Иван Грозный

Василия III. Но опричнина усилила и закрепила эти элементы деспотизма в русской монархии. Путь форсированной централизации без достаточных экономических и социальных предпосылок был осуществим только при условии неслыханного усиления личной власти царя. Свою реальную слабость власть пыталась компенсировать жестокостью, создавая не четко работающий аппарат государственной власти, обеспечивающий выполнение правительственных предначертаний, а аппарат репрессий.

Вряд ли случайно и то, что утверждение крепостного права в России началось в послеопричные годы. На нынешнем уровне научного знания трудно ответить однозначно на вопрос, существовала ли для России реальная возможность избежать крепостничества. С одной стороны, крепостничество - вовсе не обязательный этап развития феодальных отношений. Многие страны прошли через феодализм, не зная закрепощения крестьянства; в еще большем числе стран крепостное крестьянство существовало только на ранних стадиях развития феодальных отношений и составляло лишь небольшую часть всех феодально- зависимых крестьян. Однако с другой стороны, в восточной части Германии, в Чехии, Венгрии, Польше, Великом княжестве Литовском, короче, по определению Ф. Энгельса, восточнее Эльбы в XV-XVI веках возникает крепостничество. Можно сомневаться, чтобы Россия оказалась исключением, как, впрочем, нельзя и отвергать с порога эту возможность: чтобы прийти к определенному, научно достоверному выводу, нужны еще новые серьезные исследования. Но в любом случае в установлении крепостного права серьезную роль сыграла опричнина. Выше уже обращалось внимание на то, что хозяйственное разорение страны в результате опричнины как бы спровоцировало переход к крепостничеству. Но существенно и другое соображение: без террористической, репрессивной власти загнать крестьян в крепостное ярмо трудно.

Однако вне зависимости от того, было ли крепостное право неизбежным, оно не было прогрессивным. Ведь оно, даже если отвлечься от моральной оценки, консервировало феодализм и задерживало возникновение, а затем и развитие капиталистических отношений. Крепостничество было мощным тормозом развития нашей страны. Само по себе установление крепостного права в Восточной Европе было, возможно, некоей реакцией феодального общества на возникновение капиталистических отношений в сопредельных странах, иммунной реакцией отторжения.

В нашей стране крепостное право приняло в конце концов отвратительные рабовладельческие формы: крестьянин оказался прикрепленным не столько к земле, сколько к личности феодала; не существовало никакой государственно-правовой регламентации отношений феодала и крепостных. Думается, эти особенно уродливые формы развития крепостничества во многом вызваны опричниной. Так ли это? Ведь такие формы крепостное право в нашей стране приняло значительно позже, в конце XVII, а то и в XVIII веке, а в XVI веке крестьянин еще был прикреплен только к земле, а не к ее владельцу. Так стоит ли и в этом винить опричнину, у которой и без того много на счету? Стоит. Речь здесь идет об одном из отдаленных последствий опричнины.

Дело в том положении, в котором оказался в результате опричнины русский господствующий класс. Грозненский террор и установившийся деспотический режим завершили превращение русских дворян в холопов самодержавия. На первый взгляд - не наша печаль. Что нам до бедствий эксплуататоров?

Однако в истории слишком много взаимосвязано, чтобы можно было пренебречь интересами какой-то социальной группы без ущерба для всего общества. Ведь государев холоп не может не быть деспотом по отношению к своим крестьянам, всегда будет стремиться превратить их в своих холопов. Раб не терпит ниже себя свободных или хотя бы полусвободных людей. Приниженное, закрепощенное положение русского дворянства привело к еще большим закрепощенности и приниженности крестьянства. Только через два века, после петровских реформ, в екатерининское время появилась дворянская интеллигенция, вошло в жизнь, по словам Н.Я. Эйдельмана, первое поколение 'непоротых дворян', которые и стали создавать высокую культуру, частью пошли в декабристы. Но крестьянство долго еще оставалось в том же рабском, приниженном состоянии. То 'барство дикое', о котором писал Пушкин, родилось в России не только благодаря опричнине, но благодаря и ей.

