Сжав руку жены, Владимир Иванович прошелся с ней вдоль окон, рассеянно разглядывая морозные узоры на стеклах. Его пальцы привычно скользили по ее коже, поглаживали. Елене Павловне вдруг отчетливо представилось, как они оба станут старичками, совсем бессильными, и единственной плотской радостью для них останутся такие вот поглаживания. Она с нежностью пожала его руку.
— Нужно, чтобы при Саше постоянно кто-то находился, — сказал граф. — Не думаю, что она пойдет на преступление, но лучше предостеречься, правда? Знаешь, артистические натуры обычно достаточно неуравновешенные, взбалмошные… Мало ли, что ей придет в голову?
— А может, ей просто хотелось увидеть Сашу? — робко предположила Елена Павловна.
— В таком случае после концерта она должна уехать из нашего дома, чтобы не появляться здесь никогда, — твердо произнес Владимир. И вдруг добавил совсем другим тоном: — Как она изменилась за эти годы! Если бы не голос, я ни за что не узнал бы в ней прежнюю Варю Иванину…
У Елены Павловны сжалось сердце. Она подумала: «А если бы Варя была все так же красива и молода? Если б ее тело оставалось таким же гибким и стройным, которого ты так хотел когда-то… В этом случае ты не требовал бы столь настойчиво, чтобы она убралась из нашей жизни?»
Но выпытывать это у мужа она не стала. Зачем наводить его на ненужные мысли? Необходимо поддержать намерение Владимира избавиться от Вари любым способом, чтобы она не смущала больше их счастья. И графиня снова заговорила о том, что одинаково тревожило обоих:
— Неужели можно настолько одержимо любить ребенка, которого ты никогда даже не видела, чтобы пытаться его украсть? Нет, я не верю в это! Наверное, наше беспокойство беспочвенно. — Остановившись, она задумчиво произнесла: — А что, если поговорить с ней начистоту? Спросить напрямик, зачем она опять возникла в нашей жизни? Ведь что-то было у нее на уме? Какой коварный план мщения она вынашивала все эти годы?..
Граф поморщился:
— Не преувеличивай, Элен. Ты готова приписать ей все смертные грехи!
— Тогда что она делает здесь, если так чиста и непорочна, как ты думаешь?
— Я вовсе не думаю этого.
У Елены Павловны едва не вырвалось: «Ты и не можешь этого думать! Кто лучше тебя знает, как испорчена эта женщина? Порочна до мозга костей. Чего хорошего можно ожидать от той, кто, еще будучи ребенком, соблазнила женатого мужчину? Сама ведь призналась, что это была только ее инициатива, граф не пытался ее совратить. Да еще и забеременела от него! Надеялась связать его этим по рукам и ногам? Не вышло. Мы тогда оказались сильнее».
— Хорошо, я поговорю с ней, — неожиданно легко согласился Владимир Иванович.
Елена Павловна даже растерялась:
— Ты?
— А ты намеревалась поговорить с ней сама? Полно, Элен! Тебя она скорее всего ненавидит. Ведь это ты стала Сашеньке матерью вместо нее. А моя роль уже была определена, я никого ничего не лишал. Поэтому Варваре Васильевне я могу казаться лицом страдающим. Она ведь не догадывается, что именно я подкинул тебе мысль отобрать у нее ребенка…
Нахмурившись, Елена Павловна до боли прикусила губу. «Как я могу допустить, чтобы они встретились?! Да у меня сердце разорвется, пока они будут разговаривать!» Но графиня нашла в себе силы согласиться:
— Наверное, ты прав, мой дорогой. Лучше тебе поговорить с ней. Будем надеяться, что с тобой она будет более откровенна.
— Именно откровенна! Я знаю о ней все. Какой смысл ей скрывать от меня что-то, если я уже догадался, кто она? Если она собиралась проникнуть к нам инкогнито, ей не следовало петь народные песни. Я сразу же узнал ее голос…
— Ты до сих пор помнил его! — вырвалось у Елены Павловны.
Сжав руку жены, Владимир Иванович поглядел ей в глаза:
— У нее уникальный голос, ты не можешь не признать этого. И даже тогда, еще не обработанный, он все равно звучал потрясающе. Но это из области чистого восхищения искусством! Не более того. Ты же знаешь, что я вообще не равнодушен к музыке.
