благосостояние, — говорил он, — еще сложнее, чем завоевать его». Эрхард считал, что «его» большому творению угрожает т. н. эгоизм группировок, большинство которых благодаря растущему благосостоянию постоянно умножают ожидания по отношению к государству. Такое направление развития казалось Эрхарду в корне неправильным: «Государство — не корова, которая пасется на небесах, а доится на земле». Кроме того, либерально мыслящий Эрхард больше доверял энергии отдельного человека, а не всемогуществу и заботливости государства. «Я доверяю частным инициативам. Они — самая большая сила, способная достичь при соответствующих обстоятельствах наивысшего результата. Старый экономический девиз Эрхарда звучал таким образом: «Только там, где индивидуум может раскрыться свободно и спокойно, его развитие и благосостояние гарантированы.
Но наряду со свободой отдельной личности Эрхард никогда не терял из виду социальную ответственность общества. Благосостояние как самоцель — такой образ мысли он всегда отвергал: «Благосостояние — это основа, но не идеал существования». Правда, такому взгляду на вещи противостояли реалии «страны экономического чуда». В молодые годы республики, казалось, для многих земляков Эрхарда богатство, благосостояние, достаток стали настоящим смыслом жизни. Немцы довели себя до состояния потребительской эйфории. Война закончилась, теперь главной ценностью стало наслаждение жизнью. Эрхард считал такой путь опасным и с середины 1950-х годов предостерегал от этого: «Так я вновь возвращаюсь к соблюдению меры как к главной заповеди экономики», — говорил он в радиообращении к народу 7 сентября 1955 года. Так появились знаменитые призывы к соблюдению меры. Эрхарду приходилось повторять их и в качестве министра экономики, и на посту федерального канцлера бессчетное количество раз. При этом он полагался на благоразумие и добрую волю своих сограждан. Это было по-человечески симпатично, но политически наивно. Поскольку результат, на который он рассчитывал, не мог быть достигнут таким путем. Чаще всего напоминания Эрхарда о том, что следует соблюдать меру, высмеивались и сравнивались с бесполезными попытками как можно дольше держать кружку с пивом в вытянутой руке. Над ним насмехались и слушали его все меньше. В любом случае, никто и не думал последовать его советам и соблюдать меру.
Настолько же бесполезной оказалась борьба Эрхарда против крупных экономических союзов. Если их влияние еще хоть немного вырастет, демократия понесет урон — таковы были опасения Эрхарда, и он как канцлер хотел противостоять этому.
Поэтому одной из его основных внутриполитических тем, начиная с 1965 года, стала концепция «формированного общества». Взамен конкурирующих и противостоящих друг другу социальных групп и экономических союзов должно было возникнуть кооперативное общество, «не на основе авторитарного давления, а лишь по собственной воле, из понимания и растущего осознания обоюдной зависимости». Результатом этого добровольного сглаживания интересов должен был стать отказ от услужливой демократии, такова была идея Эрхарда. С его помощью можно было бы достичь социальной стабильности, роста экономики и обеспечить будущее. Все это звучало запутанно, утопично и романтично. Казалось, Эрхард не понял, что существо демократии как раз и состоит в свободном взаимодействии различных групп и слоев общества, сталкивающихся друг с другом противоборствующих интересах союзов, партий и отдельных лиц. Неудивительно, что реакция на его идею «формированного общества» оказалась преимущественно негативной. Сам термин — «формированное общество» — был выбран неудачно, пусть даже его автором и был Фридрих Шиллер. В нем были отзвуки униформы и унификации, хотя именно этого Эрхард и хотел избежать. Злые языки поговаривали о «переиздании содружества народов». Коротко говоря, концепция «формированного общества» Эрхарда не имела продолжительного успеха.
Уже в 1963 году он безуспешно пытался расставить все точки в растущих требованиях союзов по интересам. Сразу после своего вступления в должность канцлер посчитал, что находится в конфронтации с требованиями жертв войны и, пользуясь случаем, решил продемонстрировать свои убеждения и взгляды. Эрхард отклонил требования паушальных повышений пенсионных выплат, назвав их перерасходом денежных средств.
При этом сам Эрхард точно так же понес ущерб от войны. В сентябре 1918 года, за два месяца до окончания Первой мировой войны, он был тяжело ранен. На Западном фронте, недалеко от Ипра, вражеская артиллерийская граната раздробила ему левое плечо. Понадобилось семь операций, чтобы собрать его заново, и долгое время ему грозила ампутация руки. Эрхард выздоровел, но его левая рука навсегда осталась слабой, а также была теперь короче правой.
