судно, внезапно возникшее среди бури.
Туман рассеивался очень медленно. После шторма море всегда бывает некоторое время покрыто густым туманом, который совершенно скрывает от глаз окружающие предметы или же искажает их очертания.
Что могли разглядеть они в такую погоду на расстоянии двух миль? Ничего, кроме неясных контуров судна, которое быстро неслось по волнам.
— Французская конструкция, — сказал «Хромой», в свою очередь рассматривавший незнакомый корабль.
Но Бискар ничего не видел, ничего не слышал, углубленный в свои тревожные думы. Им овладело глухое бешенство.
В жизни преступников, всегда находящихся в возбужденном состоянии, бывают такие минуты, когда какая-то страшная, неопределенная тоска сжимает их сердца. Тщетно пытаются они стряхнуть с себя это тягостное состояние. Ужасные опасения, зловещие предчувствия не дают им покоя.
Нечто подобное происходило и с Бискаром.
Внезапное исчезновение обеих жертв вырвало у него крик бешенства не потому, конечно, что он заботился об этих негодяях, как величал он Мюфлие и Кониглю. Но какой-то инстинкт шептал ему, что они не погибли. Это казалось невероятным, и, тем не менее, он все-таки верил этому! Ему казалось, что природа насильно отняла у него его жертвы и, по странной аналогии, ему невольно приходило в голову, что, пожалуй, и Жак тоже уйдет из его рук.
Жак! Нет, быть не может этого! Да и самая мысль о спасении Мюфлие и Кониглю не была ли заведомой нелепостью?
Они были брошены в пучину, поглощены водоворотом.
В ту самую минуту, как все эти мысли вертелись в голове Бискара, кто-то хлопнул его по плечу.
Это был Маладретт.
— Бискар, — сказал он, — послушай-ка, что я тебе скажу.
— Что такое? — живо спросил глава Волков, внезапно оторванный от своих размышлений.
— Нас преследуют, — отвечал Маладретт.
Бискар как-то бессмысленно взглянул на своего товарища. Казалось, он не понял его. Тот повторил свои слова. Бискар нетерпеливо пожал плечами.
— Чушь! — произнес он с презрительной улыбкой.
— Уверяю тебя, судно это несется прямо на нас!
— Ну, что ж, пройдет мимо!
— Разве ты забыл, что тем двоим удалось ускользнуть от нас там, в таверне «Золотой якорь»?
— Нет, я этого не забыл! — бросил Бискар.
— Эти два негодяя убежали. Возможно, они отправились в Париж и известили наших врагов.
Бискар расхохотался.
— Ну, так что ж? Даже если предположить, что эти почтенные господа и ошалели от нелепой идеи пуститься в погоню за нами, то как же им догнать нас, если мы опередили их более чем на восемь дней!
— Если только не принимать в расчет встречных ветров, задержавших нас у Бискайского залива.
— Положим, что так. Но к чему ты клонишь?
— К тому, о чем я уже говорил тебе. Смотри, ведь судно идет прямо на нас, и какое-то предчувствие подсказывает мне, что к нам приближается враг.
— Что ты сказал? Враг?
— Да, члены «Клуба Мертвых»!
— В самом деле?
— Что же ты намерен делать?
— Сейчас увидишь!
И Бискар одним прыжком очутился на носу корабля, схватил рупор и закричал дрожащим голосом:
— По местам!
Матросы бросились к снастям.
— Поднять наветренную сторону! Руль влево!
Матросы усердно исполняли его приказания.
Лейтенант в испуге подбежал к Бискару.
— Что вы делаете? — крикнул он. — Если поднимется ветер, мы погибли!
Следуя приказам Бискара, бриг медленно разворачивал нос в сторону, противоположную его курсу.
Маладретт и Хромой Жан с удивлением наблюдали эти неожиданные, странные маневры, заставлявшие бриг возвращаться назад по пути, им уже пройденному.
— Пора кончать! — сказал, подходя, Бискар.
— Я требую объяснений! — вскинулся Маладретт.
— Как, разве ты меня не понял? Нас преследует враг, говоришь ты, и вдруг мы, как подлые трусы, стали бы бежать от него? Нет! Нет! Как можно? Эти люди осмеливаются не бояться нас, а мы, как пугливые дети, пытаемся уйти от их преследования? Они хотят борьбы, борьбы решительной, жестокой? Ну что же, я готов сейчас же принять бой! Они гонятся за мной? Отлично! Я наполовину сокращаю им путь. Я иду к ним навстречу!
Маладретт и Жан-Хромой сделали нетерпеливое движение.
— Бискар! — твердым, спокойным тоном начал Маладретт. — Смотри, остерегайся, ненависть совсем сбивает тебя с толку! Если мы только захотим, враги наши не в силах будут догнать нас. Я знаю ход брига, он не боится никакого преследования!
— Разве это судно годится только для бегства, а не для боя?
— Такая борьба бесполезна, даже преступна! Царь Волков, ты дал клятву не рисковать понапрасну жизнью твоих солдат! К чему эта нелепая бравада?
— Довольно! — крикнул Бискар. — Я так хочу! Я этого требую! Разве я здесь не начальник? Разве вы все не должны мне повиноваться?
— Ну, нет! — воскликнул Маладретт. — Именем Высшего Совета я приказываю тебе отказаться от этого нелепого плана!
Бискар решительно скрестил на груди руки и, гордо подняв голову, в упор вонзил горящий взгляд в лицо того, кто осмелился говорить с ним таким тоном.
— Слушайте меня все вы! — сказал он глухим голосом. — Я, один я, могу быть обладателем сокровища Короля кхмеров! Один я владею ключом к тайне, которая имеет для вас такую ценность! Откажитесь только повиноваться мне, и клянусь вам, слышите ли, клянусь вам, я сейчас же брошу то дело, которое является целью нашей экспедиции! Положим, вы меня убьете тогда. Но ничего этим не выиграете, со смертью моей рухнут все ваши надежды!
— В тебе говорит жажда мести, эта роковая страсть, которая превратила тебя в раба!
— Разве я отрицаю это? Кто же сделал меня таким, какой я теперь: самым смелым, неустрашимым, самым сильным из всех вас? Она, эта страсть, в которой вы, кажется, намерены теперь упрекать меня. К тому же, — продолжал он уже гораздо спокойнее, — разве вы не понимаете, что борьбы этой, перед которой вы отступаете сегодня, нам все равно не избежать, и кончится она только тогда, когда мы истребим наших врагов? Я не люблю останавливаться на полпути! Или все, или ничего! Повторяю, надо покончить с ними!
Он снова пришел в экстаз.
— Здесь, — продолжал он, — на этом обширном поле битвы решится борьба зла с добром, порока с добродетелью, невежества с просвещением! Смерть или победа! Истребим этих шпионов, с таким остервенением преследующих нас! И тогда, свободные владыки своего будущего, мы прямо пойдем к цели! Без страха, без сомнений. Последний раз спрашиваю: намерены вы мне повиноваться?
В то время, когда Бискар говорил это, во всей фигуре его, во взгляде, в тоне голоса чувствовались сила и власть, так гипнотически действовавшие всегда на его подчиненных. Зловещим блеском горели его
