другие поворачивались к тому спиной.
Годы спустя восточный агент описал такой эпизод: Возвращаясь после визита в Израиль, вертолет канцлера попал в шквал ветра и едва не разбился. Никто в аэропорту или в ведомстве не говорил с Брандтом об этом, никто не выказывал своей радости по поводу счастливого исхода происшествия. Но только Гийом сопровождал своего канцлера в машине и предоставил ему возможность излить душу. Гюнтер Гийом, шпион Штази и адъютант канцлера на все случаи жизни, включая душевную поддержку.
Как можно чаще Гийом старался предоставлять канцлеру «возможность подзарядки». И, как это позднее выяснилось, лучше всего ему это удавалось во время путешествий. Поездки действовали на Вилли Брандта как лекарства. В дороге хладнокровный ганзеец становился разговорчивым и непринужденным, даже служебные дела спорились лучше. Потому несомненно не было случайностью, что свою предвыборную кампанию 1972 года Брандт вел с колес поезда.
Его предвыборные и «информационные» поездки вели старого и нового кандидата Брандта через всю Федеративную Республику. Маршруты были хорошо продуманы и отлично организованы. Об этом снова позаботился надежный Гюнтер Гийом, великолепный «мэтр д’ войаж». Брандт провозглашал речи, давал интервью, «ходил в народ». Одно мероприятие беспрерывно следовало за другим. Утром освящение больницы, затем в следующем городе на удалении ста километров обед с местными уважаемыми людьми, затем кофе в доме престарелых, а вечером, наконец, большая предвыборная демонстрация. Сроки были согласованы с точностью до минуты, ведь особый график движения «канцлерского поезда» должен был точно вписываться в общее расписание Федеральной железной дороги.
Журналиста Вибке Брунс, которой приписывали близкие отношения с Брандтом, тоже иногда путешествовала с ним: «Эти поездки были большим успехом для Брандта», - вспоминает она сегодня, — «и это было заслугой Гийома. Он все организовывал. Он всегда заботился о том, чтобы ожидала правильная публика, и усилия не пропали бы даром. Это было превосходным обеспечением.»
Сотни журналистов ехали в свите канцлера. Часто после сделанной работы Брандт присоединялся к их компании, чтобы поболтать. Обычно тут рассказывали анекдоты. Брандту нравились эти часы веселой разрядки среди единомышленников.
Но эти радостные часы этим не ограничивались. Считается, что спецкупе канцлера приходилось побыть и «отдельным кабинетом» для часов удовольствия с прекрасным полом. И именно Гийому нужно было «доставлять» дам ненасытному главе правительства.
Федеральное ведомство уголовной полиции сначала даже сообщало, что шпион посылал в Восточный Берлин магнитофонные записи ночей любви канцлера. Брандта упрекали в том, что в своем вагоне-салоне он часто принимал привлекательных журналисток, которые покидали его лишь утром. Поговаривали, что на его кровати однажды нашли колье одной репортерши.
Клаус Харппрехт так думает об этом сейчас: «Это поразительная легенда, за счет которой до сегодня живет соответствующая немецкая пресса, добиваясь небольшого увеличения тиражей. Когда мы говорили с Вилли Брандтом об этом, я как-то даже пожелал ему в шутку: «Я только желаю тебе, чтобы хотя бы четверть написанного была бы правдой.» Он тогда, несомненно, стал бы более раскованным, веселым человеком, и это касается и многих других в Бонне. То, что Брандт был жизнелюбивым человеком и мог вызывать у женщин любовный интерес, что он мог получать их даже безо всякого флирта — тут отразились с одной стороны комплексы обывателей, а с другой — серой массы, по сей день населяющей правительственные скамьи и доминирующей в Бундестаге. Бонн — питомник душевной импотенции!»
Вилли Брандт, конечно, не был тем, кого называют примерным супругом. Он и сам о себе говорил: «Я никогда не был святым, и я никогда не утверждал, что свободен от человеческих слабостей.»
Но нуждался ли привлекательный человек у власти, чтобы ему «доставляли» женщин?
Герберт Эренберг сегодня вспоминает: «Доставляли»- это слово происходит из воровского жаргона, а кое-что в методах работы спецслужб очень схоже с испытанными приемами преступного мира. Вилли Брандт для большинства женщин был таким блистательным мужчиной, что ему никого не нужно было доставлять, они приходили сами.»
