не позволяю ей расслабиться ни на минуту, — упрекнула себя графиня. — Она боится меня как огня. Но как иначе? Не могу же я, в самом деле, подружиться с ней? Она причинила мне такую боль». Елена Павловна без усилий воскресила в памяти то, что обожгло ее ужасом, когда она вошла в спальню и увидела…

Она быстро мотнула головой: «Нет, лучше не вспоминать! Слишком больно». Ей опять пришлось притянуть сегодняшнее решение: что было, то было. Если уж она решила простить мужа и забрать Вариного ребенка, чтобы они с Владимиром воспитали его как собственного, сейчас необходимо создать этой мерзавке все условия, чтобы она пребывала в радостном состоянии. Она еще хлебнет отчаяния, когда потеряет свое дитя, которое вынашивала девять месяцев. Вот тогда наплачется вдоволь! А пока пусть в ее душе царит такое же бабье лето, солнечное и тихое. Пусть она думает, что Елене хватило христианского смирения принять то, что произошло, как урок судьбы, и простить свою обидчицу. Каким же ударом потом станет для нее внезапное исчезновение и ребенка, и Елены!

Графиня даже засмеялась от удовольствия, представив грядущее отчаяние молодой матери, лишившейся своего младенца сразу же после родов, и встретила выбравшуюся из кустов Варю широкой улыбкой.

— Мы пойдем потихоньку, — пообещала Елена Павловна. — И ты мне все расскажешь о себе, договорились? Нам с тобой зимовать вместе предстоит, так что надо бы узнать друг друга получше…

* * *

Владимир Иванович, вызванный письмом жены, прибыл в Родники, когда уже устоялся снег и можно было проехать на санях. А лег он довольно поздно, в конце ноября. До того времени граф Петровский пребывал в полнейшем неведении относительно местонахождения Елены. Правда, еще в октябре он получил от нее краткое письмо, в котором жена утверждала, что у нее все в порядке, но искать ее не следует. Она напишет ему, когда можно будет приехать.

Владимир перевел эту фразу, как «когда я прощу тебя». И смирился, потому что действительно считал себя виноватым перед женой. Он всегда любил свою Елену тихой, спокойной любовью, которую считал наилучшей для брака. И прожитые вместе годы только подтверждали это, ведь Петровские были дружны и жадно искали общества друг друга. Ему всегда не терпелось поделиться с женой и мнением о прочитанной новинке, и неожиданной новостью, и наблюдением, которое казалось ему интересным — у него был острый глаз. Только с Еленой случались самые увлекательные разговоры и даже бурные споры. Особенно если они затрагивали социальное неравенство.

Владимиру казалось смешным воспитанное в Елене высокомерное отношение ко всем, кто не так благороден по происхождению. Графиня нехотя признавала, что в народе рождаются уникальные личности — мастера, сказители, — но, доказывала она, исключения только подтверждают правила. Основная же масса крестьян — это беспробудные пьяницы, ленивые и туповатые.

Владимир Иванович же был настроен более демократично. Он утверждал, что при должном воспитании и образовании любой человек из народа может стать джентльменом и принести пользу Отечеству. А в том, что таковую приносили многие его знакомые по закрытому аристократическому клубу, граф сильно сомневался.

Но в обществе граф Петровский старался не высказывать подобные суждения, чтобы его не заподозрили в излишнем свободомыслии. Только Елене он мог доверять безоговорочно. И она, в самом деле, ни разу не упомянула при ком-то из посторонних, каких мнений придерживается ее супруг.

После того как в их жизни возникла Варя Иванина, абстрактный «народ» обрел вполне конкретное лицо, и оно было прехорошеньким. Владимир Иванович пытался стереть его из памяти, но Варя снова и снова являлась ему в бесстыдных снах, слаще которых не было в его жизни.

Изгнанный женой в Петербург, Владимир несколько недель провел в полном отчаянии, снедаемый страхом потерять Елену, с которой только и представлял свою жизнь. То, что она все не возвращалась, казалось ему дурным знаком. Жена явно замышляла что-то, но не желала вводить его в курс дела, и это казалось графу настоящей катастрофой. Ведь до сих пор они делились всеми замыслами и планами. Все в их совместной жизни являлось общим… до того, как он ввел в свою эту чудную крестьяночку…

Разумеется, это не было любовью, говорил себе Владимир Иванович, мысленно перебирая в памяти знойные летние дни. Какое-то безумие охватило его, наваждение, которого он не искал. Заметил, конечно, как похорошела и расцвела дочка конюха, но это восхищение скользнуло, не задев души. А вот когда девушка прижалась к нему возле стойла, прильнула всем своим гибким, упругим телом, приоткрыв в ожидании губы, дохнула в лицо свежим теплом, — это прожгло насквозь. Все нутро его, истосковавшееся по женщине, взбунтовалось и потребовало… не любви, нет! При чем здесь любовь? Требовалась всего лишь физическая разрядка, выброс накопившейся телесной тоски.

