продавать одежду казненных. Была принята резолюция ко всем правительствам с требованием предоставить кузенам статус государственных служащих не ниже уровня государственного советника; в случае же временного замораживания высш.м. нак. им должно быть гарантировано возмещение потери в заработке. В целом симпозиум отличался корректностью, исключение составил лишь куз. Маккартер, упрекнувший куз. Эттера в том, что тот до сих пор предпочитает электричество более гуманному газу; куз. Пьерпойнт был вынужден призвать их к порядку. Куз. Обрехт при всеобщем одобрении высказал предложение, чтобы в случае невыполнения требований все включенные в списки приняли участие в забастовке. Заявив, что он лично демонтирует гильотину, поскольку les bois de la justice — 'древо правосудия' — по традиции является его собственностью, он рекомендовал проделать то же всем остальным. Были обсуждены и специальные вопросы. В частности, кузен из Мадрида попросил совета касательно механизации гарроты, завинчивать которую с годами становится все более утомительным. В конце встречи кузены договорились о том, что симпозиум будет собираться раз в десять лет. Однако до сих пор это так и не выполнено. Причина — типичный для любого общественного движения порок: вместо того чтобы опереться на международную солидарность, многие отдали предпочтение половинчатой тактике, продиктованной сугубо личными интересами. К счастью, новое поколение, к которому осмелюсь причислить и себя, ибо сохраняю молодой дух (и молодое сердце, к сожалению!), придерживается более прогрессивных воззрений. Так как молодежи даже рамки симпозиума кажутся тесными, они намерены в следующем году созвать конференцию. Я являюсь одним из организаторов и надеюсь таким образом быстрее разыскать брата. Настоящим официально приглашаю Вас принять участие в конференции и прошу обеспечить участие других кузенов из Вашей страны, обогащающих нашу профессию новым опытом, в то время как нам остается заниматься только мемуарами и теоретическими исследованиями.
До свидания!
Ваш.
Адольф Хофбауэр, в наст. вр. городской кафилёр. (По-нашему это то же, что по-вашему 'живодер'.)
P.S. Прилагаю конверт с выигрышем, оставленный Вашей очаровательной невестой в моей машине. А. Х.
P.P.S. Неловко напоминать, что это письмо FOR EYES ONLY,[58] но что поделаешь: подробная информация о встрече 1956 г. попала даже в руки писателя (!) Джона Ф. Мортимера и была им опубликована в книге 'Dokumente menschlicher Grausamkeit'. Я полностью Вам доверяю, и все же береженого Бог бережет: пишу чернилами, которые днем исчезнут. Счастливого пути Вам и Ей.
Куз'.
Упоминание о Ней перевело эшелон мыслей Влка на другие рельсы: покачиваясь и лязгая на стыках, они с Лизинкой примчались назад, к пограничной станции. Щелкнув, минутная стрелка сделала очередной скачок. Он осознал, что через четверть часа они минуют границу и путешествие завершится. В его душе царило безмятежное умиротворение, знакомое каждому, кто одержал победу над самим собой. Когда вчера вечером его пальцы неистово рвали пуговицу на ширинке, в бой ринулась лучшая часть его «я» — нежная, лирическая сущность, которая оставалась невостребованной в работе и потому жаждала проявиться в личной жизни. Нет! После Машина и Шимсы Лизинка наконец имела право на такую любовь, которая гармонировала бы с ее обликом и возрастом, — любовь, которая, прежде чем углубиться в густую чащу страстей, долго плутает по аллеям невинного обожания. Нет, он не допустит, чтобы по его вине ей не досталось положенных ласковых слов и робких прикосновений! Единоборство души и тела вылилось в решение, расставившее все по своим местам: прежде всего нужно переговорить с Маркетой, она женщина умная, практичная, ей осталось еще несколько лет поработать, потом — гарантированная пенсия, и в конце концов она — единственная, кто всегда его понимал. Поймет и сейчас. Когда она убедится, что его решение твердо, у нее спадет нервное напряжение последних дней; она поймет, что от их разлуки гораздо больше пострадает он, и, уж конечно, не станет изводить его жалобным кудахтаньем.
Он словно наяву услышал, как она обращается к нему, отпуская его на свободу, и преисполнился сочувственной благодарностью. Его перестало бить электрическим током — влечение к спящей девушке угасало. Он прошел в свой номер, принял душ и лег спать.
