канонические книги древнего конфуцианского учения. Недавно он ездил в столицу на конкурсные экзамены и вернулся оттуда с «веткой коричного дерева в руках» — так в старину говорили о тех, кто успешно выдерживал крайне строгий отбор соискателей высших монарших почестей. Книжнику из деревни Кимлиен указом императора было присвоено звание фобанга — вторая по значению ученая степень.
Это событие многое изменило в семье Тханя. В старом Вьетнаме у человека, как правило, было несколько имен. Первое, или молочное, имя ребенок получал при рождении, и оно сохранялось за ним до школьного возраста. Когда же ребенок поступал в школу, глава семьи давал ему официальное, или «книжное», имя. При рождении Тханя нарекли Нгуен Шинь Кунгом. Добившись успеха на конкурсных экзаменах, Нгуен Шинь Шак по возвращении домой первым делом дал новое имя младшему своему сыну, который уже достиг школьного возраста. Он назвал его именем, которое отвечало переживаемому им в те минуты победному чувству: Нгуен Тат Тхань, что можно перевести как Нгуен-Триумфатор.
В колониально-феодальном Вьетнаме звание фобанга автоматически давало право занять важный чиновничий пост в центральном административном аппарате. Сразу же после завершения конкурсных экзаменов Нгуен Шинь Шаку предложили хорошую должность в императорской столице. Однако отец Тханя отказался от лестного предложения. Патриотически настроенные юноши в округе не раз вспоминали его слова, ставшие крылатыми, которыми он объяснил друзьям свой отказ от должности: «Чиновники — это рабы среди рабов и даже в еще большей степени рабы».
Только через восемь лет, когда в семье возникли материальные затруднения, он принял назначение на должность начальника уезда в провинции Биньдинь в Кохинхине. Однако деятельность его на этом посту шла вразрез с требованиями властей: должников он не наказывал, жалобщиков заставлял мириться, несправедливо заключенных в тюрьму выпускал на свободу. И уже через несколько месяцев приказом губернатора он был смещен с должности.
Нгуен Шинь Шак принадлежал к своеобразной социальной группе во вьетнамской деревне той поры — феодальному ученому сословию. Представителей этой группы принято по традиции называть конфуцианцами, так как или были последователями учения Конфуция — Мэньцзы, которое проникло во Вьетнам из Китая и с XV века стало официальной религией и идеологией вьетнамских феодальных династий. Однако название это не совсем верно, так как на вьетнамской почве, считают современные вьетнамские историки, конфуцианское учение подверглось сильному воздействию местных национально-патриотических традиций и идеалов и приобрело совершенно несвойственные ему изначально прогрессивные черты.
Так, если китайские завоеватели и их вьетнамские коллаборационисты стремились к утверждению наиболее реакционных черт конфуцианства — преклонения перед властью, консерватизма, догматизма, схоластических форм просвещения, то патриотически настроенные и прогрессивно мыслящие представители вьетнамской феодальной интеллигенции делали упор на имевшиеся в нем рациональные, позитивные по тем временам элементы. Более того, они шли еще дальше, приспосабливая конфуцианство к нуждам национально-освободительной борьбы вьетнамского народа, преобразовывая его в национально- патриотическое по духу, зачастую даже антимонархическое учение. Вот почему во Вьетнаме исторически сложилось такое положение, что ученые-конфуцианцы становились нередко национальными героями, вождями освободительных войн, руководителями или участниками крестьянских восстаний.
Одна из доминирующих заповедей в конфуцианских канонах — это «чжун» — верность. Согласно Конфуцию подданные должны соблюдать безоговорочную верность своему императору. Вьетнамский же «чунг» — верность — всегда оговаривался рядом условий, главное из них — отношение императора к родине. Если император патриот, то «чунг куан» — «верность императору» — согласно вьетнамской традиции сливается с «ай куок» — любовью к родине. Если же император капитулирует перед врагом, предает родину, то происходит разрыв между понятиями «чунг куан» и «ай куок», и тогда верность императору уже не является обязательной для его подданных.
Особенно наглядно проявился специфический характер вьетнамского конфуцианства с приходом французских колонизаторов. Конфуцианцы, эти аристократы духа, были главной опорой вьетнамской монархии, пока она находилась во главе Сопротивления. И они же в основной своей массе решительно стали в оппозицию к императорской династии Нгуенов, когда та после поражения движения «кан выонг» пошла в услужение к завоевателям. В противоположность христианству, с которым мысленно связывали колонизаторов, насильственно насаждавших учение Христа на вьетнамской земле, конфуцианство воспринималось в эти годы как символ всего исконно вьетнамского.
