Густой кустарник – отличное укрытие, но оно нам не требуется. Запах старых волков по-прежнему слаб. Мы огибаем кустарник, перепрыгивая через полуобгоревшие поваленные деревья. Братья по охоте следуют за мной. День очень теплый…
…Старые волки уже совсем близко. Запах их стаи превратился во множество запахов отдельных особей. Мы быстро бежим вперед.
Я вдруг превращаюсь в двух волков. Я одновременно и наблюдатель и бегун – но в то же время я по- прежнему один, и я – вожак. Деревья несутся навстречу нам и исчезают из виду где-то позади нас. Это уже не просто бег. Ноги превращаются в тугие пружины, и мы несемся вперед огромными прыжками.
Мы выскакиваем из-за деревьев. На широкой прогалине – очень похожие на нас – начинают шевелиться старые волки. Из тени, отбрасываемой огромным валуном, потягиваясь, медленно выходит огромный старый волк и бросает на нас равнодушный взгляд. Несколько других тоже смотрят на нас, негромко рыча и косясь на своего старшего с вытянутым хвостом.
Он вожак их стаи.
Он мой.
Наблюдатель окидывает взглядом будущее поле битвы, в то время как бегун продолжает нестись все более и более длинными прыжками прямо на вожака старых волков. Остальные больше не ждут от него сигнала. Они вскакивают и бросаются в бой. Мать нашей стаи принимает вызов, уклоняется от броска вожака старых волков, а дочь умершей сестры впивается зубами ему в ляжку. Затем обе отскакивают в сторону.
Вожак старых волков изгибается и принимает удар матери на плечо, в то время как его челюсти смыкаются на моем загривке. Я слишком долго был вожаком стаи и потерял осторожность, но бегун проворнее любого из старых волков, а сезон зеленых трав и тучных антилоп в этом году оказался для нас удачнее, чем для тех, на кого мы напали. На моем загривке густая шерсть и толстый слой подкожного жира. Мощные челюсти не причинят мне вреда, а тем временем бегун наклоняется и молниеносно перекусывает старому волку переднюю лапу. Он падает, не разжимая челюстей, и увлекает меня за собой. Уже лежа на земле, бегун перекусывает ему другую переднюю лапу. Мы перекатываемся на животы, и я пытаюсь вырваться. У старого волка сильные челюсти, но он не может упираться сломанными лапами. Я вырываюсь.
Из-за деревьев на дальней стороне прогалины выскакивают другие старые волки и огромными прыжками несутся на нас. Их много, они молоды и честолюбивы. Они дадут нам прикончить своих вожаков. А потом бросятся на нас, прогонят или убьют и сами станут вожаками старых волков.
Они молоды и глупы. Ведь стая – источник жизни.
Бегун отскакивает в сторону и бросается прочь. Наблюдатель видит, что младший брат и его товарищи внезапно выскакивают из укрытия в густом кустарнике. Они набрасываются на молодых старых волков. А те уже были уверены в победе и в том, что станут новыми вожаками стаи. Двое из старых волков застывают от неожиданности на месте и растерянно переводят взгляды с нас на новую, внезапно откуда-то появившуюся угрозу.
Смерть там и настигает их. Все, кроме самых сильных и отважных, не выдерживают нового натиска, поскольку уже видели, как моя половина стаи расправилась с сильнейшими из них. Младший брат и наши отчаянно рвущиеся в бой молодые волки сейчас не чуют ничего, только запах убийства, и расправляются с остальными.
Укус… Прыжок… Остановись… Увернись. Сейчас моим телом полностью завладел бегун.
Оставшиеся старые волки не выдерживают. Они вырываются, пытаясь спастись бегством. Если бы не наблюдатель, бегун пустился бы преследовать их.
Старые волки больше не вернутся. Мы нанесли им непоправимый урон. Когда снова выпадет снег, они умрут: слишком мало стало больших мохнатых, на которых они обычно охотятся. А старые волки не так быстры и проворны, чтобы угнаться за более ловкой дичью и прокормить свой молодняк.
