наших морских пехотинцев являют собой одну из ярчайших страниц в истории нашей страны; и человек, который предлагает подобную меру, либо ничего не понимает в армейской службе, либо слабоумный… Мне остается только пожелать, чтобы нашелся человек, кому дано видеть разницу между морскими пехотинцами и теми, кого называют солдатами; и тогда он не будет говорить об упразднении корпуса. Могу сказать только: Боже, упаси нас от подобного решения». И все же время от времени возникали проекты, порожденные то ли вмешательством штатских, то ли завистью сухопутной армии или военно-воздушных сил, согласно которым численность корпуса должна была быть сведена до совершенного бессилия или же предусматривался его полный роспуск.
Вопреки всем этим проектам, корпус в ходе трех войн последовательно набирал силу и укреплял свою репутацию. И если в начале Первой мировой войны многие американцы ничего не знали о существовании в вооруженных силах страны корпуса морской пехоты, к концу ее осталось мало таких, кто бы не слышал о лесе Белло[35]. К концу войны численность корпуса составила 79 000 человек, а в общественном мнении он стал частью вооруженных сил, чья подготовка, эффективность и боевой дух не имели себе равных. Полковник Томсон, служивший в корпусе морской пехоты, в своей книге «Штыки примкнуть!» приводит рассказ о женщине из некой благотворительной организации, которая во время Первой мировой войны посетила французский госпиталь. Увидев среди раненых одного, чье лицо, безусловно, принадлежало выходцу с трансатлантического континента, она обратилась к нему со словами: «А вы, должно быть, американец», на что тот ответил: «Нет, мадам, я морской пехотинец». Такое позиционирование порой озадачивало широкую публику и часто приводило в раздражение военнослужащих других родов войск. Но оно свойственно всем морским пехотинцам, отражая их преданность корпусу и приверженность его неколебимому боевому духу.
В период между двумя мировыми войнами морские пехотинцы несли службу на Гаити и в Никарагуа. Личный состав корпуса отрабатывал технику амфибийных операций, которым суждено было стать его специализацией в ходе Второй мировой войны. Развивалась и морская авиация, была заложена основа той поразительно тесной авиационной поддержке сухопутных войск, которая отличала впоследствии операции корпуса. Ко времени Пёрл-Харбора численность корпуса составила около 66 000 человек. Она быстро росла, достигнув в конце концов шести дивизий и четырех авиакрыльев, с многочисленными вспомогательными и специализированными подразделениями.
Американские морские пехотинцы периода Гражданской войны.
В ожесточенных сражениях на просторах Тихого океана погибли более 24 000 морских пехотинцев, добавив к славному боевому пути корпуса новые выигранные сражения – за остров Уэйк, Гуадалканал, Тараву, Пелелю и Иводзиму. Из пламени войны вышел отборнейший род войск, знаменитый своим боевым духом, жесткостью подготовки и чувством боевого братства. Интерес прессы к ним обеспечивал постоянный приток в их ряды добровольцев и заставлял их соперников в вооруженных силах зеленеть от зависти. Безусловно, морские пехотинцы никогда не старались «скрыть свой свет под спудом». Когда они пробивали себе путь на Сеул в 1950 году, некий офицер из штаба сухопутных войск едко заметил, что со времени знаменитого водружения флага над Иводзимой[36] морские пехотинцы предпочитали больше действовать знаменами, чем оружием. Но если водружения знамен, полковые лозунги и походные марши помогают хранить и поднимать боевой дух, то их существование, безусловно, оправданно. И если стороннему наблюдателю они представляются несколько ребяческими и помпезными, то в такой же мере это относится и к другим средствам формирования кастового духа: серебряным щитам, развевающимся плюмажам, вычурной форме, особым нашивкам, обычаям и привилегиям. Все это является незначительной платой за повышения воинской эффективности и боевого духа.
В результате неуемного желания как можно быстрее сократить вооруженные силы после поражения Японии численность корпуса значительно уменьшилась, но благодаря усилиям таких людей, как полковник (впоследствии генерал-лейтенант) Паллер, – возможно, величайший из боевых офицеров корпуса за все время его существования, отмеченный наибольшим числом наград, – система подготовки, дисциплина и боевой дух продолжали сохраняться на должной высоте. Этого было особенно трудно достичь в те дни, когда вся страна, в своем истерическом стремлении забыть войну, все ее тяготы и жертвы и поскорее вернуть военнослужащих к гражданской жизни, буквально разрушала великую армию, созданную и вооруженную с громадными усилиями.
