Его размышления прервал голос доктора Сандерленда:
– Пожалуйста, мистер Борн, сядьте.
Борн послушно сел. Расставшись с фотографией в серебряной рамке, он испытал какое-то странное облегчение.
На лице доктора Сандерленда застыло выражение искреннего сочувствия.
– Эти воспоминания, мистер Борн, – насколько я понимаю, они начались после смерти вашей жены. Такое сильное душевное потрясение не могло не…
– Нет, не тогда, – поспешно остановил его Борн.
Однако это была ложь. Осколки воспоминаний поднялись на поверхность в ту самую ночь, когда он увидел Мари. Они разбудили его – кошмары, не покинувшие его даже после того, как он зажег яркий свет.
Вскочив с кровати, он оделся и, выскользнув из дома, побежал по просторам канадских полей, хотя на дворе стояла ночь. Он бежал до тех пор, пока у него не защемило в груди. Призрачно-белый лунный свет преследовал его вместе с кровавыми осколками воспоминаний. Ему не удалось оторваться ни от одного, ни от другого.
И вот сейчас он лжет врачу. Черт побери, а почему бы и нет? Борн не верил доктору Сандерленду, хотя его посоветовал ему Мартин Линдрос, заместитель директора ЦРУ и его близкий друг. Линдрос показал Борну впечатляющие рекомендации психолога. Его фамилию он узнал из списка, составленного аппаратом директора ЦРУ. Борн понял это и не спрашивая друга: его предположение подкрепило имя Анны Хельд внизу каждой страницы. Анна Хельд была помощником директора ЦРУ, его неизменной правой рукой.
– Мистер Борн? – подтолкнул его доктор Сандерленд.
Впрочем, какое это имело значение? Борн видел лицо Мари, бледное и безжизненное, ощущал рядом присутствие Линдроса, слышал голос коронера, говорившего по-английски с заметным французским акцентом:
«Вирусное воспаление легких распространилось слишком далеко, мы не смогли спасти вашу жену. Вы должны утешать себя тем, что она совсем не страдала. Просто заснула и больше не проснулась. – Коронер перевел взгляд с умершей на ее убитого горем мужа и его друга. – Если бы она только вернулась из этой лыжной прогулки чуточку пораньше…»
Борн прикусил губу.
«Мари заботилась о детях. Джеми на последнем спуске подвернул ногу. Элисон ужасно испугалась».
«Она не обратилась к врачу? А если бы речь шла о растяжении связок – или даже переломе?»
«Вы ничего не понимаете. Моя жена… вся ее семья живет за городом, они фермеры, люди крепкие. Мари с самых ранних лет научилась сама заботиться о себе в лесной глуши. Она ничего не боялась».
«Иногда, – заметил коронер, – немного страха совсем не помешает».
«Вы не имеете права судить Мари!» – воскликнул Борн, давая выход гневу и горю.
«Вы слишком много времени проводите с мертвыми, – осуждающе промолвил Линдрос. – Вам следует подучиться общаться с живыми людьми».
«Приношу свои извинения».
У Борна перехватило дыхание. Повернувшись к Линдросу, он сказал:
«Мари позвонила мне, она решила, это обыкновенная простуда…»
«Совершенно естественное предположение, – ответил друг. – В любом случае все ее мысли были поглощены детьми».
– Итак, мистер Борн, когда начались эти воспоминания? – В произношении доктора Сандерленда определенно проскальзывали нотки румынского акцента.
Это был мужчина с высоким, широким лбом, волевым подбородком и приметным носом, внушающий доверие, вызывающий на откровенность. У него были очки в стальной оправе, а его волосы по- старомодному зализаны назад. Никаких персональных компьютеров, никакой бегущей строки с вопросами. И в первую очередь полная сосредоточенность. На докторе Сандерленде были строгий костюм-тройка из плотного твида, белая сорочка и красный галстук в белый горошек.
– Ну же, ну же. – Доктор Сандерленд склонил набок свою массивную голову, что придало ему сходство с совой. – Надеюсь, вы меня простите, но я не сомневаюсь в том, что вы – как бы это получше выразить? – скрываете правду.
Борн тотчас же насторожился.
– Скрываю?..
Достав дорогой бумажник из крокодиловой кожи, доктор Сандерленд вытащил из него стодолларовую купюру. Положив ее на стол, он сказал:
– Готов поспорить, что воспоминания начались после того, как вы похоронили свою жену. Однако наше пари не будет иметь силу, если вы не пожелаете сказать мне правду.
– Кто вы такой – детектор лжи в человеческом обличье?
Доктор Сандерленд мудро промолчал.
– Уберите деньги, – наконец сказал Борн. Он вздохнул. – Разумеется, вы правы. Воспоминания начались в тот самый день, когда я последний раз видел Мари.
– В какой форме это произошло?
Борн поколебался.
– Я смотрел на нее – в погребальной конторе. Сестра и отец уже опознали Мари, и ее тело забрали от коронера. Я смотрел на нее – и совершенно ее не видел…
– А что вы видели, мистер Борн? – Голос доктора Сандерленда был мягкий, беспристрастный.
– Кровь. Я видел кровь.
– И?
– Ну, на самом деле крови не было. Никакой крови. Это было внезапно всплывшее воспоминание – без предупреждения, без…
– Но именно так всегда и происходит, правда?
Борн кивнул.
– Кровь… она была свежая, блестящая… в свете уличных фонарей она казалась голубоватой. Она покрывала это лицо…
– Чье лицо?
– Не знаю… лицо какой-то женщины… но это была не Мари. Это была… какая-то другая женщина.
– Вы можете ее описать? – спросил доктор Сандерленд.
– В том-то все и дело. Не могу. Я ее не знаю… И в то же время я ее знаю. Я знаю, что я ее знаю.
Последовала непродолжительная пауза, которую доктор Сандерленд нарушил еще одним вопросом, казалось не имеющим никакого отношения к разговору:
– Скажите мне, мистер Борн, какое сегодня число?
– Таких проблем с памятью у меня пока что нет.
Доктор Сандерленд склонил голову набок.
– И все же, будьте добры, уважьте мою просьбу.
– Сегодня вторник, третье февраля.
– Прошло четыре месяца со дня похорон, с тех пор, как вас начали мучить воспоминания. Почему вы ждали так долго, прежде чем обратились за помощью?
И снова наступило молчание.
– На прошлой неделе произошло одно событие, – наконец сказал Борн. – Я увидел… я увидел своего старого друга.
Алекса Конклина, идущего по улице Старого города в Джорджтауне, куда Борн вывез Джеми и Элисон. Теперь он не скоро отправится куда бы то ни было вместе со своими детьми. Они вышли из кафе-
