люди, служанки, задевая о него тяжелыми подойниками, проливали молоко, но камень продолжал лежать там, как лежал с незапамятных времен. Он был на этом месте еще во времена родителей заводчика, задолго до того, как они задумали обзавестись поместьем Бьёрне. Мельхиор Синклер считал, что убирать этот камень вовсе ни к чему.
Но в один из последних дней августа две служанки, которые несли тяжелый ушат, споткнулись об этот камень и сильно разбились. Все решили, что камень этот пора убрать.
Время было раннее, но хозяин уже ушел на прогулку. Так как работники с восьми до десяти утра были, по обыкновению, дома, фру Густава велела убрать большой камень.
Работники принесли лом и лопаты, подрыли камень, засунули под него лом и с трудом выкопали наконец этого давнего нарушителя покоя и отнесли его на задний двор. Работы хватило на шестерых.
Едва успели убрать камень, как заводчик вернулся домой и тут же заметил, что камня нет на прежнем месте. Можно себе представить, как он рассердился! Ему казалось, что теперь это уже не его усадьба. Кто осмелился перенести камень? Ах вот как, это фру Густава распорядилась. До чего же бессердечны эти женщины! Разве жена не знала, как дорог ему был этот камень?
И он подошел к камню, поднял его один, пронес через весь двор до того места, где он лежал раньше, и швырнул его на землю. А ведь этот камень с трудом могли поднять шесть человек. Об этом подвиге судачил после весь Вермланд.
Когда он нес камень, Марианна стояла у окна и смотрела на него. Никогда еще он не казался ей таким страшным. И этот человек — ее господин, этот монстр, наделенный чудовищной силой, самодур, потакающий всем своим прихотям.
Они с матерью завтракали, когда Марианна вдруг непроизвольно подняла столовый нож.
Фру Густава схватила ее за руку.
— Марианна!
— В чем дело, матушка?
— Ах, Марианна, у тебя был такой странный взгляд. Я испугалась.
Марианна пристально посмотрела на мать. Маленькая, высохшая, седая и морщинистая, а ведь ей всего пятьдесят лет. Она любила мужа, как собака, не замечая пинков и ударов. Чаще всего она пребывала в хорошем настроении, но и тогда казалась жалкой и несчастной. Она походила на потрепанное штормами дерево на берегу моря, которому стихия не давала расти спокойно. Она научилась ходить крадучись, лгать во спасение и часто представлялась глупее, чем была на самом деле, чтобы избежать упреков мужа. Во всем она была послушным орудием в его руках.
— Скажите, матушка, вы стали бы сильно горевать, если бы отец умер? — спросила Марианна.
— Я знаю, ты сердишься на отца. Вечно ты на него злишься. Но ведь сейчас, когда у тебя есть новый жених, неужто нельзя успокоиться?
— О, матушка, это от меня не зависит. Что я могу поделать, если боюсь его? Неужто вы, матушка, не видите, каков он? За что я должна любить его? Он вспыльчив и груб, он замучил вас до того, что вы состарились прежде времени. С какой стати он должен быть нашим господином? Он ведет себя как взбесившийся деспот. За что я должна любить и почитать его? Он ни к кому не питает ни сострадания, ни жалости. Я знаю, что он силен. Он в любую минуту может убить нас. Может выкинуть нас из дома, стоит ему только захотеть. И за это я должна любить его?
На тут фру Густаву словно подменили. Она обрела силу и мужество, и в голосе ее зазвучали властные нотки.
— Берегись, Марианна. Мне начинает казаться, что твой отец был прав, когда не пустил тебя той зимой в дом. Вот увидишь, Господь покарает тебя за это. Ты научишься терпеть без ненависти, страдать без мести.
— О, матушка, я так несчастлива!
И тут, словно в ответ на их спор, в прихожей раздался грохот, рухнуло что-то тяжелое.
Они так никогда и не узнали, случился с Мельхиором Синклером удар, оттого что он, стоя на лестнице, услышал в открытую дверь слова Марианны, или виной тому было сильное физическое напряжение. Когда они подбежали к нему, он лежал в беспамятстве. Сами же они никогда его об этом не спрашивали. А он не подавал вида, что слышал их разговор. Марианна не могла избавиться от мысли, что она невольно отомстила ему. Но при виде отца, лежавшего на той же самой лестнице, на которой она научилась его ненавидеть, горечь сразу улетучилась из ее сердца.
Он вскоре пришел в сознание и, пролежав в постели несколько дней, вполне оправился, но при этом изменился до неузнаваемости.
Марианна видела в окно, как родители гуляли по саду. Теперь они всегда были вместе. Он никогда не выходил из дома один, никуда не уезжал, ворчал, если приезжали гости, не хотел ни на минуту разлучаться с женой. Он как-то разом постарел, был не в силах даже написать письмо, жена делала это за него. Он ничего самостоятельно не решал, обо всем советовался с женой и поступал так, как она решала. Теперь он был неизменно кроток и приветлив. Мельхиор Синклер и сам замечал происшедшую с ним перемену и то, как радуется этой перемене жена.