Я громко вою, и моя стая по этому сигналу собирается вокруг меня. Мы трусим обратно в тень деревьев. Темный-брат-который-бежит-со-мной становится длиннее и намного опережает меня, вытягивая нос к далекому горизонту…
И снова – полутемная комната, где только Тони и больше никого.
Все еще возбужденный битвой Блейз хотел было приподняться и сесть, но не смог даже пошевелиться. Оказалось, что руки и ноги привязаны к краям постели.
Его охватило бешенство.
– Почему я привязан? – взорвался он, когда Тони склонилась над ним.
Нежно она коснулась его лба.
– Все в порядке, не волнуйся.
– Немедленно развяжи меня! – закричал он. – Слышишь?!
Она дотронулась до каких-то кнопок на браслете, и Блейз почувствовал, что снова свободен. От облегчения он чуть не потерял сознание; а Тони принялась ласково и осторожно обтирать его лицо, шею, обнаженные плечи и грудь прохладной влажной тканью. Он снова понемногу стал расслабляться, расслабляться, расслабляться…
…и опять ему долго-долго снились хаотически-бессмысленные сны… а потом наконец их сменил совершенно отчетливый сон.
Он разговаривал с Хэлом Мэйном, которого в конце концов нашел.
Юноша, похожий на изящного молодого Будду, сидел скрестив ноги в позе лотоса на каком-то возвышении вроде пьедестала. Пьедестал был таким высоким, что глаза сидящего Хэла Мэйна находились вровень с глазами стоящего перед ним Блейза.
В комнате, где они находились, царил сумрак и было прохладно, почти холодно. На плечи Хэла Мэйна было накинуто что-то вроде одеяла неопределенного цвета – в полумраке Блейз никак не мог его толком рассмотреть.
Они вели достаточно откровенный разговор, хотя, с точки зрения Блейза, он принимал какой-то не правильный оборот. Слишком уж враждебно Хэл Мэйн был настроен по отношению к нему. В речах юноши стало заметным явное осуждение взрослого Блейза.
– Почему ты никак не можешь понять? – услышал Блейз собственный голос.
– Потому что ты говоришь на непонятном языке, – спокойно ответил Хэл. – А по-другому не можешь. Ведь ты – Иной.
Последнее слово юноша произнес так, словно это было название какого-то народа вроде дорсайцев или квакеров.
– Нет, нет, – возразил Блейз. – Иные – это всего лишь организация, орудие достижения цели, благой цели.
– Благой или нет, – отозвался Хэл, – это совершенно не имеет отношения к тебе. Ты – Иной.
– Почему ты все твердишь одно и то же? Наверное, это шутка – не хочешь же ты сказать, что я какой-то инопланетянин? – взорвался Блейз. – Я говорю на бейсике, и я такой же человек, как ты.
– Не в этом дело, – покачал головой Хэл. – Конечно же, ты никакой не инопланетянин. Ты человек, но не такой, как все остальные люди. Разумеется, все мы отличаемся в чем-то друг от друга. Но ты единственный в своем роде. Ты Иной. И ты всегда был таким, ты никогда не относил себя к роду человеческому. Это знала даже твоя мать, хотя и не понимала этого, а просто считала тебя выродком и боялась тебя. Да ты сам вспомни! Ведь ты всегда это знал. В детстве это еще не было так заметно, но по мере взросления ты все больше становился Иным. Очень скоро ты вообще забудешь, что когда-то был человеком. Целью твоей жизни станет превращение всех остальных людей в Иных вроде тебя самого, чтобы избавиться от одиночества. К счастью, даже ты не в состоянии этого сделать.
– Откуда ты знаешь, каким я был в детстве? Что тебе известно о моей матери? – возмутился Блейз.
– Я знаю все это, потому что я единственный в своем роде, как, впрочем, и ты, и любой другой человек, когда-либо живший на свете. А еще я знаю то, что есть ты, и одно из моих назначений в вечно развивающейся исторической картине – не дать тебе превратить людей в то, чем они не должны стать.
И поскольку именно эту цель ты преследуешь, я знаю, что ты – мой враг. Я знаю, какое разрушение ты можешь принести, хотя ты боишься признаться в этом даже самому себе. А то, к чему стремлюсь я, никому не причинит зла.
