эстета, с другой — смутную тревогу. А стал бы он так же обхаживать меня, подумал он, не будь со мной ее? Меню соответствовало обстановке. После икры с лимоном на льду, которую они запили русской водкой из рюмок размером с наперсток, последовала 'sole Coquelin', в крошечных завитках из филе камбалы пенилось лососевое суфле, на вид легче воздуха. Это блюдо они запивали белым франкским марки 'Тюнгерсхаймер- Иоганнесберг', изготовленным из сорта «Мюллер-Тургау», про которое Хофбауэр заметил, что его любит 'нобелевский Бёлль', и это — единственное, в чем он, Хофбауэр, с ним солидарен. Затем внесли 'canard rouennais aux oranges d'Espagne' — прожаренную до хрустящей корочки утку с дольками апельсина и фигурным яблочным суфле, а к ней — «Pommard» урожая 1955 года из подвалов маркиза де Монтеклена; в обязанности хозяина, объяснил Хофбауэр извиняющимся тоном, входит непременно информировать своих гостей, что они пьют самое дорогое вино в мире. Гастрономический концерт завершился баварским кремом «Ротшильд», украшенным взбитыми желтками по-английски. Последним аккордом прозвучал выстрел пробки от сухого 'Pommery'.
Все это время кольцо папаши Хайни лежало в центре стола, в выложенном бархатом футляре, который Хофбауэр успел раздобыть. Влк не мог избавиться от ощущения, что вещица странно уменьшилась в размерах, но списал это на дефект зрения. Пора очки заказывать, упрекнул он себя, тоже мне, франт выискался! Хофбауэр продолжил начатый днем монолог, но теперь говорил в основном о себе. Он рассказывал Лизинке — на Влка взглянул, лишь произнеся тост, — историю своей любви, которая длилась у него с горячо обожаемой Трудой с раннего детства и вплоть до ее смерти, тем более трагичной, что причина была самая что ни на есть банальная: она умерла от бешенства после укуса собаки. Собаку он так и не нашел, поэтому, преисполненный праведного гнева, признался Хофбауэр, поджарил сразу всех прямо в электрических ошейниках. Он не менее подробно расписывал самоотверженную помощь Труды при эвтаназии, и Влк негромко спросил его в одну из редких минут, когда поблизости не было ни одного официанта, не слишком ли рискованно вслух вспоминать прошлое.
— А что такого? — удивился Хофбауэр, а поняв, расхохотался и объяснил: — Да ведь они все работали у меня!
Теперь Влк заметил, что и официанты, и музыканты — все без исключения ровесники его и Хофбауэра. Восемь старцев, усмехнулся он, и одно дитя! Возбуждение, охватившее его, пока он разыскивал Лизинку, и достигшее апогея, когда она нашлась, стихало. Он решил, что главную роль тут сыграла love story Хофбауэра и его Труды, так похожая на его историю с Маркетой. Этот человечек, пусть не красавец, зато состоятельный предприниматель и в своем роде историческая личность, наверняка уже давно мог бы привести в дом новую жену. Но он не сделал этого… А Влк и подавно не может — ведь его жена здесь, на этом свете, и, к счастью, дышит одним воздухом с ним. Он был признателен Хофбауэру за этот урок, но все же решил потом расспросить его, как он решает свои мужские проблемы. Он пытался угадать, какое увлечение заменяет Хофбауэру сексуальную активность, — наверняка не кулинария, как у него самого; Влк, неплохой психолог, готов был поспорить, что это либо карты, либо рулетка, в любом случае — азартная игра.
Удобный момент представился очень скоро, когда Лизинка, извинившись, поднялась; официанты тут же выстроились в шеренгу, вдоль которой она проследовала к нужной двери. Влк не успел придумать, как поделикатнее задать свой вопрос, — Хофбауэр опередил его.
— Коллега, — перейдя на «ты», обратился он к Влку буквально умоляющим тоном, — могу я спросить начистоту: какие у тебя с ней отношения?
— Отношения? — растерявшись, переспросил Влк.
— Если ты ее любишь, — торопливо продолжал Хофбауэр, — забудем об этом разговоре. Но если для тебя она — одна из многих, оставь ее здесь, со мной!
— Что-что?! — задохнулся Влк.
— Я на ней женюсь, — проговорил Хофбауэр. — Она — лед и пламень, совсем как Труда. Я уверен, что не ошибся, я еще днем отдал подогнать отцовское кольцо по ее пальчику. Ну, так что же? Я могу его подарить ей в знак помолвки? Если да, ты уедешь на моей машине и всю жизнь у тебя здесь будет открытый счет. Ну-с?
