Усаживаясь в синий «фольксваген», Елена махнула рукой, сказала на прощание:
— Как ты живешь в многоквартирном доме, Томка? Это же так неудобно!
— Мне вполне удобно, — ответила Тамара. — Всю жизнь так жила, за исключением универа, и теперь переезжать не собираюсь. А чем тебе не нравится моя квартира?
— Классная, о чем речь? Но в своем доме жить намного удобнее. Ладно, пока, Томка.
— Пока.
Елена завела двигатель своего «фольксвагена», выехала на центральную улицу города. Неподалеку отсюда была и ее трехкомнатная квартира, жили с родителями, не совсем в тесноте, как говорится, да не в обиде. Родители погибли, квартира пустует, ибо на престижной теперь в городе улице Гарегина Мовсесяна она построила свой дом — двухэтажный кирпичный особняк. Там было все, что и в городской квартире, — теплый биотуалет, водоснабжение из собственной артезианской скважины, пробуренной в огороде, ванна- джакузи с новейшим водонагревателем, но главное — спокойствие и уверенность, что никакой пьяный дурак не потревожит ее сон своими дикими воплями. Купила сразу два участка по двенадцать соток, огородила территорию высоким кирпичным забором, толковую сигнализацию установила. Теперь может хоть голышом гулять по густой зеленой лужайке среди розовых кустов и сосенок, за которыми присматривал садовник, раз в неделю приходил, и никто не потревожит ее!
Голой разгуливать Елена не собиралась, даже в своем дворе, но мысль о том, что может это сделать, коли захочет, грела душу. Уж в многоквартирный дом, где выросла, возвращаться не хотелось! Пусть ее квартира стоит пустой, им с Андреем хорошо в собственном доме, на своем участке.
Да на улице Гарегина Мовсесяна многие дома были двухэтажными, почему-то облюбовала эту тихую улочку на восточной окраине города местная знать. Тополя там стоят пирамидальные, свежее дыхание Кубани, что несла свои желтые воды под высоким обрывом в пятистах метрах от улицы… Все здесь было замечательно. Потому-то и облюбовали эту улицу местные бизнесмены. Они ж все люди умные, не дураки, значит, и она все правильно сделала.
Елена достала крошечный мобильник, позвонила домой.
— Дорогой, я двигаюсь домой. Ты ждешь меня?
— Цыпленка табака приготовил, Лена, стоит на плите, — послышался в трубке мягкий баритон мужа. — Ты скоро будешь?
— Минут через десять. Мы сегодня не виделись на заводе, и я соскучилась по тебе.
— Мы вообще редко видимся на заводе, и это хорошо. Я по тебе тоже соскучился, не гони, будь осторожна.
Елена выключила связь, улыбнулась. Как же она любила этот голос, не говоря уже о самом Андрее! За семнадцать лет супружеской жизни ни разу даже не подумала изменить ему. А ведь были всякие сложные ситуации, особенно в начале бурных девяностых, когда шла «дикая» приватизация, разговор был прост и с бандитами, и с высоким начальством: дашь — договоримся, нет — извини, крошка. Как она умудрилась всего достичь и мужу не изменить — теперь и сама с трудом понимала. А он… да, наверное, были другие женщины, Андрей такой мужик, что не он, а бабы на него оглядываются, когда идут по центральной улице Плавнинска, Красной. Ну да ладно, она про это не знает и знать ничего не хочет.
Глава 2
Сергиенко до предела уменьшил накал конфорки электроплиты, чтобы цыпленок табака, его любимое блюдо, не подгорел. Готовить его просто — половину курицы побил молотком, раскрошив кости, натер чесноком, нашпиговал им же, посолил, поперчил, бросил на сковородку, и, главное, накрыть тарелкой да сверху придавить трехкилограммовой гантелей. Под тяжестью плоский цыпленок быстро прожаривается — и обалденной вкусноты блюдо готово. Сергиенко посмотрел на стол — там стояла глубокая миска с салатом из свежих помидоров с чесноком. Ну не с макаронами же есть цыпленка табака! Правда, чеснока многовато для позднего ужина, ну да ладно, вместе же будут есть. А помидоры такие крупные и сочные, что оливкового масла добавил совсем немного, потом останется в миске сок, будут макать в него хлеб и наслаждаться… Занятие не для богатых людей, но что поделаешь, если хочется? С детских, а потом и студенческих лет врезалось в память — это не менее вкусно, чем цыпленок табака.