Нгуен Шинь Шак был верным сторонником конфуцианской патриотической партии. Патриотические идеалы этой партии Нгуен Шинь Шак стремился привить и своим детям. Именно благодаря благотворному влиянию отца Тхань, хотя он, так же как и его сверстники, штудировал канонические книги конфуцианства, воспринял в конечном счете несколько иную систему идейно-политических взглядов, которую условно можно назвать своеобразной разновидностью конфуцианского учения, процеженного сквозь сито вьетнамского патриотизма.
Односельчане любили и уважали Нгуен Шинь Шака. Его редко звали по имени, а величали уважительно «господин доктор». Незадолго до конкурсных экзаменов, где он получил это почетное звание, умерла при родах в возрасте тридцати двух лет его жена, мать Тханя Хоанг Тхи Лоан. Родившийся хилым, ребенок, который был четвертым по счету в семье, прожил недолго. Убитый неожиданно свалившимся на него горем, Нгуен Шинь Шак отправил детей к родителям жены, а сам вернулся в Хюэ. Узнав о крупном успехе на экзаменах своего односельчанина, жители Кимлиена на общинной сходке договорились отвести первому в их деревне фобангу небольшой земельный участок и построить новый дом. Не прошло и месяца, как посреди деревни, между кузницей и общинным прудом, появилось довольно просторное бамбуковое строение под соломенной крышей, мало чем отличавшееся от других деревенских хижин, куда и переехал Нгуен Шинь Шак с детьми.
В комнате, где жил Тхань, вся мебель состояла из гамака, подвешенного к стене, в котором спал мальчик, и грубо сколоченных деревянных стола и скамьи. Небольшой двор, окруженный густыми зарослями бамбука и банановых деревьев, стараниями всей семьи был превращен в настоящий сад. В нем росли арековые пальмы, лимонные и грейпфрутовые деревья и одно большое, раскидистое хлебное дерево с огромными и круглыми, как тыква, шершавыми плодами.
Деревня Кимлиен славилась обилием прудов, где вперемежку с темно-зеленой ряской, густой сеткой покрывавшей их поверхность, то тут, то там поднимались из воды белые и розовые бутоны короля цветов — лотоса. Отсюда и произошло название деревни — Кимлиен, что значит лотос. В прудах водилась рыба, и маленький Тхань любил смотреть по утрам, как односельчане ловили ее сетями, а нередко и сам сидел с приятелями-мальчиками на берегу с самодельной удочкой. В прудах спасались от жары и свирепых мух косолапые буйволы, из воды торчали только их черные морды с умными печальными глазами. На крупах у буйволов важно восседали крестьянские мальчишки с неизменными бамбуковыми свирелями в руках.
Любовь к песням юные жители деревни Лотосов, как и других деревень этого края, впитывали с молоком матери. Нгеанцы убеждены, что гордость вьетнамской классической литературы Нгуен Зу стал великим поэтом потому, что родился и рос в мире нгеанских песен и частушек, еще в детстве овладел сложным искусством импровизации. Большой любовью у жителей этих мест пользуются старинные народные песни, особенно колыбельные, воспевающие родную природу, любовь к своему краю, к родине. В детстве Нгуен Тат Тхань не раз слышал эти песни. Его тетка была известной в уезде певуньей, и ее даже приглашали петь в другие уезды.
Жили в деревне Кимлиен крайне бедно. Пахотной земли не хватало, в среднем на душу населения ее приходилось всего по три шао[3]. И почти вся она была сосредоточена в руках нескольких богатых семей. Основную массу жителей деревни составляли бедняки арендаторы. Вечно голодные и оборванные, они за неимением одежды почти круглый год ходили в трусах, из-за чего деревню Лотосов чаще называли в округе гораздо менее поэтическим именем Бесштаново.
Бедность и страдания Тхань видел вокруг себя каждодневно. С крестьянина драли три шкуры чиновники, приезжавшие собирать многочисленные, к тому же постоянно растущие налоги, не знающий границ в своем лихоимстве нотабль — общинный староста — и, наконец, деревенские богатеи.
Да взять хотя бы семью соседа, дядюшки Дьена. Сколько раз в году она могла позволить себе сытно поесть? Наверное, только в дни тэта — праздника встречи Нового года по лунному календарю, когда крестьяне резали последних поросят и кур, покупали рисовую водку, чтобы хоть раз в году погулять вдоволь
