погибших пала от их рук». Но конница Евмена была рассеяна, и он потерял свой обоз, предательски сданный врагу. Тогда, узнав о потере всех своих трофеев, «серебряные щиты», ставшие теперь наемниками в самом дурном смысле этого слова, бесчестно предали своего генерала в обмен на свою добычу; столь позорное поведение вынудило Антигона позднее казнить их командира и распустить эту часть.
Эта история типична для того времени, и если в ней отведено довольно много места для описания достаточно скромного полководца, то это потому, что она не претендует на передачу «духа» того времени. Гораздо интереснее упоминание о возрасте македонских ветеранов. Воину, сражавшемуся в битве при Херонее в возрасте сорока лет, было бы около шестидесяти двух лет в год предательства Евмена. Чистоплотность, хорошие санитарные средства, дисциплина и привитое умение ухаживать за своим телом, возможно, могут служить объяснением разницы между долгожительством греков и достаточно краткой жизнью обычного средневекового солдата. Весьма сомнительно, чтобы в Средние века можно было найти много таких же подразделений в три тысячи человек, способных маневрировать в аналогичном защитном вооружении или проделывать такие же переходы, будучи даже наполовину моложе.
В более поздний период аркадийский полководец Филопемен (253–184 до н. э.), прозванный «последним эллином», стал примером талантливого тактика и отличного солдата. В ранней юности он отличился в сражении между македонцами и спартанцами, атаковав противника (без команды) в критический момент боя. Это наступление решило исход битвы и принесло ему благодарность македонского генерала. Спустя годы, приобретя устойчивую репутацию в войсках, он получил должность командира ахейской конницы. Этот род войск он, по всей видимости, нашел в плачевном состоянии, поскольку, по свидетельству Плутарха, «эти всадники в то время не отличались ни опытом, ни храбростью; у них вошло в обычай брать любую лошадь, самую дешевую, которую только можно было приобрести, и на ней пускаться в поход. Сплошь и рядом они и не ходили сами в поход, но нанимали где придется за деньги других людей, а сами оставались дома. Их тогдашние командиры закрывали на это глаза, поскольку среди ахейцев считалось честью служить в коннице, и эти люди были большой силой в обществе, так что могли вознести или стереть в порошок кого только хотели».
Филопемену удалось навести порядок, взывая к чести и амбициям этих людей, но также и «применяя наказания, когда это было необходимым», и таким образом превратить эту разболтанную толпу в первоклассную воинскую часть. Не ограничившись этим, он произвел также реорганизацию и в пехоте, «отменив то, что он считал устаревшим и ненужным в их вооружении и тактике сражений. Теперь они стали использовать легкие и тонкие круглые щиты, слишком маленькие, чтобы скрыть за ними все тело, дротики, гораздо менее длинные, чем прежние копья. В результате всех этих нововведений они стали весьма опасными в дальнем бою, но в ближнем в значительной степени уязвимыми. Поэтому они никогда так и не могли сражаться в регулярном строю; и их строй всегда оставался не прикрытым густым лесом опущенных копий либо большими щитами, как у македонской фаланги. В противоположность ей, где воины стояли плотно и прикрывали друг друга щитами, их строй было легко взломать и разметать. Филопемен изменил ситуацию, настояв на том, чтобы солдаты использовали вместо узких щитов и коротких дротиков большие щиты и длинные копья; он также ввел защитное вооружение для головы, торса, живота и ног, так что теперь пехотинцы могли не только издали обстреливать неприятеля, но и сражаться с ним в ближнем бою. После того как он облачил их в полную броню и тем самым внушил им убеждение в собственной непобедимости, он обратил то, что раньше расточалось как избыточное богатство и тратилось на предметы роскоши, на весьма почетное приобретение».
