Она проскользнула мимо него и опустилась в кресло возле иллюминатора. Профессор, судя по всему, была из тех женщин, что не утрачивают элегантности нигде и никогда. Этим утром на ней был обтягивающий черный свитер и лыжный костюм, а волосы – забраны в аккуратный пучок на затылке. Похоже, это ее любимая прическа. Смит поймал себя на том, что думает, какой длины и как выглядят ее волосы, если их распустить.
Отогнав посторонние мысли, он быстро огляделся вокруг. Места позади и сбоку от них незаняты, так что они могли говорить, не опасаясь быть услышанными. Валентина также не забывала об осторожности, поэтому, когда она заговорила, ее голос не перекрывал монотонный гул реактивных турбин.
– Я подумала, что это – наша последняя возможность поговорить свободно, поскольку вскоре к нам присоединится русский. Скажите, подполковник, какую линию поведения вы намерены выбрать в отношении нашего российского союзника?
Это был хороший и своевременный вопрос.
– Пока не доказано обратное, следует придерживаться мнения, что «все братья храбры, а все сестры добродетельны», – ответил Смит. – Если нам будет казаться, что русские ведут с нами честную игру, мы станем отвечать им тем же. Но ключевое слово здесь – «казаться». Нам приказано исходить из того, что смертоносный груз находится на борту самолета, а русские выложили на стол далеко не все карты.
Метрейс сделала глоток кофе.
Они говорили тихо, близко склонившись друг к другу, и Смит с удовольствием вдыхал аромат духов «Цветы Альп» от Герлена, которыми благоухала его старшая помощница.
– Что ж, так тому и быть. Примем за данность, что самым подходящим состоянием для нас является паранойя и маниакальная подозрительность. – Смит переплел пальцы на животе. – Русские чрезвычайно торопятся. Почему? Что за этим стоит? Чего мы не видим?
– Мне кажется, вопрос следовало бы сформулировать несколько иначе: что они пытаются скрыть от нас? – ответила женщина. – До того, как очутиться на борту этой машины, я проконсультировалась с некоторыми своими коллегами-историками, и мне удалось выяснить кое-что весьма интересное относительно аварии «Миши-124». После окончания «холодной войны» то, что русские назвали словом «гласность», распространилось и на исследования военных историков – как наших, так и российских. Теперь, когда рухнул железный занавес, а вместе с ним – цензура и ограничения на обмен информацией, мы стали задавать русским вопросы: почему делалось то или это, как, когда и кем? И в большинстве случаев – получали ответы.
Валентина сделала паузу, а затем продолжала:
– Сегодня наши коллеги в Российской Федерации на удивление открыты и готовы к сотрудничеству. Они делятся даже такими сверхсекретными прежде данными, как информация о случаях аварий на атомных подводных лодках или утечек нервно-паралитического газа. Обо всем, кроме этого происшествия. Во всех документах, связанных с историей бывших советских военно-воздушных сил, к которым нам был предоставлен доступ, мы не нашли ни одного упоминания об исчезновении в марте 1953 года в ходе выполнения какого-либо задания самолета из эскадрильи «Ту-4».
– И уж тем более об исчезновении самолета с двумя тоннами спор сибирской язвы на борту? – спросил Смит.
Она покачала головой, а затем отбросила упавший на лоб черный локон.
– Ни единого намека – до тех пор, пока русские сами не подняли этот вопрос, обратившись к нашему президенту. Информация о грузе биологического оружия могла быть скрыта из соображений безопасности, но дело в том, что русские уничтожили вообще все данные, касающиеся этого самолета и его экипажа. Им почему-то срочно понадобилось стереть всю эту информацию. И, как мне кажется, они заговорили об этом «Быке» сегодня только потому, что о нем стало известно всему миру.
Несколько секунд Смит смотрел мимо Валентины в ярко освещенный иллюминатор, обдумывая услышанное.
– Это интересно, – медленно проговорил он. – А меня все время мучает другой вопрос: зачем понадобилось загружать активное биологическое оружие на борт самолета, выполнявшего тренировочный полет? Ведь для учений логичнее было бы использовать нейтральный и безвредный агент – какой-нибудь невинный порошок вроде толченого мела.
Валентина пожала плечами.
– Так думаете вы и я, но ведь мы не русские. Они думают и поступают иначе. Вспомните чернобыльскую катастрофу, – продолжала она. – Мы бы не стали строить огромный реактор с легковоспламеняющимися графитовыми стержнями, а они построили. Мы бы не стали строить ядерный реактор без надежного защитного антирадиационного купола, а русские построили. И мы не стали бы проводить целую серию испытаний на прочность на работающем ядерном реакторе, а русские, без сомнения, это делали. Так что попытки объяснить поступки русских, пользуясь нашей логикой, не имеют смысла.
Смит кивнул.
– Тогда не будем и пытаться. Обсудим кое-что другое. Мне хорошо известно сегодняшнее состояние дел в области российских биовооружений, вы же являетесь экспертом по аналогичным советским системам. Как по-вашему, существует ли возможность того, что на борту бомбардировщика могла находиться не просто старая добрая сибирская язва, а что-то иное?
Валентина Метрейс вздохнула.
– Трудно сказать. «Миша-124» был самолетом одноразового использования. Как я уже говорила, совершив трансполярный перелет, он мог долететь до США, чтобы нанести удар по стратегическим целям, но вернуться обратно был уже не в состоянии. Учитывая это и то, что на борту самолета находился смертоносный груз, можно предположить, что это было что-то одно из триады ОМП – атомное, биологическое или химическое оружие. Советы не стали бы жертвовать бомбардировщиком дальнего действия и элитными летчиками для транспортировки чего-то менее мощного.
Она сделала еще один глоток кофе и повернулась к Смиту, поджав ноги под сиденье.
– Что касается того, мог ли там находиться какой-то другой токсин, то это представляется мне маловероятным. В те времена еще не существовало ни таких экзотических заболеваний, как лихорадка Эбола, ни генной инженерии. Приходилось пользоваться тем, что предлагала матушка-природа. Для создания биологического оружия чаще всего использовалась «большая тройка»: сибирская язва, оспа и бубонная чума. Предпочтение обычно отдавали спорам сибирской язвы, поскольку они были проще и дешевле в изготовлении. Кроме того, сибирскую язву легче контролировать в связи с тем, что она не передается от человека к человеку.
Смит, задумчиво морща лоб, сказал:
– Если бы в самолете находились бациллы чумы или оспы, у нас не было бы повода для беспокойства, поскольку они к сегодняшнему дню уже потеряли бы свои болезнетворные свойства. Кроме того, зачем русским врать на этот счет? Все три возбудителя в свое время были одинаково опасны, и мы в любом случае выясним, что там в самолете, когда доберемся до места.
Валентина согласно кивнула головой.
– Совершенно верно. Выходит, дело не только в присутствии там того или иного биологического агента. Они уже признались, что он был. Значит, существует какой-то неизвестный нам фактор «икс». Но зато я совершенно уверена в другом.
– В чем же?
Валентина Метрейс допила кофе и сказала:
– Когда мы окажемся на борту самолета, произойдет что-то весьма необычное.
Анкоридж, Аляска
Через три часа после вылета из Сиэтла «Боинг-737» опустил подкрылки и начал снижение в чашу Анкориджа. Под иллюминаторами лайнера проносились покрытые снегом горные вершины и сине-стальные воды залива Кука. «Боинг» снижался по спирали, готовясь совершить посадку в парадоксальном Анкоридже