Воодушевленное пацифической пропагандой и поддерживаемое сентиментальной публикой – так называемыми интеллектуалами, проповедниками, раздраженными маменькиными сынками и слезливыми семьями призывников, а также неразумными, но влиятельными американскими особами женского пола (поведение которых Филипп Уайли[37] столь уничтожительно припечатал словом «мамизм»), – набрало силу движение за отмену строгих дисциплинарных мер и суровых правил «надменной касты» офицеров регулярной армии. Всегда прислушивающиеся к настроениям избирателей политиканы, озабоченные только количеством полученных ими голосов, настояли на том, чтобы министр обороны сформировал сомнительный комитет Дулиттла, у которого, безусловно, были проблемы. Страна шла к тому, чтобы иметь большую армию мирного времени, и одной из задач комитета было представить в глазах общественности образ «демократической» армии. Она должна была стать приятной, с минимумом приказов и тягот, без утомительных марш-бросков под дождем или под палящим солнцем. Суровым сержантам предстояло втянуть свои клыки и смягчить свои грубые голоса. Младшие офицеры должны были быть лишены права налагать дисциплинарные взыскания, которое предстояло передать старшим офицерам. Нежное юношество Америки должно было быть елико возможно защищено от грубостей армейской жизни. Кроме того, его следовало охранить и от мысли о том, что служение отчизне (если в течение срока его службы случится война) может привести его и к гибели.
Так что если выполнить все их требования сделать армейскую жизнь как можно более комфортной, то о дисциплине и боевой подготовке можно было спокойно забыть. Основной упор должен был бы делаться на лекции, а поварам предстояло готовить такие блюда, которые солдатам регулярной армии предыдущего поколения показались бы изысками гурманов. Постоянно открытая гарнизонная лавка должна была бы поставлять таким военнослужащим все те роскошества, которые не могла предоставить служба. Но войны не выигрываются солдатами с бейсбольными битами в руках, и сражения в них отнюдь не напоминают спортивные игры. На войне сражаются смертоносным оружием (причем именно за умение обращаться с ним солдаты и получают жалованье) против врага, единственной целью которого является желание уничтожить вас. Никакая боевая подготовка не может достоверно передать все это. Но она может закалить тело и сознание до такой степени, что они позволят их обладателю без всякого колебания выполнять приказы в самых неблагоприятных условиях.
При этом необходимо также, чтобы те, кто отдает приказы (офицеры или унтер-офицеры), пользовались уважением и признавались высшими начальниками. Если же сержант, слово которого должно быть законом для солдат взвода, считается просто одним из сослуживцев, а лейтенант – приятным в общении и добродушным старшим братом, а не младшим из божеств, сидящих одесную Господа, то им подчиняются с неохотой, если вообще выполняют их приказы. Избалованные парни, жаждущие лишь спокойной жизни и хорошей еды, не склонны рисковать жизнью только потому, что им велят сделать это некие вышестоящие люди, если они не испытывают к ним уважения и не страшатся наказания.
Корпусу морской пехоты повезло в том отношении, что, когда вся армия «реформировалась», в нем продолжали поддерживаться былые стандарты. В этом заповеднике «дубленых затылков»[38] по-прежнему царили инструктора строевой подготовки, а их наставления были такими же жесткими и требовательными, как и всегда. Не претерпел изменений и статус офицеров и унтер- офицеров; их приказам повиновались все с той же быстротой и готовностью. Хотя к лету 1950 года осталось менее 10 процентов личного состава, участвовавшего в настоящих боях, все же корпус был гораздо лучше подготовлен к боевым действиям, как физически, так и морально, чем сухопутная армия.
И это было счастьем для страны, потому что когда северокорейская народная армия 25 июня 1950 года перешла границу и заставила отступать армию Республики Кореи (наших протеже, вооруженные силы которой мы обучали и вооружали и о которых американский командующий сказал, что они «стали самой великолепной в истории Азии армией… с которой не может сравниться никакая другая, даже армия
