попросту не помнила об этом. Саша был ее любимым, обожаемым сыном, она жизнь за него отдала бы, не раздумывая. При чем здесь какая-то кровь?!
Елена Павловна сама, лишь в крайних случаях прибегая к посторонней помощи, вынянчила мальчика. Ничего не пыталась доказать этим ни мужу, ни себе самой. Просто не могла побороть почти животный страх, который возникал всякий раз, когда кто-то другой брал Сашеньку на руки. Даже если с ребенком возился отец, она ощущала некое беспокойство. Правда, меньшее, чем с другими людьми.
Владимир посмеивался над ней:
— Ты прямо по Пушкину: как орлица над орленком! Того и гляди, всем глаза выклюешь.
— Может, и выклюю, — произносила она угрожающе, но тут же бросалась целовать своих любимых «мальчиков».
Владимира Елена давно уже простила. Пережито и забыто, решила она раз и навсегда. И за все эти годы ни разу не напомнила мужу, как он оскорбил и унизил ее той случайной связью с дворовой девкой.
Елена Павловна прекрасно знала, что нечто подобное происходило во всех семьях их знакомых. Но она не желала даже сравнивать свою боль с тем, что испытывали другие женщины, которые заводили себе любовников в утешение. А она не смогла. Трипольский, а за ним и еще некоторые, пытавшиеся наладить с ней наиболее близкие отношения, были отвергнуты с отвращением. Для Елены Петровской на свете существовал только один мужчина.
В свете многие считали такую преданность чем-то патологическим, неестественным. Ведь столько блестящих мужчин изо дня в день входило в ее жизнь! Неужели ни на ком взгляд не задерживался дольше обычного? Елена Павловна могла бы признать, что задерживался. Но и только… Полюбоваться ведь не грех! А большего ей никогда не хотелось. Она верила, что и Владимиру тоже… В свете же ничего не утаишь, а о нем никаких сплетён не ходило, иначе Елена бы узнала. Всегда найдутся «доброжелатели», которые сообщат последние новости с умильной улыбочкой. «Значит, и в самом деле та Варька стала его единственным грехом, — думала графиня, проверяя сервировку стола. — Крепостная стала испытанием, которого Владимир не выдержал. Так что же, казнить его за это? Бог и без меня накажет за прелюбодеяние. Молиться за мужа надо, а не припоминать ему прошлый грех».
Успокоившись от этой мысли, графиня уединилась в будуаре, чтобы подправить прическу. Ее верная Глаша была уже тут как тут. Она являлась единственной из слуг, кого пришлось посвятить в тайну рождения Сашеньки. Отослать ее прочь Елена Павловна побоялась: обидевшись, бывшая горничная могла стать заклятым врагом. А уж Глаша нашла бы способ поведать всему свету, как именно появился у Петровских ребенок. Графиня решила, что безопаснее держать ее при себе и осыпать милостями. Все Глашины просьбы выполнялись немедленно.
Надо сказать, что ничего чрезмерного она никогда не требовала. Замуж Глаша никогда не хотела и своих детей заводить не думала. Она и к Саше особой нежности не проявляла, как заметила Елена Павловна. Может, как раз потому, что точно знала — чей это ребенок. А с Варей они не сдружились, чему графиня была безмерно рада. Глаша всегда оставалась ее наперсницей и помощницей в мелких интригах, без которых немыслима жизнь в Петербурге.
Например, когда одновременно с Петровскими назначили бал Кольчугины, Елена Павловна с ума сходила, придумывая, как бы заполучить всех гостей к себе. И тогда Глаша подкупила каких-то мужиков, чтобы те опрокинули бочку с дегтем как раз на повороте на ту улицу, где стоял дом Кольчугиных. И те, кто собирался посетить Кольчугиных, доезжая до поворота, вынуждены были разворачивать кареты и ехать к Петровским. В тот вечер у них собрался весь цвет Петербурга. А обезумевшие от отчаяния Кольчугины еще долго ломали себе голову: почему к ним не явился ни один из приглашенных гостей? Елена Павловна была счастлива и не считала, что они с Глашей совершили нечто аморальное, ведь Петровские первыми назначили бал. Не стоило пытаться соперничать с ними!
«Соперников, а тем более соперниц, я просто уничтожаю, — подумала Елена Павловна, улыбнувшись своему отражению в зеркале. — Я ко многим добра, иногда даже сверх меры, но моя доброта не безгранична. Все должны это помнить».
