змея, уже загипнотизировав кролика, решила бы добавить еще несколько слов: «Не волнуйся, мой вкусненький, не шевелись, мой сладенький, сейчас я пододвинусь поближе», то сказала бы это она, несомненно, вот таким же сладким голоском:
— А я и не знала, дорогая, что ты побывала там, у этого деревенского приятеля нашего дорогого Прата. Так жаль, что ты мне ничего не рассказала. Попугай был, вероятно, очень забавный. Как ты находишь, дорогая?
— Попугай ничего… — деревянным голосом проскрипела Лали, чувствуя, что щеки у нее жарко пылают, и вдруг, встряхнув головой, посмотрела прямо в глаза Мачехе: — Попугай попугаем, а мне просто не хотелось рассказывать, потому что я там плохо себя вела. Не следила за собой, вот и распустилась. Много болтала.
— Ты и меня заставляешь краснеть перед гостями, Лалинька! Надеюсь, ты не была слишком… назойлива?
— Была, — буркнула Лали. — Но я уже попросила извинения.
— О, невозможно все так преувеличивать, — добродушно, хотя и несколько фальшиво воскликнул Сью-Сиу. — Мы все вместе очень приятно побеседовали, чуточку пофантазировали, и Лали прекрасно составила нам компанию.
— Да, да, — академическим тоном взял слово Финстер. — Может быть, слушать меня было скучновато, но я, воспользовавшись случаем, изложил свою точку зрения на некоторые вопросы. Весьма интересно бывает проследить, как какое-нибудь древнее устное предание по прошествии сотен лет оказывается наконец записанным, а потом снова целыми веками пересказывается из уст в уста и записывается наново и все время при этом меняется в зависимости от меняющихся вкусов и требований многих поколений слушателей и читателей. И таким вот образом кровожадная, иногда прямо-таки людоедская историйка в конце концов превращается в прекрасный образец высокой морали, обретает стройность и… Ну, вот… и все в таком роде, все было прекрасно, и попугай весьма находчиво вставлял свои реплики в мой скучный доклад.
— Очень, очень жаль, что я не слышала. И я очень рада, что Лали не волновалась. Знаете, она такая легко возбудимая, нервная девочка, что я постоянно за нее волнуюсь. А к какому выводу приходят сейчас все Центры Координации? Неужели дата Срока не может измениться… то есть хоть немножко отодвинуться? Неужели ни у кого не возникает сомнений?
— Математика, — с усмешкой напомнил Сью-Сиу, — ужас до чего противная штука, как раз не допускает сомнений. С ней лучше не спорить. Даже дамам! — Он чрезвычайно любезно послал несколько своих улыбочек хозяйке.
В общем, не считая легкой заминки с попугаем, вечер прошел превосходно.
Провожая гостей до самых дверей лифта, хозяйка выразила на прощание надежду, что еще не один раз они смогут так же мило скоротать вечёрок вместе, и даже поделилась своими опасениями, что после сегодняшнего вечера все последующие вечера ее жизни будут казаться ей серыми и будничными.
Не уступая ей в любезности, Финстер заверил, что двое скромных ученых никогда не забудут этого вечера, проведенного в обществе прекрасной хозяйки этого счастливого, уютного семейного уголка.
Дверь захлопнулась, лифт промчался три этажа. Финстер схватился за голову и заскрежетал зубами:
— Чертова баба! А я? Проболтался как мальчишка с этим несчастным попугаем.
— Да… Да… — сокрушенно вздохнул Сью-Сиу. — Но не огорчайтесь. Потом вы удивительно ловко перескочили на легенды и прекрасно замяли дело.
— Черта с два замял! Она так и подскочила от злости, как услышала. Бедной девочке достанется.
— Мне больше всего не нравится, что она так быстро заулыбалась и спрятала свою злобу. Не люблю людей, у которых взрыв не разлетается на все стороны, а сжимается внутри. Неприятные люди.
Как раз в эту минуту, едва только закрылись двери за гостями, Мачеха Лали упала навзничь в низкое кресло, уронив руки до пола, и испустила протяжный вздох, вернее сказать стон, потому что слышно его было по всей квартире.
— Наконец-то убрались!
