— А вы?
Снова повисла пауза. Вдалеке теплый ветер поднимал пыль и клочья лишайника; над поселком взвился смерч и унесся вдаль. Белснор шумно потянул воздух носом — пахло довольно неприятно. Как от собачьей шкуры, сохнущей на веревке.
«Смерть, — мысленно проговорил он. — Только о ней я способен думать сейчас. И несложно понять, почему. Смерть затмила перед нами весь мир, меньше чем за сутки выбила из- под нас все опоры».
— Почему вы не принесли тело?
— Оно уплыло по реке, — ответил Сет. — И сгорело. — Он приблизился к Белснору вплотную. — Как погиб Кослер?
— Его заколол Тони.
— А с ним что случилось?
— Я его застрелил. Иначе он бы убил меня.
— А Роберта Рокингэм? Ее ты тоже застрелил?
— Нет! — отрезал Белснор.
— Похоже, нам пора подумать о новом руководителе, — вмешался Фрейзер.
— Я вынужден был его убить, — уныло произнес Белснор. — Он мог перерезать всех нас. Спросите Бабла.
— Я не гожусь в свидетели! — зачастил Бабл. — Не больше, чем любой из вас! Про убийство Тони и Берта я знаю только со слов Белснора.
— Чем Тони заколол старика? — спросил Сет.
— Мечом, — ответил Белснор. — Можешь взглянуть, он в его комнате.
— Откуда ты взял пистолет? — поинтересовался Рассел.
— Он у меня давно. — У Белснора обмякли ноги. — Я сделал, что мог, — с тоской произнес он. — Это было необходимо.
— Выходит, они в гибели Берта и Тони не виноваты, — заметил Сет. — Берта прикончил Тони, а смерть Дункельвольда — на твоей совести.
— Дункельвельта, — машинально поправил Белснор.
— И мы не знаем наверняка, что миссис Рокингэм мертва. Может, она просто убежала. С перепугу.
— Исключено, — возразил Белснор. — Она совсем больная.
— Мне кажется, Фрейзер прав, — заключил Сет. — Нам нужен новый староста. Где его пистолет? — обратился он к Баблу.
— Остался в комнате Тони.
Белснор бросился к квартире Дункельвельта. Сет — за ним.
— Остановите его! — крикнул Бабл.
Следом за Белснором и Сетом Тагг, Фрейзер и Бабл взбежали на крыльцо и ворвались в квартиру. Рассел остался с Мэри и Мэгги. Вскоре на пороге появился Сет с пистолетом в руке.
— Рассел, вы считаете, что мы не правы?
— Верни ему пистолет.
Удивленный, Сет остановился, но оружие Белснору не отдал.
— Спасибо, — сказал Белснор Расселу. — Мне пригодится твоя поддержка. — Он протянул руку к Сету. — Послушайся Рассела, верни пистолет. Он не заряжен. Я вынул все патроны.
— Ты кое-кого убил, — с мрачной рассудительностью произнес Сет.
— Он был вынужден, — возразил Рассел.
— Пистолет останется у меня.
— Мой муж хочет стать вашим руководителем, — вступила в разговор Мэри. — По-моему, эта идея не так уж плоха. Надеюсь, вы останетесь довольны. В Текеле Упарсине у него был большой авторитет.
— Почему ты не с ними? — спросил Белснор Рассела.
— Я знаю, что произошло. Твой поступок продиктован необходимостью. Надеюсь, мне удастся их убедить… — Он оборвал фразу. Белснор повернулся к остальным. Он не заметил, как у Сета вырвали оружие. Теперь Тагг криво улыбался и целился в Белснора.
— Отдай! — велел ему Сет.
Все закричали на Тагга, но он стоял неподвижно, не сводя с Белснора воспаленных глаз и мушки пистолета.
— Теперь я — ваш руководитель, — заявил он. — Голосования не требуется. — И добавил, обращаясь к троим мужчинам, что стояли вокруг него: — Идите к остальным. Ко мне не приближаться. Понятно?
— Он не заряжен, — повторил Белснор.
Сет выглядел сокрушенным — плечи поникли, на бледном лице прорезались морщины. Как будто он винил себя (да, наверное, так оно и было) за то, что позволил Таггу завладеть оружием.
— Я знаю, что делать! — Мэгги достала из кармана Книгу Спектовского.
Ей казалось, она нашла способ отобрать пистолет у Тагга. Наугад раскрыв Книгу и декламируя, она медленно двинулась к нему.
— «Следовательно, можно сказать, что Бог-в-Истории проявляет себя в нескольких фазах. Первая. Период Непорочности до начала деятельности Разрушителя Формы. Вторая. Период Проклятия, когда Божество обладает наименьшей, а Разрушитель — наибольшей властью. Это объясняется тем, что изначально Божество не ожидало встретить Разрушителя Формы и оказалось застигнуто врасплох. Третья. Рождение Бога-на-Земле, знаменующее конец периода Абсолютного Проклятия и Отдаления от Господа. Четвертая. Период… — Мэгги подошла к Таггу почти вплотную. Он не двигался, пальцы побелели на рукоятке пистолета. Мэгги снова стала монотонно читать Священное Писание. — Четвертый период, когда Божество вступает в мир, дабы спасти страждущих и защитить все живое в Ипостаси Заступника, который…»
— Назад! — прохрипел Тагг. — Не то убью!
