воспрепятствовал тому, чтобы семья Маклая поселилась в Кловли-хаус. Тогда Николай Николаевич и Рита с детьми перебрались в Ватсон-бай. Но их изгнали и отсюда. Мыс Ленг-Пойнт оказался вдруг в сфере интересов военного ведомства. А в прошлом году на месте биологической станции правительство устроило базу для миноносок. И вот теперь Маргарет-Эмма в чужой России, среди чужих людей. Языка она не знает. Ни родных, ни знакомых… Но Рита быстро смирилась со всеми неудобствами. Ее больше всего тревожило состояние мужа. Курс лечения у доктора Афанасьева горячими ваннами, холодными душами, массажем и электричеством не помог. Николай Николаевич надолго слег в постель. Он сильно одряхлел. Голова совершенно седая. Работать над книгой (вторым томом сочинений) еще не начал, так как приходится все время отвлекаться: писать статьи для газет. Это единственный способ заработать немного денег.
Провал проекта был сигналом для реакционных газет. Все они обрушились на Маклая и его проект. К русским газетам присоединились иностранные. Они глумились над научными трудами исследователя, возводили клевету, подвергали сомнению его заслуги перед наукой. Еще в 1885 году австралийская пресса начала методичную травлю русского ученого. Ему мстили за все: и за вмешательство в политические дела Австралии, за гневные письма правителям и даже за женитьбу на Маргарите Робертсон. «Русское правительство не идет навстречу начинаниям Маклая, — злорадствовали сиднейские газеты. — Видно, нет пророка в своем отечестве! Да и какой же Мак-лай пророк — он просто эмигрант…»
Разозленный Маклай вынужден был послать протест в «Сидней морнинг геральд» и защитить честь русской науки. По этому поводу Ф. Гриноп в своей книге замечает: «Безусловно верно то, что настоящий русский при всех обстоятельствах сохраняет огромную любовь к своей родине».
Но разве можно было ответить протестом озлобленным русским реакционным газетчикам? Это вызвало бы еще более яростные нападки. Да и силы Николая Николаевича с каждым днем гасли. Его душил отек легких. Снова вернулись невралгии и ревматизм. Он еще пытался бороться с немочью: извлек из корзин и ящиков рукописи, перечитывал черновики. А иногда по семь-восемь часов без передышки диктовал то, что должно было войти во второй том его сочинений. Однажды у него появилось желание побывать на могилах отца и Оли. Он отправился на Волково кладбище. Но дверь ограды могил оказалась запертой на замок. Ключ, должно быть, увез с собой в Малин Михаил. «А как же, если я вдруг умру? — впервые подумал он. — Придется ломать замок…» Михаил обещал вернуться с молодой женой в Петербург. «Только бы дождаться его…» Николаю Николаевичу захотелось еще раз побывать в Малине, куда он заглянул как-то проездом, повидать больную мать, племянника Медвежонка и недавно народившуюся племянницу.
Кроме того, следовало в конце концов выяснить, к дворянству какой губернии причислены Миклухи, чтобы записать своих сыновей, дабы они считались русскими, а не англичанами.
В феврале 1888 года Николая Николаевича увезли в клинику Виллие. Но и здесь Миклухо-Маклай продолжал работать Он написал в Москву Анатолию Петровичу Богданову: «Прошу прислать мне
Пришлите
Это был последний адрес Маклая.
Он корректировал статьи «На несколько дней в Австралию» и «Островок Андра» и вовсе не хотел думать о смерти. Здесь навестил его Петр Петрович Семенов.
— Вы должны на всякий случай дать распоряжения жене и родным, — сказал Николаю Николаевичу врач 14 апреля.
— Распоряжения уже сделаны. Но вы напрасно волнуетесь. Вы не знаете моей эластичной натуры… Я еще намереваюсь побывать в Африке и во внутренних частях Новой Гвинеи. А кроме всего прочего, сейчас я занят подготовкой новой экспедиции на остров М.
К восьми часам вечера он почувствовал себя плохо. Что-то подсказывало ему, что это конец.
