– Вспомни про жжение, когда мочишься.
Уин нахмурился.
– Валяй, выкладывай, – сказал он.
Майрон начал рассказывать. Как обычно, Уин вроде и не слушал. Он ни разу не взглянул на Майрона, высматривая в уличной толпе красивых женщин. В центре Манхэттена в это время суток их было хоть пруд пруди. Все в деловых костюмах, шелковых блузках и туфлях Рибок. Время от времени Уин одаривал какую- нибудь улыбкой. Странно, но он часто получал улыбку в ответ, что для большинства в Нью-Йорке было неслыханным.
Когда Майрон поведал ему о том, что ему придется охранять Бренду Слотер, Уин внезапно остановился и запел:
– «И Б-У-У-УДУ Я-Я-Я ТЕБЯ ВСЕГДА Л-Ю-Ю-Ю-БИТЬ…»
Майрон взглянул на него. Уин замолчал, лицо его приняло обычное выражение, и он снова зашагал.
– Когда я пою эту строчку, – заявил он, – такое впечатление, что Уитни Хьюстон рядом.
– Ага, – согласился Майрон.
– Так что нужно братцам Эйч?
– Не знаю.
– Может, они хотят ее представлять?
– Сомнительно. На ней можно заработать, но не столько, чтобы идти на такие меры.
Уин подумал и согласно кивнул. Они направились на восток к Пятнадцатой улице.
– С молодым Ф.М. могут быть трудности, – заметил Уин.
– Ты его знаешь?
– Слегка. С ним связана забавная история. Папочка растил его для легальной работы. Послал его в Лоренсвилль, потом в Принстон, потом в Гарвард. Теперь пристраивает его в компанию, хочет, чтобы он представлял спортсменов.
– Но?
– Но ему это не по душе. Он все равно сын Фрэнка Эйча и хочет добиться одобрения отца. Жаждет показать, что, несмотря на воспитание, он крутой парень. Хуже того, в нем гены Фрэнка. Знаешь, что я думаю? Если ты покопаешься в его детстве, то наткнешься на множество пауков без лапок и мух без крыльев.
– Это плохо. – Майрон покачал головой.
Уин промолчал. Они дошли до административного здания Лок-Хорн на Сорок седьмой улице. Майрон вышел из лифта на двенадцатом этаже, Уин поднялся двумя этажами выше, в свой офис. Когда Майрон появился в приемной и посмотрел на то место за столом, где обычно сидела Эсперанца, он едва не отпрыгнул. Из-за стола на него взирала Большая Синди. Она была чересчур велика для стола (даже для самого здания), и стол практически покоился на ее коленях. Даже члены группы «Кисс» нашли бы ее макияж излишне рискованным. Волосы короткие, цвета морских водорослей. На ней была футболка с оторванными рукавами, демонстрирующая бицепсы величиной с баскетбольный мяч.
Майрон осторожно помахал ей.
– Привет, Синди.
– Здравствуйте, мистер Болитар.
Росту в Большой Синди было шесть футов, шесть дюймов, весила она триста фунтов и когда-то выступала в борцовой команде Эсперанцы. На ринге ее знали как Большую Мамашку. Многие годы Майрон слышал только, как она рычит, хотя говорить умела любым голосом. Когда Большая Синди работала вышибалой в заведении на Десятой улице, у нее был такой акцент, в сравнении с которым произношение Арнольда Шварценеггера было сродни одной из сестер Габор. Сейчас она изображала из себя кроткую Мэри Ричардс, перешедшую на кофе без кофеина.
– Эсперанца здесь? – спросил Майрон.
– Мисс Диаз в офисе мистера Болитара. – Она улыбнулась.
Майрон постарался не отшатнуться. Куда до нее Фрэнку Эйчу – от этой особой улыбки внутренности ныли. Он извинился и прошел в офис. Эсперанца сидела за его столом и говорила по телефону. На ней была ярко-желтая блузка, выгодно оттенявшая ее оливковую кожу, которая всегда заставляла его вспоминать об отражении звезд в теплых волнах залива Амалфи. Она подняла голову, жестом попросила подождать минуту и продолжила разговор. Майрон сел напротив. Обычно в этом кресле сидят клиенты и спонсоры и лицезреют на стене за его спиной афиши бродвейских мюзиклов.
– Ты опоздал, – заметила Эсперанца, положив трубку.
– Фрэнк Эйч пожелал меня видеть.
Она скрестила руки на груди.
– Ему потребовался четвертый для покера?
– Он хотел разузнать про Бренду Слотер.
Эсперанца кивнула.
– Значит, у нас неприятности.
– Возможно.