— «…Который, несомненно, существует, но не в этом круге. Пять. Следующий, и последний Период…»
Ужасающий грохот сотряс ее барабанные перепонки. Мэгги шагнула назад и ощутила острую боль в груди; ощутила, как легкие онемели от тяжелого удара. Вокруг нее все меркло, разливалась тьма.
«Сет Морли…» — подумала она и хотела произнести это вслух, но не смогла. И тут же услышала шум. Где-то вдали, во тьме, неистово пыхтело что-то огромное.
Мэгги осталась одна.
Пых-пых…
Теперь она видела цвета радуги, слитые в сияние, текущее, как жидкость. От него отделялись и катились к Мэгги справа и слева диски от циркульных пил и зубчатые колеса. Прямо перед ней угрожающе пульсировала гигантская тварь. Мэгги слышала ее властный, гневный голос. Решительность чудовища пугала: оно не просило, оно требовало. Мэгги поняла, что означает это пыхтение: тварь пытается ей что-то сказать. Пых-пых-пых… Превозмогая физическую боль, женщина в страхе воззвала:
— Libera me, Domine, de morte aetena, in die illa tremenda.[10]
Пульсация не прекращалась, а беспомощная Мэгги медленно приближалась к Твари. Периферийным зрением она уловила нечто фантастическое: огромный арбалет со взведенной тетивой, а на нем — как стрела — Заступник. Внезапно Заступник понесся вверх, в самый маленький из концентрических кругов.
— Agnus Dei, — сказала Мэгги. — Qui tollis peccata mundi.[11]
Ей пришлось оторвать взгляд от пульсирующего водоворота и поглядеть под ноги. Далеко внизу — белая пустыня, яростный ветер, стремящийся похоронить скалы под снегом. Новый период оледенения… Мэгги даже думать было трудно, не то что говорить.
— Lacrymosa dies illa, — прошептала она и захрипела; казалось, грудь превратилась в сосуд, наполненный болью. — Qua resurget ex favilla, judicandus homo reus.[12] — От этих слов боль как будто поутихла — значит, надо говорить на латыни (хоть она и не знала этого языка, даже не подозревала о его существовании). — Huic ergo parce, Deus! Pie Jesu Domine, dona eis reuieem.[13]
Пыхтение не умолкало.
Мэгги сорвалась в бездну. Навстречу несся окоченевший ландшафт преисподней.
— Libera me, Domine, de morte aeterna![14] — снова вскричала она. Но это не помогло. Лететь до дна пропасти оставалось считанные мгновения.
Зверь с широкими крыльями и шипами на голове и хребте, похожий на колоссального металлического дракона, взмыл навстречу и пронесся мимо, окатив Мэгги волной теплого воздуха.
— Salve me, fons pietatis,[15] — воззвала она к нему, без удивления узнав в нем Заступника, который вырвался из врат Преисподней к наименьшим, внутренним кругам.
Вокруг нее расцветали красочные огни. Краем глаза заметив неподалеку алые сполохи и дым, она повернулась к ним и опешила: не тот цвет.
«Я должна искать чистое белое сияние ожидающего лона, в котором мне предстоит переродиться».
Теплый ветер Заступника повлек ее вверх. Цвета дыма и пламени остались позади, а справа она увидела яркий желтый свет. Как могла, Мэгги устремилась к нему.
Боль в груди улеглась, по телу растекалась приятная немота…
«Ты избавил меня от страданий, — мысленно обратилась она к Заступнику, — позволь же возблагодарить Тебя.
Я видела его, — подумала она. — Я видела Заступника, а значит, получила шанс спастись. Веди меня! Наставь на путь истинный к Возрождению!»
Наконец появился истинный — белый — свет. Мэгги рванулась к нему, что-то подтолкнуло ее вперед.
«А ты все злишься на меня?» — подумала она о пульсирующей громадине.
Пыхтение еще слышалось, но Мэгги больше не придавала ему значения.
«Это может длиться вечно, ибо Тварь — за временем, вне времени, никогда не бывала во времени. Пространства в этом мире тоже не существует. Все выглядит двухмерным, предметы лепятся друг к другу, как большие грубые рисунки ребенка или первобытного охотника».
— Morstupebit et natura, cum resurget creatura, judicanti responsura,[16] — сказала Мэгги вслух.
Тварь снова притихла.
«Забыла обо мне, — подумала Мэгги. — Позволяет Заступнику унести меня в истинный свет».
Она плыла навстречу ясному белому сиянию, время от времени произнося религиозные латинские формулы. Боль в груди совсем угасла, тело стало невесомым, неподвластным времени и пространству.