Поскольку он сам попадал под положение о жертвах войны, в 1963 году Эрхард решил, что будет застрахован от критики. Поэтому канцлер еще раз объявил, что размер отступных должен проверяться в каждом отдельном случае. Общество захлебнулось от возмущения. Жертвы войны могли быть уверены в сочувствии и поддержке широких кругов населения. 10 декабря 1963 года в холодный и пасмурный зимний день более 30 000 демонстрантов шли по улицам Бонна, столицы Федеративной республики. Демонстранты несли лозунги с требованиями «справедливости для инвалидов войны», некоторые плакаты предупреждали: «Людвиг, подумай о следующих выборах!» Давление на Эрхарда, в том числе внутри его узкого круга, росло и, в конце концов, он вынужден был отступить. Канцлер был сокрушен, он вынужден был пересмотреть уже однажды принятое решение. Сияющий образ популярного канцлера и любимца народа померк уже через несколько недель. С тех пор число недовольных Эрхардом только увеличивалось, как, например, в споре вокруг телефонных сборов.
Государственное предприятие Deutsche Bundespost (Немецкая федеральная почта) уже много лет работало в убыток, наблюдался угрожающий дефицит бюджета. Наряду с этим почтовое ведомство должно было парадоксальным образом отчислять 6,5 % от своего дохода в государственную казну. Но вместо того, чтобы не долго думая отменить эти платежи, решено было, что возникшую финансовую дыру можно залатать повышением тарифов на телефонную связь. Так, федеральное правительство решило поднять цену за условную единицу телефонных переговоров с 16 до 20 пфеннигов. В ответ на это газета «Бильд», и так весьма критически настроенная по отношению к Эрхарду, открыла но нему настоящий ураганный огонь протеста. Эта газетная кампания привела общественность в состояние всеобщего волнения. К министру связи Рихарду Штюклену и его семье были даже приставлены полицейские охранники на время воскресного посещения церкви.
24 июля 1964 года бульварный листок недвусмысленно потребовал: «Конец почтовой диктатуре! Отзовите бундестаг из отпуска!» Оппозиция поддержала эти лозунги. СДПГ внесла предложение назначить особое заседание парламента. Всем без исключения депутатам бундестага было приказано вернуться в Бонн к 29 июля. Подобное случалось в Федеративной республике до сих пор только один раз, в августе 1961 года, после национальной катастрофы — строительства Берлинской стены! На этот раз масштаб происшествия был куда мельче.
Подавляющим большинством голосов членов гражданских правительственных партий предложение СДПГ об отмене повышения телефонных тарифов было отклонено. Этот эпизод в ином случае быстро был бы отнесен и разряд фарса, но он стал сенсацией благодаря дальнейшим трюкам Эрхарда. Канцлер хотел смягчить массовый протест с помощью компромиссного решения. Повышение телефонных тарифов было частично отменено, то есть тарифы были повышены только на половину от той суммы, которая предполагалась раньше. «Компромисс — это искусство делить пирог так, чтобы каждый думал, что получил самый большой кусок», — признался как-то Эрхард. Но это был никого не удовлетворивший компромисс. Более того, последствия этого компромисса для рейтинга канцлера были губительными. Четче всех сформулирован ситуацию депутат Шмидт, который в этих дебатах особенно активно вступился за Эрхарда, когда писал канцлеру: «Мне не важно, что из-за Вашего решения вновь понизить телефонные тарифы мое мнение дискредитировано. Мне важно только то, что подорвана вера в Ваши способности руководителя».
Тот небольшой запас веры в способности Эрхарда к руководству, который еще оставался у населения, испарился во время так называемых дебатов о сроках давности. При этом Эрхард всего лишь снова попытался повести себя честно и человечно. Но общество сочло это непростительной слабостью.
Ранней весной 1965 года внутриполитические дебаты велись в основном вокруг одной темы, которая проходит лейтмотивом через всю немецкую историю: щекотливый вопрос о правильном отношении к национал-социалистическому прошлому. Ровно через два десятилетия после разгрома Третьего рейха в 1965 году возникла угроза «тихой амнистии» для всех нацистских преступников. Дело в том, что через двадцать лет после убийства истекал срок уголовного преследования за него. Конкретно это означало следующее:
