одну ступень. Но если сражение, в котором они погибают, очень крупное, то повышение в звании производится на две ступени (даже посмертно). Деревенские простаки все как один думают, что это чудесно, но некоторые из городских парней с хорошим образованием на это не попадаются. Но даже самые образованные верят, что если они сдадутся в плен или будут захвачены врагом, то никогда не смогут вернуться в Японию. Они говорили мне, что если сделают это, то соотечественники их убьют. Даже самые высокообразованные люди верят в этот принцип. И эта вера является одним из принципиальных факторов, которые и делают их такими сильными противниками. Страх перед телесным наказанием также во многом определяет их поведение в бою. Сам я оцениваю японца как третьеклассного солдата в отношении его соображения и способности самостоятельно думать. Мне довелось встретить очень мало японцев, которые оказались бы хорошими солдатами в любой армии, – таких было совсем немного».
Поведал он и о жестоком обращении с японскими рядовыми солдатами со стороны их командиров: «Подготовка, которую они получают в армии, является, наверное, самой жестокой из принятых во всех армиях. Она должна закалить солдат, так, по крайней мере, они утверждают. Один японец рассказал мне, что многие кончают жизнь почетным
Вот еще одно свидетельство о характере японского солдата. В своей книге «Камикадзе» Ясуо Кувахара, вспоминая о периоде своей общевойсковой подготовки (в то время ему было пятнадцать лет), повествует об избиениях бейсбольными битами и кулаками до потери сознания; о насмешках и унижениях; об обращении столь жестоком, что девять человек покончили самоубийством в период его пребывания в учебной части. Столь жестокое обращение, по всей видимости, оправдывалось соображением: «Мне-куда-больнее-делать- это-чем-тебе-это-переносить». Кувахара пишет: «Для нас, как и для всех солдат учебных частей, малейшее нарушение, самое незначительное отступление от правил влекло за собой мучительное наказание. Я могу сказать только то, что этот тяжкий период беспощадной дисциплины и безжалостных наказаний начинался с самых первых часов нашего прибытия в часть и не прекращался ни на один день нашего пребывания в ней – период столь тяжелый, что некоторые не смогли его выдержать. Американским военнопленным, «жертвам жестокостей японцев», приходилось ничуть не хуже, чем нам. С некоторыми, надо признать, обращались даже менее жестоко».
Тот, кто помнит начальные поражения регулярной армии США в Корее в 1950 году, с пониманием отнесется к жесткой программе подготовки американских солдат. С другой стороны, существует предел – точка, после которой начинает действовать закон уменьшающихся результатов. Но где находится эта точка – вопрос спорный. Без сомнения, она непостоянна и может быть не одинаковой у разных людей и разных национальностей. Эксперты сходятся на том, что в японской армии ужесточение процесса обучения и подготовки превышало разумные нормы, результатом чего стало слепое послушание, лишавшее солдата какой-либо инициативы.
В приведенном ниже отрывке из разведывательной аналитической записки приводятся обобщенные личностные характеристики японского солдата:
«а) физически он вынослив и силен;
б) занимая подготовленную оборону, он обычно упорно защищается вплоть до конца (это не оправдалось в отдельных случаях);
в) он мужествен и храбр, в частности если рядом с ним его друзья или когда он обладает превосходством в позиции и огневой мощи;
г) благодаря хорошей подготовке он, как правило, чувствует себя в джунглях «как дома»;
д) его дисциплина обычно весьма высока (особенно дисциплина при ведении огня).
Его недостатки могут быть обобщены следующим образом:
а) он обычно склонен к панике, когда встречается с неожиданностью;
б) он не всегда проявляет стойкость во время сражения;
в) обычно его искусство стрельбы довольно невысоко;
г) при определенных обстоятельствах он страдает недостатком воображения; предоставленный самому себе, он становится тугодумом».
Японские военачальники часто проявляли негибкость мышления, выказывая неспособность или нежелание пересматривать свои планы в связи с переменой обстоятельств. Они также имели склонность к сверхосторожности, сочетая невнимательность в главном с излишней проработкой незначительных деталей. Около сорока лет тому назад Ян Гамильтон писал: «В тот день, когда они встретятся на поле брани с первоклассным генералом, эта страсть предусмотреть буквально все может уничтожить наших осторожных маленьких друзей». Именно сверхосторожность и страсть «предусмотреть буквально все» лишили японцев столь нужной им победы на острове Самар [10] в октябре 1944 года. Там адмирал Курита, находясь всего лишь в двух часах хода от своей цели (флот вторжения Макартура в гавани Лейте), прекратил погоню за потрепанной в бою базой авианосцев и направил свои корабли домой.
Но какими бы недостатками ни обладали его командиры, сам японский солдат показал себя весьма серьезным противником. После первых месяцев сражений на большинстве театров военных действий японская армия испытывала отчаянную нехватку продовольствия и вооружения, а также оставалась без необходимого прикрытия с воздуха. Несмотря на то что пропаганда всемерно раздувала победы японцев и многократно преувеличивала потери союзников, ближе к концу войны даже самые доверчивые понимали, что Япония близка к поражению. Лишь привычка выдавать желаемое за действительное и отказ усомниться в японском превосходстве поддерживали надежду. Заявления японского командования и сводки с фронтов полны сообщений о дюжинах потопленных американских кораблей и сотнях сбитых самолетов, тем не менее японские защитники островных крепостей все еще сутками пребывают под атаками с воздуха и обстрелом из корабельных орудий.
«Сегодня слышали сводку о результатах сражения, – читаем мы в одном из фронтовых дневников. – Тринадцать вражеских авианосцев и 30 других кораблей потоплено; 471 самолет сбит». Несколькими строчками ниже записано: «Ни один из самолетов не вернулся вчера с боевого вылета. Та вера в японские самолеты, которую я должен испытывать, слабеет». «Сегодня с раннего утра не прекращаются воздушные налеты… Наши самолеты все в укрытиях, и ни один не поднялся в воздух… Летчики врага очень отважны… Когда же наша авиация флота собирается переходить в наступление?»
Даже если некоторые из японских солдат и впадали в отчаяние, как можно видеть из их дневников, все же не было и речи о сдаче в плен, и в большинстве случаев они сражались буквально до последнего человека.
Несмотря на их чувство неразрывности с прошлым, японцы способны приспосабливаться к неизбежным переменам. Эта способность проявилась и в быстроте перехода от положения мощной державы, располагающей многомиллионной армией, к состоянию тихой оккупированной провинции, смиренно сотрудничающей со своими завоевателями. Мечтам об империи, о структуре Великой восточноазиатской сферы процветания был положен конец.
Новая армия
С долгой властью военщины было покончено, и в период американской оккупации были предприняты колоссальные усилия, чтобы реформировать общество, воспитанное на ультранационалистической идеологии. Статьи конституции 1947 года запрещали восстановление армии и флота. Эти символические вооруженные силы вполне можно рассматривать как ядро, вокруг которого может быть сформирована в будущем настоящая армия. Но японский воин завтрашнего дня будет намного отличаться от своего предшественника времен Порт-Артура и Батаана[11] . Он будет идти в бой без обожествления императора (Хирохито формально денонсировал обожествление правящего дома в 1946 году). Укорененная в нем привычка повиноваться главе семьи – а через него и всем высшим руководителям – уже значительно ослаблена, а его вера в непобедимость японской армии сильнейшим образом поколеблена. Он уже в гораздо большей степени в течение ряда лет открыт западной цивилизации, а точнее, цивилизации американского типа, и остается только наблюдать,