— Красавица вы, Елена Павловна! — довольно воскликнула Глаша, откровенно любуясь ею. — Повезло же Владимиру Ивановичу!
— Нам обоим повезло, — пресекла графиня, угадав неприятное для себя продолжение. Сейчас опять начнется легкий шантаж. — Сегодня мне, Глаша, не до таких разговоров, и без того голова кругом. Вернемся к этому завтра, хорошо?
Глаша сдержанно улыбнулась:
— Как скажете!
«Мерзавка, — подумала Елена Павловна с раздражением. — Не могла повременить со своими просьбами, обязательно надо испортить мне настроение накануне приезда гостей! Уже вот-вот собираться начнут».
— Сегодня у нас выступает какая-то новая певица, — сообщила графине, пытаясь загладить неприятность. — Князь Ларионов обещал привезти. Говорят, необыкновенное сопрано. Ларионовы прочат ей славу Полины Виардо. Послушаем, в самом ли деле так хороша?
Графиня не стала говорить своей пронырливой горничной, до чего ей режет слух имя певицы — Варвара. Но происхождения она была хорошего: молодая вдова богатого землевладельца Петра Потаповича Крушинникова. Елена Павловна слышала это имя и раньше. Кажется, у этого господина было имение где-то неподалеку от Дубровки, но то ли он никогда не появлялся там, то ли избегал встреч с соседями, но Петровским он так ни разу визита и не нанес. Крушинников в прошлом году скончался, и поговаривали, что богатая вдовушка решила побаловать себя сценическим успехом. Вроде бы она училась у итальянских оперных мастеров, и владела искусством вокала в совершенстве. Когда есть деньги, почему бы не позволить себе учиться петь…
Финансовые дела Петровских шли в последнее время не так хорошо, как хотелось бы. Владимир Иванович питал стойкое отвращение ко всякого рода сделкам, игре на бирже и предпринимательству. Граф Петровский был выше этого, и вплоть до полного разорения не пошевелил бы и пальцем. Елене Павловне приходилось самой выведывать у знающих людей способы лучшего вложения средств, и некоторые ее тайные финансовые операции уже увенчались успехом.
На ее счастье, некогда влюбленный в нее Николаша Бочкин — сын крупного фабриканта, которому юная Елена когда-то отказала, предпочтя графа Петровского, — не затаил на нее зла и даже до сих пор питал нежные чувства. То, что Елена Павловна не отвечала на его ухаживания, а проявляла лишь дружескую симпатию, только поднимало ее авторитет в его глазах. И Николай Александрович изо всех сил старался помочь даме своего сердце, несмотря на то, что лет десять назад обзавелся молодой женой, а потом и четырьмя детьми. Но благодаря трепетному отношению к графине Петровской совсем недавно он выделил ей часть акций своих металлургических заводов на Урале. И теперь Елена Павловна могла быть спокойна за будущее сына, ведь производство Бочкина только развивалось и развивалось. Поговаривали, что он ворочает миллионами…
Об уровне доходов Елена Павловна никогда своего нежного воздыхателя не спрашивала. Графиня вполне довольствовалась тем денежным ручейком, который столь неожиданно потек ей в руки. Владимир Иванович ни разу не усомнился в том, что жена ради этого не сделала ничего недостойного. Он слишком хорошо знал, как чиста его Елена, и считал себя пропащим грешником в сравнении с женой…
Елене Павловне доложили, что подъехала карета княгини Полторацкой, и она заспешила навстречу, радостно улыбаясь. Надежда Владимировна являлась в свете одной из тех редких женщин, кого графине всегда было приятно видеть. Будучи дамой не первой молодости, она держалась и выглядела безупречно. Всегда свежая и оживленная, приветливая и остроумная. Давно овдовев, княгиня меняла молодых любовников, но все это не выходило за рамки приличий. То есть слухи ходили, но не более того. Надежду Владимировну ни разу не видели в обществе какого-либо юноши, она выезжала в свет только со своей воспитанницей Ташей, которая на фоне ее зрелой красоты казалась бледным мотыльком. Елена Павловна подозревала, что именно поэтому княгиня и возит с собой девушку, чтобы наслаждаться производимым эффектом. Впрочем, это только домыслы. Возможно, княгиня Полторацкая и в самом деле была привязана к бедняжке и озабочена ее судьбой. Вроде бы Надежда Владимировна даже выделила ей хорошее приданое, что, впрочем, еще не волновало мать десятилетнего мальчика.
— Где же наш ангел? — расцеловавшись с Еленой Павловной, воскликнула княгиня. — Мы с Ташей