Сквозь необозримую даль прожитых лет, как удар хлыста, просвистело словцо, которое единственный раз в жизни заставило его дать осечку. Но теперь очередному Хофбауэру противостоял не наивный учителишка, а искушенный шеф-палач, который хоть и не мог состязаться с ним в количестве, зато качеством превосходил его настолько же, насколько Ван-Гог выше ремесленника, штампующего картинки для календаря. Не моргнув глазом, он громко ответил:
— Весьма сожалею. Она моя будущая жена.
В этот момент он уже точно знал, что такие же слова и тем же тоном скажет послезавтра утром Маркете.
Исполнение пьесы эпохи барокко прервалось, и трио заиграло интраду. Один из официантов притворил за вошедшей Лизинкой дверь, второй пошел за ней по пятам, готовый поддержать ее, если она оступится, а старший официант уже отодвигал стул. Мужчины поднялись. Она поблагодарила, не поднимая глаз, и потому не заметила, как резко оба изменились в лице. Влк, не имевший обыкновения врать, побагровел. Хофбауэр, не имевший обыкновения проигрывать, побледнел. Но он не собирался верить Влку на слово.
— Фройляйн, — обратился он к Лизинке, стараясь держаться с прежней непринужденностью, — милейший герр Влк сообщил новость, которая возводит наш скромный ужин в ранг торжественного события. Итак, вас можно поздравить?
Влк понял: второй раз в жизни он оказался у роковой черты и вновь по прихоти судьбы его противник — человек по фамилии Хофбауэр. А тот в упор смотрел на Лизинку, пока она не поняла, что он готов дожидаться ее ответа хоть до самого утра. Она улыбнулась, словно извиняясь, и кивнула. Влк, конечно, знал, что ни утром, ни сейчас она не поняла ни единого слова, чего Хофбауэр — подобно всем болтунам в мире — так и не заметил; и все же он был несказанно благодарен своей любимой.
— Вот что, Влк, — сказал Хофбауэр, — что сделано, того не воротишь. Я вас обманул, это входит в мои служебные обязанности. Но зато я спас вам жизнь. Я -
45.
солдат, а не самоубийца. Война проиграна. Помогите мне исчезнуть, а уж я позабочусь, чтобы исчезло ваше прошлое.
Темный костюм комиссара, всегда безукоризненный, сейчас был измят, а сорочка, обычно белоснежная, — далеко не первой свежести. Но Влку было не до злорадства. Комиссар застал его дома врасплох, прокравшись, словно вор, по черной лестнице. Даже теперь, когда линия фронта приблизилась к городу, этот человек оставался хозяином его судьбы: достаточно ему оставить в сейфе своей канцелярии пару протоколов с подписью Влка, и тогда…
Это было тем ужаснее, что, как бы ни повернулись события, Влк не согласился бы признать себя осведомителем. Оплошность свою он трактовал как чисто интеллектуальный, а отнюдь не моральный сбой. Комиссар Фриц Хофбауэр грубо смошенничал: он поймал его на удочку с наживкой из нескольких правдоподобных деталей, создававших впечатление, что он все знает. Каково же было отчаяние Влка, когда комиссар, после того как все были арестованы, признался, что с самого начала блефовал. Ему и во сне не снилось, что в этакой глухомани может существовать какое-то там Сопротивление! Влка к нему привели действительно случайно, и врезал он ему по привычке. Если бы Влк, добавил он цинично, не распустил нюни, он врезал бы еще пару раз и отпустил домой.
Не будь этой нелепой случайности, Влк мог бы сейчас вслушиваться в грохот канонады с той же эйфорией, что и весь город. Вместо этого он, бессильный и беспомощный, умирал от страха. Единственное, что ему удалось, — добиться освобождения троих из группы (он убедил Хофбауэра, что иначе он сам, оставаясь на свободе, будет как бельмо на глазу). Но он не простил Хофбауэра: так подло воспользоваться его покладистым характером. В конечном счете он все равно не избежал подозрений. То вдруг кто-то переставал с ним здороваться, то вдруг кто-то умолкал, стоило ему приблизиться. Сестра, когда он забегал повидаться, сразу принималась плакать и не останавливалась вплоть до его ухода. Однако наиболее дерзкую выходку позволил себе Ворел, которого Влку удалось-таки вытащить из тюрьмы: повстречав его в коридоре школы, Ворел плюнул. Хоть сердце и обливалось кровью, но Влк вынужден был просить комиссара тактично вмешаться, пока Ворел не учинил чего-нибудь похлеще. Мог ли он предвидеть, что комиссар
