памяти.
Впрочем, сам процесс большого значения не имел. Для Блейза неизбежность их духовного сближения стала очевидной сразу после того, как он осознал, что изливает Тони, бессменно дежурящей у его постели в начальный период болезни, все свои самые сокровенные тайны. Эта неизбежность навсегда запала ему в душу чуть позже – когда время шло, а Тони так и не вспоминала о том, что ей довелось услышать.
Соответственно, их потихоньку притягивало друг к другу. Когда же они в первый раз оказались в одной постели, у них было ощущение лишь продолжения того, что шло уже достаточно длительное время. Новый и необычный для них уровень отношений казался знакомым, давно ожидаемым, приятным и радостным.
Для Блейза это стало счастьем, которого ему не приходилось испытывать никогда в жизни и на которое он никогда в жизни не рассчитывал. Они лежали бок о бок в полумраке его спальни, расслабленные после того, что между ними произошло, и сквозь, прозрачный потолок глядели на усыпанный звездами ночной небосвод.
– А как же Хэл Мэйн? – после продолжительного молчания спросила Тони. – Что ты решил?
– Я собирался завтра отправиться в Ахруму и еще раз встретиться с ним, – сказал Блейз. – Не могу я оставить его в этой клетке. Я хотел связаться с Барбеджем и сообщить ему, что через пару дней приеду, но из-за всех этих пересмотров наших ближайших планов, вызванных внезапным согласием Де Нильса сотрудничать, так и не позвонил. С одной стороны, то, что Питер с нами, значительно облегчает деятельность наших организаций на остальных мирах. С другой – мы опережаем график, поскольку теперь сможем гораздо быстрее добиться сотрудничества Новой Земли, Кассиды и Ньютона.
– Ты рассчитывал только на это или надеялся на что-то большее в случае, если бы удалось перетянуть на свою сторону еще и Хэла Мэйна? – поинтересовалась Тони.
– Да, я и сейчас не теряю надежды, – согласился Блейз. – Завтра я еще раз попробую уговорить его. Если он проявит хоть тень желания работать со мной, я раскроюсь перед ним целиком – настолько, насколько я вообще на это способен…
Он чуть-чуть повернул голову, чтобы взглянуть на ее профиль в полумраке, затем снова уставился на яркие точки звезд, усеивающие потолок.
– …Перед кем угодно, кроме, конечно, тебя. Но тут я даже не знаю… смог ли бы я вообще кому-нибудь рассказать о себе столько, сколько рассказал тебе.
– Нет, – тихо ответила Тони. – Думаю, что нет.
– Вот потому-то я и был так уверен, что потерял тебя, – сказал Блейз. – И именно поэтому я никогда раньше не пытался раскрыть тебе душу, нисколько не сомневаясь, что тебя оттолкнет то, к чему я стремлюсь. Мне до сих пор трудно поверить, что это не так.
– Вообще, – все так же мягко сказала она, – ты говорил и такое, что изрядно шокировало меня; но следующие же твои слова, как правило, сводили эту реакцию на нет. Например, о том, каким прекрасным может стать человечество, если только осознает свои возможности и попытается реализовать их. Людям, говорил ты, еще никогда это не удавалось. Кое-кто из них кончил тем, что погнался за побрякушками и игрушками – каждый в свое время, а подлинные усилия в этом направлении могли дать о себе знать только через много поколений.
– Другого пути нет.
– Я знаю, милый мой Блейз, – он почувствовал, как кончики ее пальцев ласково касаются его груди, – теперь я это знаю. Но неужели ты не понимаешь, что, кроме этого, в жизни больше ничто не важно… только ты важен для меня.
– Как смешно ты меня назвала! – улыбнулся в темноте Блейз.
– Но это действительно так, – сказала она, – и я теперь всегда буду тебя так называть.
– Знаю. – Блейз взял ее за руку, и их пальцы переплелись. – Если я вообще могу кому-нибудь принадлежать, то я принадлежу тебе. Но не целиком – для меня это вообще невозможно. Я – порождение исторической картины. Я всегда был ее частью и буду оставаться до самой смерти. Она решает, что мне делать. Я так же не могу вырваться из нее, как не могу подчиниться какому-либо человеку, группе людей или предмету – равно как и никакой человек не должен подчиняться мне, если он сам того не желает. Отчасти ради этого я и работаю.