— Но мне всегда казалось, что ты больше любишь драматический театр, а не оперу…
Граф пожал плечами:
— Вкусы меняются.
«Это меня и беспокоит, — отметила Елена Павловна про себя. — Вдруг тебе теперь нравятся полные женщины?»
Когда доложили о том, что граф Петровский дожидается в холле отеля, Варваре Васильевне показалось, что сердце ее не выдержит того бешеного ритма, в котором оно заколотилось.
— Он здесь, — произнесла она вслух. — Он пришел.
То, о чем она мечтала десять долгих, мучительных лет и что уже казалось совершенно несбыточным, начинало сбываться. Мужчина всей ее жизни дожидался внизу, когда она позовет его. Единственный человек, которого она любила, ради которого столько перенесла. И черное отчаяние брошенной женщины, и горе матери, потерявшей сына, и постылое замужество, которое расценивала как последнюю прихоть грязного старика… Петр Потапович Крушинников, впервые увидевший ее на покосе в поле и услышавший, как она пела, влюбился в это сияние красоты и таланта. И, не слушая ничьих возражений, забрал ее с собой и неожиданно для всех женился. Разговоров было об этом!
Несколько лет Крушинников упивался ее юностью, хотя сам уже был беспомощен в постели. Но Варю он заставлял у него на глазах выделывать такие вещи, что и Калигуле не снились. Она ненавидела его всей душой, от одного вида его губ и рук тошнота подкатывала к горлу.
Но вместе с тем Петр Потапович сделал ее образованной женщиной — нанял нескольких учителей, в том числе и учителя музыки, сам подбирал книги, которые Варе следовало прочитать. А поскольку ей самой безумно хотелось стать той женщиной, что была бы ровней графу Петровскому, она поглощала знания с истовостью, которая пугала даже ее мужа. И он все чаще тащил ее в спальню, чтобы сполна упиться своей извращенной любовью…
И тогда Варя нашла способ, который мог избавить ее от тошнотворных ласк старого сладострастника. Она начала толстеть. Да так стремительно, что Петр Потапович только за голову хватался от отчаяния. Варя делала вид, что ее и саму это безумно огорчает, чтобы старик не заподозрил, будто она делает это сознательно, иначе он, чего доброго, еще вычеркнул бы ее из завещания. И она вставала ночами, пока Крушинников похрапывал рядом с ней. О раздельных спальнях не шло и речи: старику необходимо было постоянно запускать руку в ее святая святых… Но когда Петр Потапович наконец засыпал, Варя бежала в кухню и набивала живот кремовыми пирожными, которые заказывала тайком от мужа.
Ее жирные телеса постепенно перестали возбуждать старика: ему нравился в ней ребенок. Извращенное воображение Крушинникова требовало свежей пищи, и вскоре в их спальне возникла четырнадцатилетняя дочка горничной — Наташа, с которой старик вновь познал радость. А у Вари наконец появилась отдельная спальня, где она могла наслаждаться обретенным одиночеством. Несмотря на всю грязь, через которую провел ее Петр Потапович, Наташа не утратила своей девственности. И Варвара Васильевна впоследствии благополучно выдала ее замуж за молоденького московского приказчика, наградив девочку за муки хорошим приданым. Вскоре у них родилось двое деток.
Варя, похоронив супруга, попыталась вернуть себе прежние формы. Она неделями изнуряла себя голодом, делала гимнастику, часами прогуливалась пешком, но ничего не помогало. И она поняла, что Бог наказывает ее таким образом и ограждает от будущих грехов, ведь Варя действительно замышляла явиться пред светлые очи графа Петровского такой же стройной и красивой, только еще богатой и образованной. Законной вдовой. До нее доходили слухи, что они счастливо живут с Еленой Павловной, что у них родился сын, — видно, помогло лечение. Но все это не остановило бы Вариного намерения снова осчастливить своей любовью графа, если б она оставалась прежней.
«Господь покарал меня за то, что склонила его к прелюбодеянию, — думала она с тоской. — И за то, что собиралась опять совершить этот грех… Но если это уже невозможно, зачем мне тогда наследство, дом, итальянские учителя — зачем все это? Я делала все ради него, чтобы однажды увидеть восхищение в его