Не удержавшись, он отломил кусочек мягкого «серого» хлеба, аккуратно макнул в салат и, блаженно жмурясь, проглотил. Подумал немного, откупорил бутылку «Хванчкары», стоящей на столе, плеснул в хрустальный бокал, выпил. Хорошо! Все хорошо, ну и слава Богу!
Сергиенко был типичным кубанским казаком — высокий, черноглазый красавец с тонким, прямым носом, черными усами и коротко стриженными волосами. Родился и вырос в станице Левобережной, что в двадцати километрах от Плавнинска, там и по сей день жили его родители, поступил в Кубанский госуниверситет, намереваясь стать инженером-электриком, там познакомился с черноглазой девушкой Тамарой, будущим бухгалтером, но когда увидел ее подругу Лену, понял, что это и есть его девушка.
Они поженились на третьем курсе, когда Лена была уже беременна Иваном. После университета молодая семья получила назначение на молокозавод в Плавнинск, откуда родом и была Лена. Жили у ее родителей, в трехкомнатной квартире, но хорошо жили. Дружно, по-доброму, он работал в отделе главного энергетика завода. Но в стране уже начались странные времена, перестройка, затеянная Генсеком. Лена ударилась в комсомольскую деятельность, вместо бухгалтерских отчетов проводила внеплановые собрания и говорила совсем не то, что хотелось партийным боссам. В конце концов они исключили ее из комсомола, чем изрядно усилили популярность девушки на заводе. Когда случился ГКЧП, общее собрание единогласно выбрало ее генеральным директором, который сделает их жизнь лучше. Верили Лене. Тогда у них случилась первая полоса отчуждения, он занимался энергетикой завода, конкретными проблемами, а она решала иные задачи, бегала по кабинетам, встречалась с подозрительными личностями, часто в телефонной трубке слышались откровенные угрозы. Ничего он в этом не понимал, с кем воевать, от кого защищать любимую жену, не знал, потому и пустился во все тяжкие, три любовницы, одна за другой, были у него, а потом и с Тамарой, которая тоже ударилась в бизнес, пару раз встречался.
Но все как-то само собой устаканилось, Лена стала хозяйкой завода, а он — главным энергетиком при ней. Поначалу это раздражало, но со временем привык. Понял, что в нынешней ситуации не знание закона Ома обеспечивает уверенность в жизни, а деловая хватка и предприимчивость. Не просто смирился, а зауважал жену, она вышла на иностранные компании, наладила выпуск забугорных йогуртов и сырков, и бедные плавнинцы на последние гроши покупали продукцию именно ее молокозавода. Рабочие получали очень приличную зарплату и работали так, как никакие декреты партии и правительства прежде не могли заставить. Ибо дорожили своими местами, на них много было других претендентов, вся прочая промышленность в Плавнинске лежала на боку.
Он порвал со всеми своими любовницами, но в 98-м снова случились проблемы, Лена была сама на себя не похожа, вся в делах, в каких-то переговорах, и он опять стал встречаться с другими женщинами. Тогда уже Лена купила два участка на улице Мовсесяна и строила дом. Ее родители погибли, но ему не хотелось уезжать из уютной квартиры в центре Плавнинска, где было так хорошо им, хотя бы из памяти к тестю и теще не хотелось. Но Лена была непреклонна. «Будем жить в своем доме», — решила она, даже не посоветовавшись с ним. «Ну и живи как хочешь, а я буду жить, как я хочу», — решил для себя Сергиенко. С этим проблем у него никогда не возникало, но Лена, занятая своими делами, не обращала внимания на его холодность в постели.
В конце концов и эта полоса отчуждения кончилась, однажды случилась такая бурная ночь, что он понял — никто ему больше не нужен. Есть любимая женщина, мать его сына, жена, хозяйка в доме, прекрасная любовница, и нужно ею дорожить. Да и в собственном доме жить было намного удобнее и приятнее, понял это, когда увидел свой домашний кабинет с компьютером на столе красного дерева и кожаным креслом возле него.
Елена вошла в дом, обняла мужа, поцеловала в губы.
— Ой, какие ароматы! А я жутко проголодалась, эта дура Томка даже бутербродов не дала, представляешь? Уже хочу, Андрюшка!
— Я тоже. Давно хочу, — с усмешкой сказал Сергиенко.