— Рита, не забудь сжечь бумаги, — шепотом напомнил он жене, — те, что в большой корзине…
Она положила руку на его холодеющий лоб.
— Он отходит… — негромко сказал врач Михаилу, стоявшему здесь же. Врачу казалось, что Маклай уже без сознания. Но Маклай услышал.
— Я не умру, — произнес он жестко. — Вы не знаете моей эластичной натуры…
Он застыл в предсмертной дреме. А в угасающем мозгу возникали странные видения, яркие, как явь…
И в самом деле, Николай Николаевич вскоре поправился. Как же могло быть иначе? Когда он выписался из клиники Виллие, то шхуна водоизмещением девяносто тонн уже была готова к плаванию. Подписка среди населения дала необходимые средства для путешествия на остров М.
И вот они — Маклай, Рита с сыновьями, Михаил с женой, Ракович, Мещерский и крестьянин Киселев — стоят на палубе судна. Суэцкий канал, Красное море, Индийский океан — все позади. Маклай повел шхуну кратчайшим путем к острову М.
Но вот и многомесячное плавание подошло к концу: однажды утром из синевы океана вынырнули ярко-зеленые кроны пальм и кенгаров, а затем показался и сам остров, окруженный коралловыми рифами. Стаи летучих рыб неслись над волнами, резвились баниты и дельфины.
— А ловко это мы надули их с коммунией, — сказал Киселев и разгладил смолянистую бороду. В его сощуренных глазах крылось лукавство. — Края-то здесь, видать, благодатные. Да разве в том дело? И Россия-матушка — сплошная благодать. Вот землицу, изверги, забрали всю без остатка… А как мужику без землицы? Порядки, почитай, не лучше, чем при «освободителе». Всё они, душители проклятые! Богатые для бедных ад на земле устроили, а мы им кукиш с маслом показали… Я-то сразу догадался, Николай Николаевич, какое дело вы замыслили. Вот и подался с вами… Всему миру на удивление устроим…
Маклай стоял на носу шхуны, скрестив руки. Когда шхуна подошла к барьерному рифу, он приказал спустить на воду крошечную шлюпку.
— Я сам, один… а потом уж все остальные! — крикнул он и прыгнул в шлюпку.
Шлюпка, подхваченная течением, устремилась к песчаному берегу. Даже не нужно было грести.
Поднялось солнце из океана, и мир вспыхнул невиданными красками.
Так вот он, желанный остров М!
Не в силах больше сдерживаться, Маклай выпрыгнул в воду (хотя и не умел плавать) и устремился — к острову своей мечты…
…Врач взглянул на часы, выпустил безжизненную руку Миклухо-Маклая и произнес дрогнувшим голосом:
— Склоните головы, люди… Он ушел от нас навсегда!
На утро 15 апреля 1888 года в газетах появилось объявление:
«Вчера в клинике Виллие, в Санкт-Петербурге, в 8 часов 30 минут вечера скончался на 42-м году жизни после продолжительной и тяжелой болезни Николай Николаевич Миклухо-Маклай. Смерть застала Николая Николаевича тогда, когда он обрабатывал второй том записок о своих путешествиях».
Что еще можно добавить ко всему сказанному? При жизни этот человек написал около пятидесяти завещаний; в предсмертный же час он завещания не оставил…
ЛАЗУРНЫЕ БЕРЕГА
«Отдаленных» стран уже теперь почти не существует…» — эти слова Н.Н. Миклухо-Маклая припомнились нам, когда в ноябре 1959 года мы, убежденные жители умеренных широт, вдруг оказались где-то около Филиппин. Нас качали штормы и тайфуны, летучие рыбы шлепались к нашим ногам; на самом экваторе, в Яванском море, из зеленых глубин поднимались коралловые рифы и необитаемые острова, увенчанные вулканами, заросшие огромными папоротниками, пальмами-ротангами и орхидеями. Ярко оперенные птицы и оранжевые бабочки, залетевшие с Борнео, порхали над палубами наших кораблей. В слепящем лазурном просторе скользили лодочки с балансирами и величественные челны — прау, изукрашенные орнаментом.
Мы очутились в мире Маклая.