— По-моему, очень приятные люди, — мягко заметил Ив, искоса наблюдая за тем, как Лали бесшумно и поспешно исчезает из комнаты.
— Два старых дурака! Сидят, сидят! А я выбиваюсь весь вечер из сил, стараюсь так повернуть разговор, чтоб как-нибудь не наткнуться на этот позор…
— Ты имеешь в виду?..
— Конечно, я спасла положение, они так ни о чем и не догадались! Просто в голову им не могло прийти, что в таком доме, как мой, и такой позор. Ты мог бы мне спасибо сказать за то, как я обвела; вокруг пальца этих двух! Но мне-то чего стоило весь вечер болтать обо всякой чепухе: о галактиках, астероидах и гравитации, только бы речь не зашла о скандальной истории в цирке… или в театре, все, равно. Весь город об этом говорит. У меня сердце падало каждый раз… Думаю: вот-вот они догадаются, что сидят и ужинают в доме, сидят за одним столом с главной героиней этого постыдного скандала!
— Ты имеешь в виду?.. — не теряя надежды отвести разговор от бурных выкриков, водоворотов и нервных выплесков в более спокойное русло разумного обмена мнениями, мирно начал Ив.
— Нет, я не имею в виду. Это ты должен иметь в виду, что я больше не в силах терпеть. Я терпелива, да! Но я изнемогаю. Мы опозорены на весь город. Я просто не знаю, как я посмотрю в глаза жене этого Перликанти. А завтра у нее вечер.
— Он жулик, — мягко напомнил Ив.
— Вот именно, и мы докатились до того, что не можем посмотреть в глаза даже жене жулика! Что ж ты молчишь, я одна должна обо всем говорить?
— Просто удобнее высказываться по очереди. В городе действительно многие знают про этот вечер в театре. Многие считают это странным происшествием. Но никто не считает его позорным.
— А я говорю, позор! Девчонка выскакивает на сцену и там что-то изображает, кривляется, представляет на потеху!.. Сказки? Ничего себе детские сказки! Мне говорили, там какие-то любовные анекдоты про некоего Тритатана с Узольдой! Как это прекрасно! Внучка профессора отплясывает на сцене вместе с какими-то фокусниками и рыжими клоунами среди дрессированных пони! Ха! Ха! И это не позор! Не затыкай мне рот!.. Почему ты все время молчишь?
— Там не было пони. Не было рыжих клоунов. Была одна Лали, и она читала по книжке.
— Откуда ты это можешь знать?
— Мне рассказывали люди, достойные доверия, которые там были. Кто? Профессор Финстер и уважаемый Сью-Сиу. Они остались весьма довольны вечером в театре.
— О-о-о! Так они там были? И ты молчал? Они все знали, а я весь вечер спасала положение! Я бледнела от ужаса, что кто-нибудь проговорится! А они все знали! Меня же поставили в смешное положение в награду за то, что я всегда думаю о других!
Лали, которая все слышала из соседней комнаты, с тревогой, стараясь уловить, к чему клонится разговор, приоткрыла дверь, готовясь удрать.
Она услышала стук. Это Мачеха взвилась с кресла с такой стремительностью, что оно упало, стукнувшись спинкой об пол.
Два голоса кричали, перебивая друг друга: один — Мачехин, полный энергии и злости, другой, как ни странно, был голос профессора. Он тоже кричал, но с достоинством, сдержанно и не очень-то громко.
Лали с замиранием сердца прислушивалась, понимая, что это самый разгар битвы, где решается ее судьба. Профессор еще удерживался на своих позициях.
— Не прыгай руками у меня перед носом! — возмущенно воскликнул он.
— Дурак!
Хотя последний довод Мачехи не выглядел таким уж убедительным, все вдруг стихло. С той минуты стало ясно, что битва проиграна, и профессору остается только просить перемирия на любых условиях.
Многих, вероятно, очень удивляет, как этот умный и добрый человек, крупный ученый, отступает и признает себя побежденным в столкновении со взбалмошной, шумливой и не очень-то доброй дамой. Некоторые сочтут это признаком слабохарактерности! Но дело тут совсем в другом. Представим себе часовщика, углубленного в свою работу с лупой в глазу, пинцетом в руках, подправляющего еле видимую