– Я знала это давным-давно, – отозвалась Тони. – Помнишь, еще в самом начале, перед тем как мы улетели с Ассоциации на Новую Землю, я сказала тебе, что должна сначала спросить разрешения у отца? Одно дело было работать у тебя, пока ты находился в Экумени, и совсем другое – стать одной из тех, кто сопровождает тебя повсюду и готов последовать за тобой в начатом тобой деле до конца.
– Помню, – ответил Блейз. – Я ходил взад-вперед, ждал твоего возвращения и ответа, который ты мне дашь.
Я знаю, как серьезно относится Генри к некоторым вещам, и был уверен, что твой отец кое к чему тоже относится серьезно.
– Это не совсем одно и то же, – возразила Тони. – Мы – приверженцы традиций, но, естественно, с тех времен, как дед моего прадеда покинул Старую Землю, наши приоритеты изменились. И все же я чувствовала определенную ответственность перед нашей семьей, носящей славную фамилию Рюзодзи. Улетев с тобой, я могла так или иначе навлечь позор на своих родных. Я всегда старалась убедиться в том, что отец одобряет то или иное мое решение.
– Но он ведь одобрил его, – произнес Блейз.
– Слово «одобрил» здесь не совсем подходит, – заметила Тони. – Я как могла рассказала ему о твоих целях и сказала, что хочу быть с тобой и помогать тебе в их достижении.
– И что же он ответил? Только дословно, – попросил Блейз.
– Inochi o oshimuna – na koso oshimel, – ответила Тони.
– К сожалению, язык предков твоего отца относится как раз к тем языкам Старой Земли, которых я не знаю, – вздохнул Блейз. – Что это значит?
– Буквально на бейсик это перевести невозможно, – сказала Тони. – Чтобы понять значение этой фразы, нужно очень хорошо знать нашу историю и культуру. Примерно это можно бы было передать как «Если необходимо, рискуй жизнью, но не именем». Он доверял мне, понимаешь? Ты же знаешь земной французский. Может быть, тебе приходилось встречать такое выражение:
– Да, – сказал Блейз, – оно есть у Конан Дойля, кажется, в историческом романе «Белый Отряд». На бейсике оно означает примерно «Делай, что считаешь достойным, и не думай о последствиях – вот заповедь настоящего рыцаря».
– Да, – согласилась Тони, – что-то общее у этих выражений есть. Я давно хотела передать тебе его слова. Но вот видишь, поговорить об этом мы смогли только теперь.
– Потому что теперь ты все знаешь и тем не менее остаешься со мной.
– Я знаю все только до того момента, когда ты перестал говорить, – возразила Тони. – А после этого, зная тебя, я только могу предполагать, что твои планы будут продолжать развиваться так же, как они постоянно менялись и развивались и раньше. Ты все-таки не планируешь включать в свое сообщество Новых Миров ни дорсайцев, ни экзотов?
– Это я решил твердо. Отчасти причина в том, что я не могу влиять ни на дорсайцев, ни на экзотов, как на обитателей прочих Новых Миров. Кроме того, если в конце концов дорсайцы и экзоты присоединятся к нам – в чем я практически не сомневаюсь, хотя, возможно, это произойдет через несколько сотен лет, – они сделают это исключительно потому, что сами этого захотят. Я не вправе подвергать сомнению то, ради чего живут дорсайцы и экзоты.
– Тогда… – Тони перевернулась набок, чтобы видеть его, по-прежнему лежащего на спине и глядящего в звездный потолок, – тогда что же ты собираешься делать дальше? По-моему, ты намеревался добиться серьезного влияния на Сент-Мари?
– Я пока не уверен, – сказал Блейз.
– Это ведь такой маленький мирок, населенный в основном католиками, по большей части земледельческий, технически малоразвитый. Если сейчас все дело во времени, как ты не переставал повторять во время болезни, то не лучше ли тебе начать устанавливать контроль над Сетой или Фрайляндом?
– Возможно, – отозвался Блейз. – Время не ждет. Чтобы добиться положения, позволяющего