Разбудил он ее по телефону довольно поздно: когда они завтракали, в ресторане отеля уже накрывали к обеду. За время, оставшееся до отъезда, они кинулись тратить валюту: Влк — немалую сумму, которую Лизинка контрабандой перевезла для него на своей груди, а она — в три раза большую сумму, которую обнаружила в конверте. В их покупках любопытным образом отразилось различие характеров. Из ста пятидесяти минут Влк больше двух часов выбирал, а потом купил сразу: Доктору — его любимые текилью и сангритту, Маркете — золотые часики в стиле начала века, тактично напомнившие ей о ее возрасте; на обратной стороне гравер по его заказу нанес даты их первой встречи и завтрашнего расставания. Этим Влк на всякий случай отрезал себе путь к отступлению, чтобы не поддаваться ненужной жалости.
Лизинка же, с той самой минуты как вошла в супермаркет, принялась покупать все подряд; на нее обратили внимание, и не только из-за внешности. Телекамеры наблюдения передали информацию охране, а та — в дирекцию. Вскоре появился служащий, за ним — еще один, чтобы носить за ней пакеты с покупками. Она не делала различий между матерью, отцом и собой, брала, что понравилось, совершенно уверенная, что всем доставит радость. Постепенно в руках у служащих появились: светильник с султаном гибких световодов, переливающихся всеми цветами радуги; охапка искусственной сирени; резиновые сапоги по пояс для рыбной ловли, покорившие Лизинку канареечной желтизной; кроме того, кукла с дистанционным управлением — у нее даже зонтик раскрывался; складной шкаф для одежды, разрисованный картинками на сказочные сюжеты; большая клетка для птиц с двумя ванночками; три сервировочных подноса, дно которых украшали увеличенные копии почтовых марок; небьющееся «венецианское» зеркало из настоящего плексигласа; куча всяких мелочей. До вокзала им пришлось нанять микроавтобус, и Влк не без злорадства загадал, чтобы они попали на «своего» таможенника: когда они выезжали из страны, нельзя было рисковать — их могли задержать; зато при возвращении хотелось отыграться всласть, да так, чтобы красавчик запомнил на всю жизнь.
Теперь, когда глаза Влка — благодатный сон ни как не шел к нему, и неудивительно, ибо мозг-то работал на полных оборотах, — блуждали по купе, заваленному Лизинкиными пакетами и свертками — отблески вокзальных огней и свет от встречных поездов преображали их в пестрый ярмарочный балаган, — он благодарил судьбу, даровавшую ему радость сопереживания незамутненному счастью прелестной малышки… Не он ли своими заботами и покровительством обеспечил ей такой удачный старт? Вот тут и вспомнилось, как стартовал он сам.
Влк вновь увидел себя в камере главной тюрьмы государства — специально для него ее переделали в раздевалку — в ту ночь перед премьерой, к которой он по привычке готовился скорее как учитель, чем как палач: изучал по домашнему медицинскому справочнику анатомию шеи, а по пособию для скаутов — способы вязания узлов. Незадолго до полуночи его, вконец оробевшего, осенила спасительная идея, которую прокурор, работавший с ним, как режиссер с актером, реализовал без проволочек, санкционировав визит к Влкову предшественнику, дожидавшемуся суда под той же крышей. Бедняга перепугался, что пришел его смертный час, но они залили его страх коньяком, и он отбарабанил, как по цитатнику, подробную техническую инструкцию, уверяя, что ее лично составил его знаменитый прадед (этим Гус-старший, сам того не ведая, обеспечил поступление в ПУПИК своему еще не родившемуся сыну). Главным в инструкции был старомодный, невероятно сложный узел. Влк притащил веревки и тренировался под руководством Гуса, пока его не позвали переодеваться; по старинной традиции, нарушенной лишь на время суперпроцессов — тогда пункты химчистки просто не справлялись с работой, — он облачился в черный пиджак, в котором некогда сдавал выпускной экзамен. Он полагал, что уже изучил этот узел как свои пять пальцев, однако стоило ему оказаться лицом к лицу с еще недавно самым высокопоставленным коллаборационистом страны, и его затрясло — неудержимо, как в приступе лихорадки. Тот способ, которому обучил его Гус, был известен в Европе испокон веков — сохранилось его изображение на старинных гравюрах, — но, конечно, незнание — не порок, и вот он стоит — сегодня это вспоминалось ему как скверный анекдот — на лесенке, приставленной к высокой перекладине для выбивания ковров, а клиент — на другой. Подручным у него уже тогда был Карличек — боксер и автолюбитель, он и подавно меньше Влка разбирался в тонкостях дела. Так
