ленинградской квартире, вкусив после арктических мытарств и неустроенностей все блага цивилизации и комфорта. Но не таков был этот человек. Его не прельщал комфорт, а властно звал неуютный, необжитый и не обещающий покоя Север. Вернувшись с Новосибирских островов в 1930 году, Пинегин в тридцать первом плывет на «Малыгине» в составе экспедиции на Землю Франца-Иосифа. А в следующем году Николай Васильевич повторяет эту экспедицию как глава её.
В 1939 году, за год до смерти, Пинегин совершил свою последнюю поездку на Север. Мне довелось во время неё быть вместе с ним, а после сообща редактировать сборник «Советское Заполярье», явившийся результатом путешествия. Редактировали мы с Николаем Васильевичем собранные от четырнадцати авторов рукописи уже в Ленинграде, в его «полярном доме». Тогда-то, колдуя над северными рукописями, мы много говорили о Севере и, конечно же, о Седове. Только что вышла книга Пинегина «Полярный исследователь Г.Я. Седов». Ранее были опубликованы книги Пинегина «Записки полярника», «Георгий Седов идёт к полюсу», «В ледяных просторах», которые либо целиком, либо частью своей посвящены описанию экспедиции Седова. Я спросил Николая Васильевича, намерен ли он ещё писать о Седове.
- Да, конечно, - ответил он не задумываясь и с категоричностью, какая могла показаться вовсе не свойственной этому спокойному, неторопливому в движениях, негромогласному человеку. - Всё, что пока сделано, - только этюды. Седов в полный рост ещё не написан. Я должен это сделать.
На слове «должен» он сделал ударение, и нетрудно было уяснить себе, как много скрывалось за этим требовательным «должен». В эту минуту я подумал, что Седов - не только друг Николая Васильевича, не только главная тема писателя Пинегина, но и дело его жизни, которое он будет продолжать до самой смерти, как Седов.
Я листаю старый, 1940 года, журнал «Звезда». В двух номерах его - десятом и одиннадцатом - идёт «Георгий Седов» Н. Пинегина.
Это, верно, и есть тот «Седов в полный рост», о котором Николай Васильевич говорил за год до этого, сидя со мной рядом и почти машинально листая редактируемую рукопись «Советского Заполярья».
Под последними строками «Георгия Седова» в номере одиннадцатом «Звезды» значится: «Конец первой книги». Увы, вторая книга не была закончена Пинегиным. В том же номере журнала, в котором кончалась первая глава «Георгия Седова», помещена статья В. Каверина «Памяти Пинегина». Это некролог. В 1940 году автор «Георгия Седова» умер, так и не дописав дорогой ему портрет.
Но у него были друзья, верные друзья, столь же преданные общему делу освоения Севера, как и он сам. И один из них - профессор В.Ю. Визе - дописал портрет Седова. По оставшимся в литературном наследии Пинегина материалам, по наброскам и нескольким законченным главам, заполняя пробелы материалом, почерпнутым из предыдущих книг Пинегина, Визе создал вторую часть книги «Георгий Седов», которая полностью была напечатана в 1953 году. Эта книга - памятник одновременно и Седову и Пинегину, оставшимся неразлучными и после смерти.
Пинегин любил Архангельск и хорошо говорил о нём. В своих книгах он посвятил ему много отличнейших страниц. Невозможно забыть яркое и берущее за душу описание аукциона, устроенного в Архангельске для распродажи имущества экспедиции Седова и личных вещей Георгия Яковлевича для покрытия задолженности одному из архангельских купцов-толстосумов. Этот трагический и мерзкий аукцион описан Пинегиным с потрясающей силой.
Николай Васильевич бывал и живал в Архангельске в тысяча девятьсот восьмом, девятом, десятом, двенадцатом и четырнадцатом годах. Отсюда же уходил он и в свои многочисленные арктические экспедиции.
Мне приятно думать, что этот отважный и многосторонне талантливый человек был привержен милому мне Архангельску.
СУДЬБА КОРАБЛЯ
Ещё несколько страниц о капитанах. Русский Север всегда был богат отважными мореходцами. Кораблевождение, как и кораблестроение, было среди поморов делом тонко знаемым и весьма почитаемым. Поморы знали море, как родной дом, знали ветры, течения, снег, лёд, береговые знаки, погодные режимы и приметы, знали и морской и корабельный обиход, строили с высоким уменьем крепкие, ходкие корабли и водили их в океанские просторы, в злые льды Ледовитого океана с древних времен.
Не оскудел наш Север бесстрашными мастерами арктического мореходства и в новые времена. Один из героев его - архангельский капитан Александр Кучин. Закончив с золотой медалью Архангельское мореходное училище, Кучин отправляется для продолжения мореходного образования в Норвегию. Здесь он поступает в Бергене на океанографические курсы. Видный норвежский ученый X. Хансен, под руководством которого Кучин занимался океанографией, высоко ценил своего талантливого ученика и, когда Руал Амундсен в 1910 году набирал команду знаменитого «Фрама» для экспедиции к Южному полюсу, Хансен порекомендовал своего ученика. Кучин, заключив четырнадцатого марта с Амундсеном контракт, стал участником этой трудной, но удачной экспедиции, открывшей в декабре следующего года, и тоже, по счастливому совпадению, четырнадцатого числа, Южный полюс.
Кучин был единственным русским участником открытия Южного полюса, и вклад его в это немаловажное предприятие был довольно значителен. Он выполнял на «Фраме» обязанности не только океанографа, но и штурмана, а также принимал участие в устройстве зимовки на побережье шестого континента. Он же был и в некоторой степени историографом этого плавания на «Фраме», так как часть пути вёл дневник экспедиции.
После такого трудного двухлетнего плавания не грех бы и отдохнуть, но, вернувшись на родину, Александр Кучин в навигацию 1912 года отправляется на другой край света, то есть на этот раз не на крайний юг, а на крайний север, не в Антарктику, а в Арктику.
Теперь он становится участником экспедиции Русанова на Шпицберген и капитаном нанятой для экспедиции зверобойной шхуны «Геркулес». Русанову была поставлена задача найти на Шпицбергене не занятые американцами и норвежцами залежи каменного угля и поставить заявочные столбы, которые дали бы России право эксплуатации их и права на часть территории острова, на котором издавна зимовали и били зверя русские промышленники.
Русанов охотно согласился на эту экспедицию, но взял с собой продовольствия на полтора года, что казалось странным, так как до Шпицбергена морского ходу одна неделя. Никто не знал о планах Русанова, вынашиваемых им много лет - пройти вдоль берегов Сибири Северным путем до Тихого океана. Теперь, используя благоприятные обстоятельства, Русанов решил осуществить давнюю свою мечту.
Закончив работы на Шпицбергене, найдя уголь и поставив для России заявочные столбы, то есть полностью выполнив задачу, Русанов решил дальше уже на свой риск и страх продолжить экспедицию, отправиться на восток к Новосибирским островам и пробиваться дальше к Берингову проливу.