Итак, тот путь централизации через опричнину, по которому повел страну Иван Грозный, был гибельным, разорительным для страны. Он привел к централизации в таких формах, которые не поворачивается язык назвать прогрессивными. И потому было бы ошибкой считать прогрессивной террористическую диктатуру опричнины. Не только потому, что протестует наше естественное нравственное чувство (хотя, подчеркиваю, и это крайне важно), но и потому, что последствия опричнины отрицательно сказались на ходе отечественной истории.

Должно быть, это не случайно. Аморальные деяния не могут привести к прогрессивным результатам. История опричнины еще раз наглядно демонстрирует справедливость этой утешительной истины.

Князь Иван Московский - верноподданный Великого Князя Симеона Бекбулатовича Всея Руси

После отмены опричнины царь Иван прожил еще почти 12 лет. Нам предстоит остановиться на этом, последнем периоде его жизни. Таких массовых казней, какими был отмечен страшный 1570 год сначала в Новгороде, а потом и в Москве, уже больше не было. Но кротким государем Иван IV не стал. Людей, кончивших в те годы жизнь на плахе, хватило бы для того, чтобы любой другой монарх прослыл жестоким тираном. Как и раньше, в казнях присутствовала садистская изощренность. Так, царь любил тешиться тем, что осужденного зашивали в медвежью шкуру (это называлось 'обшить медведно') и затравливали насмерть собаками. Нескольких вызвавших государев гнев монахов было как-то приказано привязать к бочкам с порохом, которые взорвали: дескать, раз вы ангелы, то и летите себе на небо. Это было не единственным проявлением царского юмора в убийстве. Так, один из дворян по фамилии Овцын был повешен рядом с овцой. Царь, должно быть, очень веселился, глядя на двух повешенных однофамильцев. Да и приближенные, вероятно, обязаны были смеяться шутке государя.

К 1575 году относится один из самых загадочных эпизодов времени Ивана Грозного. Осенью этого года в Успенском соборе Кремля был торжественно коронован великим князем всея Руси крещеный татарский хан Симеон (до крещения его звали Саин-Булатом) Бекбулатович. А Иван Грозный стал именоваться князем Иваном Васильевичем Московским. По словам Пискаревского летописца, он 'ездил просто, что бояре, а зимою возница в оглоблех... А как приедет к великому князю Семиону, и сядет далеко, как и бояря, а Семион князь велики сядет в царьском месте'.

Сохранилась одна челобитная князя И. В. Московского Симеону Бекбулатовичу. Она написана так, как положено писать подданному: 'Государю великому князю Семиону Бекбулатовичю всея Русии Иванец Васильев с своими детишками, с Ыванцом да с Федорцом, челом бьют'. На самом деле в форме униженной челобитной здесь изложена инструкция Симеону. Иванец Васильев просит государя, чтобы он ему 'милость показал, ослободил людишок перебрать... иных бы еси ослободил отослать, а иных бы еси пожаловал ослободил принять', разрешил тех, 'которые нам не надобны... прочь отсылати'. Кроме того, князь Московский хотел, чтобы государь 'тех наших людишок, которые учнут от нас отходити, пожаловал не приимал'. Дальше Иван Васильев с сыновьями задавали 'государю' наивный вопрос, как им держать 'своих мелких людишок': 'по дьячишков запискам и по жалованьишку нашему', то есть как служилых людей удельного князя, или брать на них документы как на холопов? 'И о всем тебе, государю, челом бьем. Государь, смилуйся, пожалуй!' - завершал свою челобитную грозный царь.

В этом политическом маскараде была одна удивительная деталь. На первый взгляд Россия была разделена на две части: на великое княжение Симеона Бекбулатовича и на 'удел' князя Ивана Московского. Но в одной части страны словно не существовало ни великого князя Симеона, ни князя Ивана Московского. Здесь все по-прежнему делалось именем 'царя и великого князя Ивана Васильевича всеа Русии'. Это были в основном земли с татарским и другим нерусским населением, входившие раньше в Казанское ханство. Царь Иван, видимо, опасался, чтобы имя татарина на великокняжеском престоле не вызвало здесь волнений, не сделало бы марионетку Симеона чем-то большим, чем марионетка.