Сильно упав духом, Моуз вышел из похоронного бюро и медленно заковылял на холм, на котором стояла единственная в городке церковь.
Он нашел пастора в кабинете, где тот трудился над проповедью. Моуз присел на краешек стула, беспокойно вертя в искалеченных работой руках изрядно поношенную шляпу.
— Пастор, — произнес он, — я хочу рассказать вам все, как было, с начала до конца. — И он рассказал. — Я не знаю, что это за существо, — добавил он. — Сдается мне, что этого никто не знает. Но оно скончалось, и его нужно похоронить честь по чести, а у меня с этим ничего не получается. Мне нельзя похоронить его на кладбище и, видно, придется подыскать для него местечко на ферме. Вот я и подумал, не согласитесь ли вы приехать и сказать парочку слов над могилой.
Пастор погрузился в глубокое раздумье.
— Мне очень жаль, Моуз, — произнес он наконец. — Полагаю, что это невозможно. Я далеко не уверен в том, что церковь одобрит такой поступок.
— Пусть это не человеческое существо, — сказал Старый Моуз, — но ведь оно тоже тварь божья.
Пастор подумал еще немного и даже высказал кое-какие соображения вслух, но в результате все-таки пришел к выводу, что сделать этого не может.
Моуз спустился с холма к своей машине и поехал домой, по дороге размышляя о том, какие же попадаются среди людей скоты.
Возвратясь на ферму, он взял кирку и лопату, вышел в сад и там, в углу, вырыл могилу. Потом отправился в гараж за досками, чтобы сколотить гроб, но оказалось, что последние доски ушли на починку свинарника.
Моуз вернулся в дом и в поисках простыни, которую за неимением гроба решил использовать вместо савана, перерыл комод, стоявший в одной из задних, уже много лет пустующих комнат. Простыни он не нашел, но среди тряпья ему попалась старая льняная скатерть. Он подумал, что сойдет и это, и отнес скатерть на кухню.
Моуз откинул одеяло, взглянул на мертвое существо, и у него словно комок подкатил к горлу — он представил, в каком тот умер одиночестве и в какой дали от родины, и в его последний час не было рядом с ним ни одного его соплеменника. И оно было совершенно голым: ни клочка одежды, ни вещей — ничего, что он, Моуз, мог бы оставить себе на память.
Он расстелил скатерть на полу возле кровати, поднял существо на руки и положил на этот кусок белой ткани. И в этот миг он заметил на его теле карман — если, конечно, это было карманом, — нечто вроде щели с клапаном в самом центре той части тела, которая, возможно, была его грудью. Моуз провел сверху рукой по карману. В нем прощупывалось что-то твердое. Он долго сидел на корточках около трупа, не зная, как ему быть.
Наконец, решившись, он просунул в щель пальцы и вытащил находившийся в кармане предмет. Это был шарик, чуть больше теннисного мяча, сделанный из дымчатого стекла или какого-то похожего на стекло материала. Все еще сидя на корточках, он долго глядел на шарик, потом встал и пошел к окну, чтобы получше рассмотреть его.
В шарике не было ничего особенного. Это был обыкновенный шарик из дымчатого стекла, на ощупь такой же шершавый и мертвый, как тело самого существа.
Моуз покачал головой, отнес шарик обратно и, положив туда, откуда его вынул, осторожно завернул труп в скатерть. Он вынес его в сад и опустил в яму. Став в головах у могилы, он торжественно произнес несколько приличествующих случаю слов и закидал могилу землей.
Сперва он собирался насыпать над могилой холмик и поставить крест, но в последнюю минуту передумал. Ведь теперь нахлынут любопытные. Молва облетит всю округу, и эти типы будут приезжать сюда и глазеть на могилу, в которой он похоронил найденное в лесу существо. И чтобы никто не догадался, где он зарыл его, придется обойтись без холмика и без креста. «А может, это к лучшему», - сказал он себе. Разве он знал, что написать или вырезать на кресте?
К этому времени уже перевалило за полдень, и Моуз проголодался, но не стал прерывать работу, чтобы поесть, потому как еще не все сделал. Он отправился на луг, поймал Бесс, запряг ее в телегу и спустился в лес.
Там он привязал Бесс к застрявшей в кустах клетке, и лошадь без труда вытащила ее оттуда. Потом он погрузил клетку на телегу, привез на холм, внес в гараж и спрятал в самом дальнем его углу около горна.
Покончив с этим, он впряг Бесс в плуг и перепахал весь сад, хотя в этом не было никакой необходимости. Зато теперь везде была свежевспаханная земля и никому не удалось бы обнаружить место, где он вырыл могилу.
И как раз в ту минуту, когда он уже кончал пахать, подкатила машина и из нее вылез шериф Дойли. Шериф был человеком весьма сладкоречивым, но не из тех, кто любит тянуть волынку. Он сразу приступил к делу.
— Я слышал, — сказал он, — что ты нашел кое-что в лесу.
— Точно, — согласился Моуз.
— Говорят, будто бы это существо умерло в твоем доме.
— Вы не ослышались, шериф.
— Моуз, я желал бы взглянуть на него.
— Ничего не выйдет. Я похоронил его. И не скажу где.
— Моуз, — произнес шериф, — мне не хочется причинять тебе неприятности, но ты нарушил закон. Нельзя же подбирать в лесу людей и безо всякого закапывать их, если им вдруг вздумается умереть в твоем доме.
— Вы говорили с доком Бенсоном?
Шериф кивнул.
— Док сказал, что никогда ничего подобного не видел. Что это был не человек.
— В таком случае, — произнес Моуз, — вам тут делать нечего. Раз это был не человек, значит, не совершено никакого преступления против личности. А если существо никому не принадлежало, здесь нет и преступления против собственности. Ведь пока что никто не заявлял на него свои права, верно?
Шериф поскреб подбородок.
— Никто. Пожалуй, ты прав. А где это ты изучал законы?
— Я никогда не изучал никаких законов. И вообще я в жизни ничего не изучал. Просто-напросто я здраво рассуждаю.
— Док что-то толковал про ученых из университета — будто у них может возникнуть желание взглянуть на твою находку.
— Вот что, шериф, — сказал Моуз. — Это существо откуда-то явилось сюда и здесь умерло. Не знаю, откуда оно пришло и что это было такое, да и знать не желаю. Для меня это было просто живое существо, которое очень нуждалось в помощи. Живое, оно держалось с достоинством, а умерев, потребовало к себе уважительного отношения. Когда отказались похоронить его как положено, я сам сделал все, что в моих силах. Больше мне сказать нечего.
— Ладно, Моуз, — произнес шериф, — будь по-твоему.
Он повернулся и прошествовал к своей машине. Стоя около запряженной в плуг старой Бесс, Моуз смотрел ему вслед. Пренебрегая правилами, шериф рванул с места на большой скорости, и было похоже, что он не на шутку обозлился.
Когда Моуз убрал в сарай плуг и отвел лошадь на пастбище, подоспело время вечерних работ.
Управившись с хозяйством, он приготовил себе ужин, поел и уселся около плиты, слушая, как в тишине дома громко тикают часы и потрескивает огонь.
Всю ночь напролет в доме было одиноко.
На следующий день после полудня, когда он пахал поле под кукурузу, приехал репортер и, дойдя рядом с Моузом до конца борозды, завел разговор. Старому Моузу этот репортер не очень-то понравился. Слишком уж нахально он вел себя и задавал какие-то дурацкие вопросы. Поэтому Моуз прикусил язык и мало что сказал ему.
Через несколько дней явился какой-то профессор из университета и показал Моузу статью, которую