Внушив ахейцам гордость за их новые оружие и снаряжение, теперь следовало подыскать для них достойных противников. Имея буквально у своих ворот старых соперников – лакедемонян, сделать это было не так уж и трудно. Третья битва при Мантинее (207 до н. э.) демонстрирует нам разительное отличие от прочих рукопашных свалок Пелопоннесской войны, которое летописец счел необходимым зафиксировать. Согласно хронике, Филопемен расположил свои войска перед сухой ложбиной, его тяжеловооруженная пехота была сведена в две небольшие фаланги и поставлена в две линии, причем подразделения второй линии прикрывали промежутки между подразделениями первой – это явно указывает на знакомство с тактикой римлян. Его тяжелая конница была сосредоточена на правом фланге, а подразделения союзных государств и наемники, как пешие, так и конные, – на левом. Как ни странно, спартанский военачальник в расстановке своих сил тоже проявил изрядное своеобразие. Его тяжеловооруженная пехота, размещенная по центру, противостояла правому флангу ахейцев, но отстояла от них только на расстоянии выстрела из лука (примерно 100–150 ярдов). Построенная в колонну, она развернулась направо, вытянулась во всю свою длину, а потом снова развернулась к противнику фронтом. В ее составе были повозки с небольшими катапультами, передвигавшиеся незамаскированными. Они были размещены примерно через равные интервалы и нацелены на неприятеля – первое зафиксированное в летописях тактическое использование полевой артиллерии. Правда, особого вреда сопернику они не принесли, но, по крайней мере, воодушевили воинов Филопемена и побудили их пойти в наступление. После этого сражение развивалось по более знакомой схеме. Спартанский военачальник, Маханид, обошел ахейцев слева, но (как это уже много раз случалось в истории) слишком далеко проследовал за своей конницей. Тем временем Филопемен быстро продвинул свои фаланги на левый фланг (вещь немыслимая в былые времена), окружил и разгромил правый фланг спартанцев. Это решило исход битвы, и спартанский военачальник, слишком поздно вернувшийся со своей победоносной конницей, был убит, а его конники, уставшие после погони, были рассеяны. Спустя несколько лет именно Филопемен разрушил до основания стены Спарты – событие, вошедшее в предания воинов Древней Греции.
Осадная война
Историками отмечено, что древние греки в ходе войн между городами редко раздували конфликт до осады хорошо укрепленного города противника и взятия его штурмом, но, если требовали обстоятельства, греки все же прибегали к длительным осадным операциям, и в таком случае природную сообразительность и инициативу проявляли как осаждающие, так и осаждаемые.
Применение осадных орудий, за исключением таранов, похоже, оставалось древним грекам неизвестным вплоть до V века до н. э. Изобретение катапульт приписывается сиракузским инженерам во времена тирана Дионисия, около 400 года до н. э. В ходе Пелопоннесской войны основными средствами овладения обнесенным стенами городом были подкоп, таран, возведение рампы у стены города, по которой нападающие могли взять город штурмом, удушение горожан голодом. Последнее средство обычно осуществлялось возведением вокруг города еще одной стены или вала, что лишало осажденное население всякого контакта с внешним миром. Такой вал давал также то преимущество, что осаду можно было осуществлять минимальным числом воинов.
Древнегреческому историку Фукидиду мы обязаны подробным описанием валового метода взятия города и средств осады, примененных, чтобы подавить сопротивление осажденных. Нет смысла портить великолепное описание Фукидида, вырывая из него отдельные строчки, поэтому мы приводим полностью его повествование, касающееся возведения вала и применения таранов.
Пелопоннесцы предприняли штурм Платей и обнесли город частоколом. «…На следующий день они начали возводить у стены города насыпь. Для постройки насыпи они срубили лес на Кифероне и сбили из него клети, которые уложили по сторонам насыпи, чтобы уберечь землю от рассыпания, и доставили к месту ее возведения древесину, и камни, и землю, и все остальное, что было потребно для ее возведения. Работы по ее строительству они продолжали семьдесят дней и ночей без перерыва, только разделившись на две партии – когда одна работала, другая отдыхала или спала. Лакедемонянин-офицер, руководивший работами, присматривал за ними. Но платейцы, видя, как быстро поднимается насыпь, сделали стену из дерева и закрепили ее против той части городской стены, где поднималась насыпь, и укрепили эту деревянную стену камнями, которые они взяли из близстоящих домов. Деревянные детали скрепляли все сооружение вместе и придавали ему жесткость, когда оно росло в высоту; еще оно было покрыто мокрыми кожами и шкурами, которые не давали деревянным частям загореться от зажигательных стрел и позволяли строителям работать в безопасности. Таким образом, стена поднималась в высоту, и не менее быстро росла и насыпь напротив нее. Платейцы же придумали еще одну уловку; они разрушили часть городской стены, к которой подошла насыпь, и уносили землю из насыпи в город.
Обнаружив, что пелопоннесцы делают блоки из плетеного тростника, обмазанного глиной, и бросают их в провал, образовавшийся в насыпи, чтобы придать ей устойчивость и предотвратить ее разрушение, платейцы поменяли свою тактику. Они сделали подкоп из города, рассчитав его так, чтобы он прошел под