Ни у кого не было большего нюха на такие «мелочи», как у его собственной жены. Благородная, с тонким чувством, Рут Брандт позднее так это опишет: «Тяга Вилли в этом направлении не была для меня неизвестной.»
Эгон Бар, вспоминая своего шефа, говорит: «Мы знали, что этот человек не был сыном печали. Это было его дело. И никогда не влияло на его обязанности. А это было для меня самым главным. Все остальное не было столь важно.»
Но факт состоит в том, что чиновники служб безопасности во время последующего расследования дела Гийома намного больше внимания уделили интимной жизни канцлера, чем шпионской деятельности разведчика из ГДР. Они опасались, что Брандт стал уязвим для шантажа.
В этом контексте речь шла вовсе не только о пламенных поклонницах Вилли Брандта, писавших ему журналистские оды, но о совсем других дамах, которых референт, если верить отчетам Федерального ведомства уголовной полиции, подыскивал на вокзалах во время ночных путешествий.
Гийом это отрицает: «Нам это не было нужно. Женщины приходили просто так. Обычно я удерживал их подальше от Брандта. Иногда он этого совсем не хотел. Брандт чувствовал то же, что и я: мы оба убегали из дома, с остановками ехали по провинциям и позволяли себе попраздновать — в том числе, и с женщинами. Но у нас никогда не было общих подружек.» Есть еще вопросы?
Опасения БФФ, кажется, были сильно преувеличены, ведь в Восточном Берлине, как вспоминает сегодня Маркус Вольф, очень мало беспокоились о историях с женщинами Федерального канцлера: «Я всегда придерживался мнения, что политик не станет уязвим для шантажа, если сам не позволяет себя шантажировать, и уж точно не его интимной жизнью. В принципе, было достаточно хорошо известно, что Вилли Брандт не отказывал себе в том, что касается женщин. Тогда я считал это совсем маловажным. Но то, что произошло впоследствии в связи с ситуацией, в которой тогда оказался Брандт, вот это было интригой.»
Но до того момента должны были еще пройти месяцы — месяцы, в течение которых Гийом так же хорошо справлялся с обязанностями референта канцлера, как и с задачами шпиона ГДР. Он не давал повод для жалоб.
Но тем не менее Брандт в его присутствии чувствовал себя не совсем хорошо. В конце мая 1973 года он сказал шефу Ведомства Федерального канцлера Граберту: «Знаешь, я хотел бы заменить Гийома. Он становится надоедливым. Посмотри, сможешь ли ты пристроить его куда-то в другое место.» Об этом же, уже месяцами, думал и один чиновник в Кельне. Он окажется человеком, сдвинувшим дело Гийома с мертвой точки.
27 декабря 1973 года старший советник Генрих Шорегге в так называемой «Барсучьей норе» — здании Федерального ведомства по защите конституции (БФФ) в Кельне — корпел над тремя шпионскими делами. Во всех трех упоминалось имя Гюнтера Гийома. Шорегге, сотрудник отдела контрразведки, был педантичным чиновником. Если бы он один обрабатывал дело, то дело Гийома не «раскрутилось» бы так быстро. Но Шорегге рассказал о проблеме своим сотрудникам. И тут помог коллега Случай: среди них как раз оказался чиновник, обрабатывавший старые радиопереговоры восточногерманского Главного управления разведки пятидесятых годов: старший правительственный советник Гельмут Бергманн из реферата IV/A 1, ответственного за анализ.
Напомним: в середине пятидесятых годов БФФ перехватило на коротких волнах радиосообщения, в которых разведцентр Штази из Восточного Берлина посылал поздравления супружеской паре агентов: код HVA был известен БФФ. В начале февраля 1956 года отец Лауфер поздравил с днем рождения «Георга»; в начале октября 1956 года — «Кр.»; в середине апреля 1957 года пришло поздравление «второму мужчине».
Как правило, разведывательная деятельность это нудная и кропотливая работа, например, сравнение фактов и дат. Так было и здесь. Чиновники привычным образом сравнивали данные Гийома с данными перехваченных радиопосланий HVA — и смотри-ка — все прекрасно совпадало. Гюнтер Гийом родился 1 февраля и как раз в тот день, когда центр Штази с восточно-берлинской улицы Норманненштрассе послал «Георгу» свои поздравления. Кристель Гийом увидела свет 6 октября. 8 апреля 1957 года у Гийомов родился сын Пьер — «второй мужчина»?
С самого начала было известно, что эти радиопередачи адресованы были супружеской паре агентов,