Это и произошло. Немедленно. Владимир даже не нашел в себе сил увести девушку подальше, чтобы ее отец, который мог вернуться в любую минуту, не застал их в самый откровенный момент. Но никто не вошел в конюшню в тот час. И граф овладел Варей беспрепятственно, и, ослепленный желанием, даже не сразу понял, что она досталась ему девственницей. Только увидев невинную кровь догадался об этом приятном обстоятельстве.

В жизни Елены он тоже был первым мужчиной, но та брачная ночь далась им обоим нелегко, потому что молодую жену трясло от страха в буквальном смысле — ее зубы выбивали нервную дробь. И Владимиру пришлось потратить пару часов только на то, чтобы успокоить ее и совершить наконец то, зачем они и уединились в спальне. К тому времени оба уже были так измучены, что даже он не получил желаемого удовольствия. О Елене и говорить не приходилось… «Делить его пламень» она научилась много позднее, когда воспоминание о первой боли несколько истерлось из ее памяти.

Варя же распахнулась ему навстречу совершенно без страха. С нетерпением, скорее свойственным мужчине или даме зрелого возраста. Еще до брака Владимир был близок с женщиной, которая набрасывалась на юного любовника с такой страстью, что временами ему казалось — она задушит его. Руками, ногами — чем угодно! Выдержать подобный натиск и остаться живым ему помогла, пожалуй, только молодость…

Теперь молодость, даже юность была на стороне его любовницы. Совсем неопытной — Варя даже целоваться толком не умела. Но схватывала науку страсти на лету, и губы ее быстро научились приоткрываться ему навстречу, а язык ласкать, и не только рот. Она хотела всего, что могло доставить ему удовольствие, вот в чем был Варин секрет. Не просто послушное следование его желаниям, а нетерпеливое раздувание пламени, которое охватывало обоих почти мгновенно. И Владимир просто не в силах был оторваться от красивого, нежного тела, так страстно желавшего его и дарившего столько радости!

Каждое утро он говорил себе, что пора прекратить все это, что скоро вернется Елена, дороже которой для него никого нет в мире, и они снова будут счастливы вместе. Но каждую ночь вспоминал, что такого огня, который охватывает его с Варей, уже не будет. И бросался к ней, ища тепла, пытаясь насытиться на всю жизнь.

Воспоминание о том, что случилось позже, когда Елена неожиданно вошла в спальню и увидела его с любовницей, до сих повергало Владимира в ужас. На лбу выступал холодный пот, и ладони становились влажными. Это был настоящий кошмар. Граф помнил, что даже плохо соображал в те минуты и ничего не мог толком произнести. Ему почудилось, будто реальность разломилась надвое, и он увидел то, чего быть не должно. Елена не могла увидеть их с Варей, узнать об этой запретной связи, даже догадаться! Это было совершенно невозможно, и все же это произошло.

Теперь, дождливыми питерскими вечерами, Владимир Иванович изредка позволял себе вспомнить то, что произошло у него с юной крестьянкой. И снова погружался в то лихорадочное возбуждение, которое переживал всякий раз, когда видел Варю. Несколько раз Владимиру Ивановичу даже пришлось проведать публичных женщин, но это он, конечно, не считал изменой жене. Все джентльмены делают это…

Его тревожила еще и мысль о ребенке, которого Варя носила под сердцем. Если, конечно, не скинула от испуга.

По дороге в Родники, куда наконец-то пригласила его жена, закутавшись в шубу, Владимир Иванович представлял, как он будет приезжать в Дубровку и мельком, исподтишка разглядывать Вариного мальчика. Наверное, ее уже выдали или вот-вот выдадут замуж, и ребенок родится в законном браке, поэтому даже приблизиться к малышу будет нельзя. Зачем навлекать на хорошенькую Варину головку гнев супруга?

Владимиру Ивановичу в этой роли виделся угрюмый, немолодой мужик с косматой бородой и волчьим взглядом. Конечно, Варя не будет любить его так, как своего барина. И, несмотря на то что граф считал свой

Вы читаете Тайна рождения
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату
×